Николай Федорович Финдейзен (1868–1928) — выдающийся деятель русской музыкальной культуры конца XIX – начала XX вв.: музыковед, журналист, редактор, издатель, пианист, музыкальный и общественный деятель.

Финдейзену было 25 лет, когда он воплотил в жизнь свою идею создания национальной музыкальной газеты. Николай Федорович не получил систематического музыкального образования, но обладал исключительно широким взглядом на музыкальную культуру, энциклопедическими знаниями отечественной музыки всех эпох (от скоморохов до современных ему композиторов и исполнителей). Призывая историков и музыкальных критиков « стереть архивную пыль, выставить в надлежащем свете худое и прекрасное», чтобы в представлении следующих поколений музыкантов установить объективное понимание роли каждого в историческом культурном процессе, Финдейзен отмечал: «История очищает путь человечеству и его культурной деятельности. Она наказывает все мелочное, завистливое, ничтожное, она возвеличивает все крупное, строгое, славное; она устанавливает авторитеты, она, точно великий художник, рисует беспрерывный  ряд бытовых картин, в которых проходит, освещенная критикой честного разума, жизнь всех народов, — в их труде, в их гениальной изобретательности, в их искусстве…» («МО», 2018, № 7).

Именно таким изданием он видел и своим трудом сделал «Русскую музыкальную газету».

11 января 1894 (29 декабря 1893 по ст. ст.) Финдейзен писал в «Дневнике»: «Подписка куричьим шагом подвигается, 1-ый № уже весь набран, но не вышел…»

Запись от 13 января 1894 (31 декабря 1893): «Вечером – вышел и разослан 1-ый № “Русской музыкальной газеты”. Дай, Перун, мне меч булатный! … Что я перечувствовал, ожидая с 3-х час до ? 7-го журнала!.. Оказалось, что я пропустил громадную ошибку — был уже напечатан (на 1-ой стр <анице>) 1893 г. Вместо <18>94-го!!»

«Задача издания журнала, — писал Финдейзен во вступительной редакционной статье к 1-му номеру, — задача трудная, тем более что было столько попыток, и между ними не мало честных и хороших, которые не выдержали равнодушия публики. Дай Бог, чтобы и “Русская Музыкальная Газета” не осталась… одной попыткой! Но это зависит столько же от музыкантов и публики, как и от издателей. Что касается программы ее — то лучше всего выделяется она образом наших мыслей… и тем материалом, с которым редакция выступает в этот первый год издания.

В этой программе не сквозит ни нажива, ни партийность. Лучшим девизом “Русской Музыкальной Газеты” могут служить слова одного из величайших музыкальных художников — Гектора Берлиоза: “Не склоняйтесь ни перед кем, правда, одна только правда да будет вашей задачей”».

«Русская музыкальная газета» почти четверть века была главным музыкальным изданием России, выходившим в первые годы ежемесячно, а с 1899 еженедельно объемом до 100 страниц. Энциклопедия музыкальной России рубежа столетий.

«РМГ» была насыщена актуальной информацией, причем не только столичной, но и из провинции, и с окраин империи (Сибирь, Кавказ, север, запад, юг…). Рецензии на концерты и спектакли, юбилеи и некрологи, обзоры оперных и балетных сезонов, информация о деятельности Русского музыкального общества, отклики на все заметные события музыкальной жизни, хроника от корреспондентов «РМГ» на местах, специальные рубрики о музыкальной жизни за границей и о русской музыке за границей… Особое внимание уделялось обзорам книжных и нотных изданий, а в 1913–1916 выпускался специальный «Библиографический листок».

В то же время значительную часть издания составляли развернутые статьи, специальные выпуски о творчестве композиторов-классиков и современников (от Баха и Генделя до Стравинского и Прокофьева…), исследования на разные темы музыкальной истории, теории, культуры.

С «РМГ» сотрудничали ведущие музыкальные критики и журналисты России. Но львиная доля обязанностей лежала, конечно, на Финдейзене. Он был и издателем, и главным редактором, и редактором, и тем, кого сейчас называют выпускающим редактором (ответственным за подготовку номера и отправку его в типографию), и коммерческим директором, и переводчиком статей с иностранных языков…

До 1917 газета выходила регулярно. В 1917 вышло 36 номеров (с июля выходили сдвоенные номера один раз в месяц). Экономический хаос и катастрофа первых месяцев после Октябрьского переворота, колоссальный рост типографских расходов, политическая обстановка не способствовали нормальному выходу газет и журналов.

«Возраставшая дороговизна издания, никогда не покрывавшего своих расходов, уже вызвала прекращение издававшихся у нас много и несколько лет журналов — “Музыка и пение” и “Музыка”; даже не стеснявшийся в средствах, судя по роскоши издания, журнал “Музыкальный Современник” не объявил о подписке на 1918 год. Только желание не прекращать издания “Русской Музыкальной Газеты” на 25-й год своего существования побуждает редакцию не склоняться перед безвременьем и продолжать свой — ныне ставший поистине непосильным — труд. Будем горячо надеяться, что лихолетье наше окажется временным, что русский музыкальный орган так же имеет право гражданства. Но помощь в этом тяжелом бремени мы можем только черпать в единении с нашими читателями…», — писала «РМГ» в начале 1918.

