С другой стороны, если бы за все это пользователям пришлось платить, то его бы меньше играли. Как и другую классику. Поэтому, сравнивать судьбу каких бы то ни было артефактов без учета их принадлежности или непринадлежности к общественной собственности в принципе неверно. Это фактор внемузыкальный, о котором думать не очень принято.

Но если возвратиться в лоно отвлеченных от рынка музыковедческих спекуляций, то нужно попытаться понять за что же Чайковского так любят, что без него невозможно представить концертную жизнь мира уже полтора века, если учесть его начинавшуюся при жизни популярность.

Его живучесть интересным образом можно объяснить парадоксами.

Первый: При том, что Чайковский узнаваем по стилю в большинстве своей музыки, в ней столь же легко узнаваемы стилевые элементы Шопена, Шумана, Листа, Бетховена, Баха, Бизе, Массне, Рубинштейна, Глинки. Он не первый такой собиратель нектара, который синтезирует всё самое яркое и находит свое. Великие все такие.

Второй: Эмоционально она романтическая, душа нараспашку. Открыта в сентиментальной простоте и в неистовой, беспредельной силе кульминаций. При этом все подчиняется жесткой художественной дисциплине, что делает его классиком и классицистом.

Третий: Его музыка кажется простой. Во всяком случае, она не требует от слушателя мучительного напряжения интеллекта и/или борьбы со сном. Она его ведет за собой уносит, поглощает, овладевает. Насыщенная действием, она по ощущению занимает меньше времени, чем фактически. Более того, она предельно демократична по направленности на разные аудитории. Но сделана она очень сложно, со многими гармоническими, оркестровыми, фактурными, ритмическими, структурными и семиотическими хитростями, разбираться в которых — подлинное интеллектуальное наслаждение.

Есть что-то еще, пожалуй, с парадоксами не связанное, в ее гармонии и тембрах (разумеется, в комплексе с остальными элементами), что беспрепятственно проходит в какие-то мозговые центры, связанные с особым и трудно передаваемым сочетанием эмоций. Это сочетание может быть соответствует тому, что он сам часто называл томлением. Но что здесь можно доказать?