10 мая 1921. Вторник.

Снова захотелось продолжить свой дневник после долгого перерыва, поглотившего все сокрушенные надежды на близкое освобождение, свидетеля и тяжких дум, и скорби, и болезни, и работы.

13 мая, пятница.

Снова канитель с пайком. В 3-й раз заполняю анкету (уже которую!), чтобы еще не наверняка получить ½ пуда селедок, от которых (по словам Майкова) отказалась смольная аристократия.

<…>

В Москве недавно на митинге Луначарский разгромил христианство и религию, под шумный аплодисмент аудитории. Какой-то священник просил слово и на заявление Луначарского, что — ввиду позднего времени, он может предоставить ему лишь немного времени, он ответил: «Я скажу всего 2 слова». Вошел на эстраду и, обращаясь к той же аудитории, сказал: «Братья! Христос воскресе!» Ярые коммунисты громко закричали: «Воистину воскрес!» — Sinon e vero…

Вчера в школах и в столовых кормили население супом из тюленя.

Вознесение, четверг 9 [июня].

Сейчас интриги, партийность и кумовство больше значат, чем в прошлое время. Радуюсь, что не вмешиваюсь в эту дурацкую домашнюю политику и делаю свое дело.

Пятница 17 июня.

Сегодня на станции вывешено объявление: «Сегодня праздник, поезда отправляются по праздничному расписанию». Это по случаю открывающегося в Москве интернационала, хотя прошлогодний съезд и провалился. В разговорах здешних также постоянно слышится возмущение против бездарности и гнусности поведения вожаков белогвардейских, ничему не научившихся за 4-летнюю борьбу.

2 сентября, пятница.

Ужас вызывает новое зверство большевистского террора — новый массовый расстрел интеллигенции — и это после декрета о прекращении казней. Господи, как жутко! Как безвыходно жутко…

Суббота 3-го [сентября].

После рахманиновской всенощной: совершенно не понравилась — немолитвенная, нецерковная, оркестровые эффекты и вообще все употребление хора. Одна звучность и театральная (оперная) надуманность. И хор Капеллы — не прежний.

Понедельник, 10 октября вечер.

1-е заседание «Художественной комиссии» в Филармонии. Дали по стакану чаю и пирожному; большую часть съели, вероятно, в передней Михайлов, Боярский, Григорьев и комендант.

Вторник 2 ноября.

Вчера выправил членский билет в Доме литераторов, потом на заседании Совета в Институте. <…> ныне на Совете присутствуют 5 делегатов слушателей — большей частью только что перешедшие на 2-й курс — как на них (и на весь состав студентов) должны действовать подобные нелепые выходки, когда Совет даже лишен — при такой обстановке — возможности высказываться откровенно! Не думал, вступая в Институт, что он — такое же гнездо интриг, как большинство русских учреждений и обществ!

<…>

В Кооперативе Филармонии — закупили рис по 2 000, а продают по 8 000. Украдены 80 с лишком пудов картофеля, а Боярский прикучивает чуть ли не 1 ½ мильона в один вечер в кабаре в доме Филармонии — и остается на месте, и в чести, не то что мы — не получающие денег из той же Филармонии.

Воскресенье 18-го [ноября].

В четверг был Совет — кандидатура Романова — провалилась; против него были слушатели; наш факультет оказался совершенно не сплоченным. Выбрали Николаева.

В пятницу — у Майковых. Кстати, у Шубинского[i] прочел прелестную кладбищенскую эпитафию, с Волкова кладбища (вероятно, 1830-х гг.?):

О ты, жестокая холера,
Какого нас лишила кавалера:
Измайловского унтер-офицера.

<…>

Вчера ходил разъяснять положение дела в управление филармонии — не ставят печей, не дают ламп, не платят денег — с октября! Снова обещали и оправдывались. Там постоянная толкучка, a’la russe.

13-го [декабря] вторник.

Вчера снова смотрел помещение для музыкального кабинета в Археологическом институте. Что за бесхозность? Сколько управляющих (ректор, проректор, секретарь, правление, хозяйственный комитет, управляющий домом, управляющий внутренними помещениями), а толку все нет.

В музее был Бильдштейн — о поездке за границу; все невозможнее становится атмосфера. Снова сидели бы без денег, если бы, случайно, Степан сегодня вечером не продал мою партитуру за 300 тысяч.

17 декабря суббота.

В школе повторил Гимн и «Славу», по просьбе Дедюлиной. Нравятся. Потом прошел еще несколько песен.

Дети, видимо, привязались ко мне, и это искренно радует.

Неожиданно получил 333 тысячи рублей и целый хлеб, а 2 дня тому назад из Филармонии — 610 тысяч; вчера из Института 60 000 — итого в течение 3-х дней — мильон или по-нынешнему — лимон. Зато и рыночные цены — купил 1 воз дров (свежей березы) менее ¾ саженей — 400 тысяч. Мука 10 тысяч, яблоки 5–8 тысяч штука. Сигары — 7–8 тысяч штука. — Торговка яблок не взяла мелочью несколько сот рублей, утверждая, что знаки меньше 250 р. — уже не принимаются.