В 1918 вышло (с перерывами) 6 сдвоенных номеров (№ 1-2 по 11-12).

№ 11-12 завершался следующей заметкой:

«В № 5/6 Р.М.Г. Редакция заявила о временной приостановке издания. Все-таки нам удалось с тех пор выпустить еще 3 очередных №№ Рус. Муз. Газ., несмотря на все материальные и технические затруднения. Так как, ввиду сложившихся обстоятельств, Редакция не имеет возможности предвидеть срока возобновления печатания дальнейших №№ и самого продолжения издания, то, во избежание жалоб со стороны подписчиков, Редакция предлагает возвратить подписчикам половину подписной цены. Деньги будут высылаться или выдаваться по первому заявлению подписчиков».

На этом история «РМГ» завершилась. Попытки Финдейзена возобновить издание газеты не увенчались успехом.

Финдейзен не принял Советскую власть. О его отношении к большевикам можно прочитать в его «Дневниках» (особенно с 1917 по 1920 гг.). Но по ряду причин он  не эмигрировал. Последние 10 лет жизни Николай Федорович прожил в Советской России и СССР, много работал, преподавал, занимал ответственные должности в различных организациях, написал ряд значительных музыковедческих трудов.

После смерти Н.Ф. Финдейзен на много десятилетий был забыт. С  начала 1980-х годов исследованием жизни и творчества Финдейзена, возвращением имени и наследия выдающегося музыкального деятеля самоотверженно занимается музыковед Марина Космовская — ныне профессор Курского университета, доктор искусствоведения. Ею подготовлены к изданию Дневники Н.Ф. Финдейзена, которые он вел с 1892 до конца жизни (вышли пять томов, охватывающие период с 1892 по 1924; заключительный том готовится к печати).

«Музыкальное обозрение» более 25 лет сотрудничает с профессором Космовской в продвижении наследия Н.Ф. Финдейзена к широкому читателю.

В 2014–2018 в каждом номере «МО» под рубрикой «Рифма в 100 лет» публиковались материалы «РМГ» 1914–1918, вплоть до последнего номера.

С 2017, года 100-летия Октябрьского переворота, «МО» ежегодно публикует «Дневники» Н.Ф. Финдейзена (отрывки из «Дневников» Н.Ф. Финдейзена печатались в «МО» в  1995, 1998, 1999).

В 2018, в год 150-летия со дня рождения Н.Ф. Финдейзена, «Музыкальное обозрение» провело Всероссийский форум «Современная музыкальная журналистика: образ музыкального пространства России XXI века».

Мы наследуем традиции «Русской музыкальной газеты» Финдейзена, фактически единственного профессионального музыкального издания рубежа XIX–ХХ веков; традиции русской музыкальной критики и журналистики, заложенные Финдейзеном.

«РМГ» мы считаем предшественницей «МО», а Финдейзена — нашим предшественником в журналистском ремесле, творческим и этическим ориентиром.

Николай Финдейзен издавал свою газету 24,5 года.

«Музыкальному обозрению» в 2024 исполняется 35 лет.

Недавно вышел номер 500, впереди — десятитысячная страница газеты.

Финдейзен пережил все русские революции, конец империи, Первую мировую войну. Его дело стало важной страницей истории. Его наследие, его опыт и понимание сути нашей профессии и сегодня не теряют актуальности для музыкальной культуры и истории, журналистики и критики.

Мы тоже пережили и переживаем немало: распад СССР и образование новой России, дефолт, экономические кризисы, covid-19, многое другое.

Надеемся, что и наше дело войдет в историю.

«Моя жизнь – жизнь попа или сторожевого пса – утешай, исповедуй, помогай; стереги, оберегай, будь зорок. Тебе же – ни ласки, ни дружбы, ни утешения; даже не всегда обеспечен кусок хлеба. Так и должно быть — на то ты поп и собака, на то ты редактор музыкальной газеты…» (Николай Финдейзен. Дневник 1907 года)

С 1894 по 1918 Н.Ф. Финдейзен издавал «Русскую музыкальную газету» – уникальное издание, летопись российской музыкальной жизни конца XIX – начала XX веков. Музыкальные газеты в России были и до этого: например, в 1872–1877 выходил еженедельный журнал «Музыкальный листок», а в 1885–1889 – «Музыкальное обозрение», которые издавал Василий Бессель. Но именно Финдейзена следует назвать основателем отечественной музыкальной журналистики, а «РМГ» – первым профессиональным музыкальным изданием в России.

«РМГ» выходила четверть века. После октябрьского переворота 1917 газета продержалась менее года. В июле 1918 Финдейзен был вынужден ее закрыть из-за отсутствия средств на выпуск издания.

Революцию Н.Ф. Финдейзен не принял. Тем не менее, он остался в России и, следуя своему принципу «Вся жизнь – в работе», несмотря на неблагоприятные жизненные обстоятельства, продолжал научную деятельность по изучению, главным образом, истории русской музыки. В 1928 (последний год жизни Н.Ф. Финдейзена) и 1929 в Ленинграде вышел многотомный труд «Очерки по истории музыки в России с древнейших времен до конца XVIII века», до сих пор не потерявший своего значения.

Как педагог Финдейзен создал и пытался внедрить свою Программу музыкального образования и воспитания, основанную, прежде всего, на активном участии учащихся в творческом процессе.

В СССР имя Финдейзена на многие десятилетия было забыто. Фактически заново открыла его деятельность России и миру ученый-музыковед Марина Космовская, которая более 40 лет занимается наследием Финдейзена.

Значительную роль в продвижении наследия Финдейзена сыграло «Музыкальное обозрение». Редакция «МО» считает «РМГ» своей предшественницей, а себя – наследниками традиций Финдейзена и его газеты.

Впервые «МО» обратились к Финдейзену и текстам из «РМГ» в середине 1990-х благодаря тесному сотрудничеству с Мариной Космовской.

В последнее 10-летие «МО» ежегодно представляет разные стороны деятельности Финдейзена. С 2014 газета возобновила рубрику «Рифма в 100 лет», в которой печатала материалы «РМГ» вековой давности, вплоть до ее последних публикаций лета 1918. В 2018, в год 150-летия со дня рождения Н.Ф. Финдейзена и в память о нем, был проведен Всероссийский форум «Современная музыкальная журналистика: образ музыкального пространства России XXI века»: лекции, творческие встречи, мастер-классы в городах России.

С 2017 «МО» ежегодно публикует «Дневники» Финдейзена: поразительный в своей правдивости и откровенности документ предреволюционной и послереволюционной эпохи. С 2004 «Дневники» Финдейзена выходят в издательстве «Дмитрий Буланин» (в настоящее время вышло пять томов, охватывающих период с 1892 по 1924).

В этом году в «МО» будет опубликован «Дневник» 1923 года.

Вот что писал Н.Ф. Финдейзен ровно 100 лет назад, 23 июля 1923, в свой 55-й день рождения:

«Понедельник 23 июля.

Вечером у Майковых. Марья Семеновна обо всех хлопочет (Лихачева «перевела» из 3-го в 5-й разряд по золотому дождю, назло академикам, числящимся в 4-м разряде, а Лихачев еще не академик, вместо него прочат туда кандидатом Модзалевского); всех критикует: «Не допущу Сычева читать на Стасовском торжестве в Академии…» В Сергиеве перечел «Линдона» Теккерея том И. И. Дмитриева и 2 томика «Русских народных песен» Сахарова, найденных перед отъездом у букиниста в Александровском рынке (Дмитриев – 40 р., Сахаров – 75 р., т. е. меньше двугривенного и 35 коп!). «Воспоминания» подвигаются с трудом.

Дал Востокову петровские канты для разучивания с хором путиловских рабочих. Рассказал о доносе дьякона Введенской церкви (из Семеновских инвалидов) на сокрытие в церкви золотого с брильянтами фельдмаршальского жезла Великого князя Николая Николаевича старшего (священников притянули, а жезл, вероятно, пропал) и об аресте протоиерея Знаменского (слушателя Археологического института), обвиненного в сокрытии золотой утвари и злостное уничтожение церковных вещей – во время обыска его домашние принялись в кухне сжигать золотую парчу церковных риз. Вот… чудаки! Знаменский мне всегда казался надутым, самовлюбленным и недалеким господином. Едва ли не потому он и жил «спокойно», что имел под рукой ценности.

На днях были слышны сильные взрывы – оказался взорванным какой-то порт в Кронштадте».

Все 33 года деятельности «МО» мы считаем своей миссией, неотъемлемой частью нашей профессиональной работы — чтить своих предшественников, хранить память о них и об их трудах. Помнить тех, кто сохранил для нас, потомков, представление о музыкальной жизни и культуре своего времени, своих современников. Кто своим трудом старался «сшить» нить истории, рвущуюся связь времен.

В 2014, год начала Первой мировой войны, «МО» начало регулярно, из номера в номер, печатать материалы «Русской музыкальной газеты» и публиковали их до 2018 (всего 39 полос). В 1918 Финдейзен вынужден был закрыть «РМГ». Он мечтал возобновить ее выпуск, но, к сожалению, это оказалось невозможным.

С 2017, года 100-летия Октябрьского переворота, «МО» ежегодно публикует «Дневники» Н.Ф. Финдейзена:

1917 — №№ 8–12 за 2017;

1918 — в № 7 за 2018;

1919 — в № 10 за 2019;

1920 — в № 6 за 2020;

1921 — в № 5 за 2021.

(Всего 114 полос. Ранее отрывки из «Дневников» Н.Ф. Финдейзена печатались в «МО» 1995, № 4; 1998, № 3; 1999, № 3–4)

«Дневники» Финдейзена — потрясающее по своему воздействию повествование и свидетельство очевидца трагических предреволюционных лет, Октябрьского переворота, последующих событий в Петрограде и в России.

Читая Дневники, можно отметить, что после 1920 тон его высказываний становится менее резким. Оставшись в России, он был вынужден смириться с новой властью, приспособиться к ней, принимать ее законы и условия, какими бы они ни были — или фактически умереть с голоду. Надежды на то, что немцы возьмут Петроград, что большевистский режим вот-вот падет (о чем мы постоянно читаем в Дневниках 1918, 1919 гг.) — не оправдались. И Финдейзен, который видел в труде и служении на благо общества смысл и цель своей жизни, постепенно «встраивается» в новые условия. Его опыт, знания, эрудиция, научный педагогический дар оказываются востребованными.

По словам М.Л. Космовской, на рубеже 1920-х «были определены и обозначены основные направления его деятельности на ближайшие пять лет: педагогика в Археологическом институте (1919–1925) и Единой трудовой школе (1920–1925) и музейное дело при Государственном симфоническом оркестре (а с 1921 — Филармонии) как ракурс деятельности в Народном комиссариате просвещения» (см. «МО», 2021, № 5).

Финдейзен был вынужден очень много работать, чтобы обрести приемлемый заработок. Он то и дело пишет о безумных скачках цен на самое необходимое, о дефиците всего и вся, о задержках выплат вознаграждения. Он постоянно сталкивался с равнодушием, хамством, сопротивлением чиновников, директоров, администраторов тех учреждений, в которых он работал или предлагал свои проекты.

Но, несмотря на все это, на царившую вокруг разруху, на добровольную или принудительную («философский пароход», о котором упоминает Финдейзен в своих Дневниках) эмиграцию цвета научной, культурной, философской мысли, на такие безобразные явления, как угроза ликвидации Большого и Мариинского театров (о чем он тоже пишет в Дневнике 1922), Николай Федорович отдает все силы своим излюбленным занятиям: педагогике и творчеству, просвещению и работе в архивах. О том, с какой любовью он отдавался этим занятиям, говорит хотя бы фрагмент «Дневника 1922»:

«Во вторник покончил с черновиками «Руслана». Находка 2-х, не вошедших в окончательную редакцию, танцев и прелестного мотива (andante) сильно порадовала, так как раньше, при составлении Каталога – не обратил на них должного внимания и не списал. Очень хочется заняться снова биографией М. И. Глинки – летом» (запись от 14 декабря).

Дело моей жизни

Путь поиска своей темы — многогранной и захватывающей в значительной степени зависит от научного руководителя. Георгий Михайлович Кантор (1931–2013), приняв меня в свой класс Казанской государственной консерватории, поступил очень мудро: три курсовых работы, которые были созданы под его руководством – это был путь выявления моих возможностей как музыковеда. Одна из них — «Особенности музыкального мышления композиторов-симфонистов на примере первых частей 5-й и 6-й симфоний П.И. Чайковского, 5-й Г. Малера и 9-й А. Брукнера» — в стремлении найти восприятие этой музыки современниками композиторов привело к музыкальной периодике того времени и, в первую очередь, к «Русской музыкальной газете», которая потрясла по всем параметрам своим неповторимым стилистическим многообразием, отсутствием штампов, многотемьем и обилием имен авторов и корреспондентов. Вот с тех пор, с лета 1982, почти 40 лет, длится мой «роман» с Финдейзеном!

Тема моей дипломной работы, защищенной в июне 1983 — «История музыки в “Русской музыкальной газете” Н.Ф. Финдейзена». Спустя еще полгода Г.М. Кантор направил меня в Ленинград к Ларисе Георгиевне Данько (1931–2020), чье заботливое, подлинно материнское руководство продолжалось 36 лет и привело нас к полученному результату: осознанию бездонной глубины архива Н.Ф. Финдейзена, насчитывающего около 6000 единиц хранения, и тому факту, что каждая, казалась бы новая идея в моей жизни произрастает из его сокровищницы, будь то «Музыка в провинции» (как называлась постоянная рубрика в РМГ) или опыты по раннему музыкальному развитию, а особенно по музицированию – от элементарного или домашнего до высот исполнительского мастерства и организации конкурсно-концертной практики.

Спасибо коллегам

Фонды Н.Ф. Финдейзена сосредоточены в основном в Отделе рукописей Российской национальной библиотеки (Санкт-Петербург) и трех архивах: Российского института истории искусств в Санкт-Петербурге, Российского национального музея музыки в Москве и Музея-заповедника П.И. Чайковского в Клину Некоторые документы есть в Московской консерватории.

Мне помогали в работе, прежде всего, хранители фондов, особенно Наталья Васильевна Рамазанова и Полина Ефимовна Вайдман. Мои постоянные рецензенты с 1980-х – 1990-х: Эра Суреновна Барутчева, Михаил Григорьевич Бялик, Зивар Махмудовна Гусейнова и Сергей Михайлович Мальцев.

В 1990-х существенную методологическую помощь в работе оказывала Ира Федоровна Петровская — ведущий научный сотрудник РИИИ, строго исследовавшая первые изданные книги и помогавшая добиваться достоверности информации собственным личным собранием.

Я благодарна старшим коллегам — Марине Павловне Рахмановой, Александру Сергеевичу Белоненко, Аркадию Иосифовичу Климовицкому, Иосифу Генриховичу Райскину — за ценные советы, помощь в работе и видении новых ракурсов и направлений архивного поиска, обсуждение и обмен найденными и наработанными материалами.

Все чаще электронная почта приносит мне отклики об уже опубликованных рукописях: задаются вопросы об источниках информации и возможных ракурсах их разработки, о возможности получить документов, не выезжая за пределы родных городов (то есть, завуалированные предложения об их пересылке), уточняются факты, имена. Так финдейзеновская убежденность в необходимости работать на ниве музыкальной истории сообща и в третьем десятилетии XXI века утверждается в работе музыковедов.

Благодарность «МО»

Петр Васильевич Меркурьев и Андрей Алексеевич Устинов, да и вся редакция «Музыкального обозрения» свершила, казалось бы, невозможное в середине 1990-х, создав для меня фонд копий всех дневников Финдейзена 1920-х гг., рукописи которых хранятся в Москве, и стала мощным катализатором в работе с рукописями. Именно с этого подарка, еще с пишущей машинкой, затем с ноутбуком, запоминавшим не больше 20 страниц, и началось осуществление моей мечты об издании рукописей.

Затем последовали публикации фрагментов дневников в «МО». В 2008, накануне 20-летия «МО», было проведено исследование подшивок газеты за все годы, результаты которого показали, что именно «Музыкальное обозрение» может считаться преемником «Русской музыкальной газеты», а ее редакционный коллектив — достойным продолжателем дела Н.Ф. Финдейзена.

А когда спустя 10 лет мы пришли к 150-летию со дня рождения Финдейзена, к 125-летию «Русской музыкальной газеты» и 100-летию прекращения ее деятельности, А.А. Устинов первым поддержал идею Дня его памяти в Курске, 20 сентября 2018, в день 90-летия со дня его смерти. Все этапы этого форума – панихида в университетском храме святых равноапостольных братьев Кирилла и Мефодия с поминанием выдающихся отечественных музыкантов; творческая встреча и мастер-класс главного редактора «Музыкального обозрения»; собственно часы, посвященные анализу современного значения финдейзеновского культурно-исторического наследия и заключительный концерт лучшего струнного трио Курской областной государственной филармонии (любимой формы его домашнего и концертного музицирования) были подчинены главному — памяти выдающейся личности.

Не только «Дневники»

К настоящему времени изданы 4 тома «Дневников» Н.Ф. Финдейзена (с 1892 по март 1920). В издательстве «Дмитрий Буланин» (Санкт-Петербург) идет работа над изданием «Дневников 1920–1924». Это пятый том, финансирование издания в 2021 получено от Российского фонда фундаментальных исследований (грант № 21-112-00034). До конца года должна завершиться работа над шестым томом (1925–1928) (грант РФФИ № 19-112-00226).

Книга «Из моих воспоминаний», увидевшая свет 2004 тиражом в 600 экземпляров, сейчас готовится к переизданию издательством «Композитор • Санкт-Петербург».

Неизданными остаются «Музыкальный дневник» за 1891–1928, который Н.Ф. вел одновременно с бытовым; «Заметки, планы, наброски» — записная книжка. Вряд ли увидят свет дневники с 1888 по 1892 гг. из-за того, что многие страницы писались тайнописью, расшифровать которую мог бы только автор. А еще эпистолярное наследие, составляющее несколько сотен папок с его перепиской. Лишь малая толика этих материалов опубликована в отдельных статьях или вошла в комментарии к изданным рукописям.

«Воспоминания о Н.Ф. Финдейзене» — еще один ракурс упрочения памяти о Н.Ф. Финдейзене: от записей его современников — до наших, ведь к 150-летию со дня его рождения своим отношением к финдейзеновскому наследию поделились петербургские музыковеды Л.Г. Данько, А.И. Климовицкий, И.Г. Райскин, и украинский философ-историк, директор Института музыкознания Г.И. Ганзбург (Харьков).

Постепенно осуществляется программа переиздания книг Н.Ф. Финдейзена в факсимильном виде: с каждым годом Интернет все более радует таким систематическим пополнением. Если все 7 выпусков «Очерков по истории музыки в России с древнейших времен до конца XVIII столетия» уже второе десятилетие «живут» в PDF-варианте, то очерки музыкальной деятельности А.Н. Верстовского (1891), А.Г. Рубинштейна (1907), Э. Грига (1908) и такие работы как «Письма А.Н. Серова к его сестре С.Н. Дю-Тур», исторический очерк «Павловский музыкальный вокзал» (1912), сборник статей «Музыкальная этнография» (1926), да и все 25 годовых подшивок «РМГ» стали доступны только в последние годы. Информацию об электронных новинках аккумулирует биографическая страница Н.Ф. Финдейзена в Википедии.

Итогом всех исследований и изданий видится монография «Николай Федорович Финдейзен. Жизнь и деятельность», первая глава которой — «Детство. Отрочество. Юность» написана была еще в начале 2000-х.

Мой Финдейзен

Для меня Н.Ф. Финдейзен всегда был таким, каким я узнала его в начале 1980-х: историком музыки и критиком многотемным, потрясающей работоспособности и целеустремленности, осознающим свой путь как Предназначение, а, благодаря этому, преодолевающим исключительно своей волевой установкой все невзгоды и трудности, поднимаясь над ними и беззаветно служа только одному искусству — Музыке.

Николай Федорович, благодаря в том числе и проекту «Музыкального обозрения» по ежегодной публикации материалов «РМГ» (с 1914 по 1918) и «Дневников» (начиная с 1917) в рубрике «Рифма в 100 лет», становится все доступнее, узнаваемее, понятнее. И становится для каждого профессионального музыканта и любителя музыки человеком, душевно родственным и не только передавшим в своих трудах и материалах дух эпохи, но и раскрывающим нам нас самих. Хотя сам он свое место в истории культуры оценивал очень скромно: «Мой удел, — писал он в дневнике 19 октября 1895, — быть только фонарем, который бы ярко освещал памятники великих людей в нашу ночную темноту, чтобы люди не забывали, кто для них жил, что людям дано…»[1].

Что и сегодня делается по отношению к самому Николаю Федоровичу Финдейзену.

---

[1] Римский-Корсаков А.Н. Музыкальные сокровища рукописного отделения Государственной публичной библиотеки им. М.Е. Салтыкова-Щедрина. Л.: Изд. ГПБ, 1938. С. 161.

10 мая 1921. Вторник.

Снова захотелось продолжить свой дневник после долгого перерыва, поглотившего все сокрушенные надежды на близкое освобождение, свидетеля и тяжких дум, и скорби, и болезни, и работы.

 

13 мая, пятница.

Снова канитель с пайком. В 3-й раз заполняю анкету (уже которую!), чтобы еще не наверняка получить ½ пуда селедок, от которых (по словам Майкова) отказалась смольная аристократия.

<…>

В Москве недавно на митинге Луначарский разгромил христианство и религию, под шумный аплодисмент аудитории. Какой-то священник просил слово и на заявление Луначарского, что — ввиду позднего времени, он может предоставить ему лишь немного времени, он ответил: «Я скажу всего 2 слова». Вошел на эстраду и, обращаясь к той же аудитории, сказал: «Братья! Христос воскресе!» Ярые коммунисты громко закричали: «Воистину воскрес!» — Sinon e vero…

Вчера в школах и в столовых кормили население супом из тюленя.

 

Вознесение, четверг 9 [июня].

Сейчас интриги, партийность и кумовство больше значат, чем в прошлое время. Радуюсь, что не вмешиваюсь в эту дурацкую домашнюю политику и делаю свое дело.

 

Пятница 17 июня.

Сегодня на станции вывешено объявление: «Сегодня праздник, поезда отправляются по праздничному расписанию». Это по случаю открывающегося в Москве интернационала, хотя прошлогодний съезд и провалился. В разговорах здешних также постоянно слышится возмущение против бездарности и гнусности поведения вожаков белогвардейских, ничему не научившихся за 4-летнюю борьбу.

 

2 сентября, пятница.

Ужас вызывает новое зверство большевистского террора — новый массовый расстрел интеллигенции — и это после декрета о прекращении казней. Господи, как жутко! Как безвыходно жутко…

 

Суббота 3-го [сентября].

После рахманиновской всенощной: совершенно не понравилась — немолитвенная, нецерковная, оркестровые эффекты и вообще все употребление хора. Одна звучность и театральная (оперная) надуманность. И хор Капеллы — не прежний.

 

Понедельник, 10 октября вечер.

1-е заседание «Художественной комиссии» в Филармонии. Дали по стакану чаю и пирожному; большую часть съели, вероятно, в передней Михайлов, Боярский, Григорьев и комендант.

 

Вторник 2 ноября.

Вчера выправил членский билет в Доме литераторов, потом на заседании Совета в Институте. <…> ныне на Совете присутствуют 5 делегатов слушателей — большей частью только что перешедшие на 2-й курс — как на них (и на весь состав студентов) должны действовать подобные нелепые выходки, когда Совет даже лишен — при такой обстановке — возможности высказываться откровенно! Не думал, вступая в Институт, что он — такое же гнездо интриг, как большинство русских учреждений и обществ!

<…>

В Кооперативе Филармонии — закупили рис по 2 000, а продают по 8 000. Украдены 80 с лишком пудов картофеля, а Боярский прикучивает чуть ли не 1 ½ мильона в один вечер в кабаре в доме Филармонии — и остается на месте, и в чести, не то что мы — не получающие денег из той же Филармонии.

 

Воскресенье 18-го [ноября].

В четверг был Совет — кандидатура Романова — провалилась; против него были слушатели; наш факультет оказался совершенно не сплоченным. Выбрали Николаева.

В пятницу — у Майковых. Кстати, у Шубинского[i] прочел прелестную кладбищенскую эпитафию, с Волкова кладбища (вероятно, 1830-х гг.?):

О ты, жестокая холера,
Какого нас лишила кавалера:
Измайловского унтер-офицера.

<…>

Вчера ходил разъяснять положение дела в управление филармонии — не ставят печей, не дают ламп, не платят денег — с октября! Снова обещали и оправдывались. Там постоянная толкучка, a’la russe.

 

13-го [декабря] вторник.

Вчера снова смотрел помещение для музыкального кабинета в Археологическом институте. Что за бесхозность? Сколько управляющих (ректор, проректор, секретарь, правление, хозяйственный комитет, управляющий домом, управляющий внутренними помещениями), а толку все нет.

В музее был Бильдштейн — о поездке за границу; все невозможнее становится атмосфера. Снова сидели бы без денег, если бы, случайно, Степан сегодня вечером не продал мою партитуру за 300 тысяч.

 

17 декабря суббота.

В школе повторил Гимн и «Славу», по просьбе Дедюлиной. Нравятся. Потом прошел еще несколько песен.

Дети, видимо, привязались ко мне, и это искренно радует.

Неожиданно получил 333 тысячи рублей и целый хлеб, а 2 дня тому назад из Филармонии — 610 тысяч; вчера из Института 60 000 — итого в течение 3-х дней — мильон или по-нынешнему — лимон. Зато и рыночные цены — купил 1 воз дров (свежей березы) менее ¾ саженей — 400 тысяч. Мука 10 тысяч, яблоки 5–8 тысяч штука. Сигары — 7–8 тысяч штука. — Торговка яблок не взяла мелочью несколько сот рублей, утверждая, что знаки меньше 250 р. — уже не принимаются.

По совокупности почести. Наградили, поощрили, выдвинули — Государственные премии и медали Героя труда за 2020 год. Крановщица и тракторист, капитан ледокола, композитор и певица, врачи и ученые — разработчики вакцины «Спутник V», скульптор и композитор-митрополит.

Заговор и предательство, любовь и смерть — премьера в Самаре.

Победы в Бельгии и Дании: Сергей Редькин — в Брюсселе, Денис Матвиенко — в Копенгагене;

«Весна» идет, «Весне» — дорогу! Лучший детский хор России — вновь лучший в мире: завоеваны высшие награды в Италии, Индии, Ирландии, на конкурсе в Санкт-Петербурге.

Хржановский, Алябьев, Зак, Бабаджанян — книжные новинки

Танец. Ярославль, Жара, Июнь: Итоги Всероссийского балетного

«Кружева» возвращаются в Вологду. Звоны, хоры, www.баян.ru, мировая премьера.

Театральный призыв. Новые худруки, главные дирижеры, главные балетмейстеры в музыкальных театрах Улан-Удэ, Сыктывкаре, Воронеже, Астрахани, Кемерово, Чебоксарах.

In memoriam. Музыковеды Татьяна Бершадская и Виктор Лапин, пианистки Эльфия Бурнашева и Лия Могилевская, баритон, солист Большого театра Владимир Редькин, виолончелист Алексей Селезнев.

Специальный проект— «Николай Финдейзен. Дневник 2021».

Марина Космовская, которая 40 лет изучает жизнь, деятельность, наследие Финдейзена. 28 июня у профессора Космовской — юбилей.

Без Steinway жизнь пианиста была бы ошибкой… Марте Аргерих — 80 лет! «У меня юношеский темперамент. Не в жизни, а когда я играю»

На рубеже столетий, на переломе эпох

«МО», как и «РМГ», выходит на рубеже веков: «РМГ» — XIX–XX, «МО» — XX–XXI.

С первых лет своей деятельности мы старались поддержать и отметить работу главного и, пожалуй, единственного исследователя и пропагандиста наследия Н.Ф. Финдейзена, доктора искусствоведения, профессора Марины Космовской.

Первые публикации о Финдейзене появились в «МО» еще в середине 1990-х.

Марина не раз говорила о миссии «МО» и «РМГ», о сходстве и различиях двух изданий, о продолжении нашей газетой дела Финдейзена и «РМГ».

Еще на первой в России музыковедческой конференции, посвященной музыкальному СМИ и проводившейся к 20-летию «Музыкального обозрения» (Вологда, 2008), М. Космовская отмечала в своем докладе:

«Фронтальный просмотр подшивок Газеты с 1989 года по наши дни в ракурсе проблем исторической преемственности издания с дореволюционной периодикой вызывает целый ряд параллелей, ассоциаций и порой дает возможность обнаружения парадоксальных явлений, а также весьма, на мой взгляд, любопытных наблюдений и рациональных предложений. <…>

Факты истории деятельности РМГ зачастую настолько прямо проецируется на сегодняшнее “Музыкальное обозрение”, что порой, кажется, достаточно заменить название газеты. Приведем лишь один пример — о принципиальной установке издания.

Девизом всей деятельности Н.Ф. Финдейзена вполне могли бы стать слова Гектора Берлиоза, избранные в качестве эпиграфа к первому номеру “Русской музыкальной газеты”: “Ne vous inсlinez jamais devant personne, la vérité, rien que la vérité soit votre problème”, — “Никогда не делайте из кого-либо кумира, истина и только истина должна занимать вас” или еще один, более близкий перевод с французского: “Не склоняйтесь ни перед кем, правда, одна только правда да будет вашей задачей”^[1]. Требование “не сотворить себе кумира” Финдейзен пронес через всю свою творческую жизнь, предъявляя его не только к себе, но и ко всем, с кем сводила его судьба: друзьям, соратникам по созданию обществ, сотрудникам и корреспондентам “Русской музыкальной газеты”.

Такая позиция Финдейзена была необычна для истории музыкальной жизни и особенно критики России предшествующих периодов, когда сложился тип музыканта-борца за свою приверженность определенному направлению или группе композиторов. Финдейзен считал наличие «единственной страсти» вредным для музыкально-общественного деятеля, ограничивающим его художественный кругозор. За это Стасов называл его “всеядным”, а Ларош так писал в одной из последних своих статей, в 1901 году: “Быть может, относительная умеренность и, так сказать, доброта г. Финдейзена находятся в связи с его идеей объединения: желая собрать и рядышком усадить всех нас, привыкших залезать друг другу в вихры, живущих в мире обязательных вздрючек и непрерывной потасовки, он не должен и не может подливать масла в огонь, а, напротив, должен стараться лить оное на разъяренные, бушующие волны”^[2].

Стремление объединить, собрать всех и все, имеющее отношение к музыке, было одной из особенностей его философских воззрений и мировосприятия. Он ощущал себя частью мироздания и, испытывая чувство единства со всем миром, старался помочь всем, кто его окружал, стать на путь созидания».

[1] Несколько слов о русском музыкальном журнале // РМГ. – 1894.– № 1. – С. 3.

[2] Ларош Г.А. Одна скрипка на троих музыкантов, или рецензия в 16 рук // Россия. – 1901. – 4 янв. – № 608.

Персона

Марина Космовская почти 40 лет занимается наследием Н.Ф. Финдейзена. В 2005 она была названа лауреатом Премии «МО» «События и Персоны» как музыковед года.

Близится к завершению гигантский труд ученого: расшифровка рукописи, исследование, комментирование и подготовка к публикации «Дневников» Николая Финдейзена, которые он писал с 1892 по 1928, до конца жизни. Эта работа ведется при финансовой поддержке гранта Российского фонда фундаментальных исследований (до 2016 — Российского гуманитарного научного фонда).

К сегодняшнему дню изданы «Дневники» до 16 марта 1920 включительно. Ждут публикации Дневники 1920–1928. Необходима републикация всего издания, т.к. каждый том сразу после выхода становится библиографической редкостью. Один из томов (1902–1909) в России нам купить не удалось, с трудом нашли единственный экземпляр в Берлине.

Век нынешний и век минувший

С 2014 по 2018 мы вели в «МО» рубрику «Рифма в 100 лет», в которой публиковались статьи и заметки из «РМГ» Н. Финдейзена с 1914 по 1918.

А в 2017, продолжив рубрику «Рифма в 100 лет», мы впервые напечатали «Дневники» Н.Ф. Финдейзена, которые он вел ровно 100 лет назад, в 1917.

В следующие два года мы отметили несколько юбилейных и памятных дат — как радостных, так и печальных…

В 2018 исполнилось 150 лет со дня рождения Финдейзена и 90 лет со дня его смерти, 100 лет закрытия «РМГ».

В 2019 — 125 лет со дня выхода первого номера «РМГ» и 30 лет со дня выхода первого номера «Музыкального обозрения». Исполнилось 60 лет главному редактору «МО» Андрею Устинову и его заместителю Павлу Райгородскому.

К этим датам газета организовала два масштабных проекта по музыкальной журналистике: Академию Арт-журналистики V Транссибирского Арт-Фестиваля в Новосибирске и Всероссийский форум «Современная музыкальная журналистика: образ музыкального пространства России XXI века» (на средства гранта Президента РФ). Лекции, творческие встречи, мастер-классы, круглые столы, концерты прошли в Воронеже, Курске, Владивостоке, Петрозаводске, Москве, Томске и Санкт-Петербурге.

В Курске, где память Финдейзена чтят особо, был проведен «День Н.Ф. Финдейзена». Он начался панихидой об упокоении Н.Ф. Финдейзена и русских музыкантов в Храме Святых равноапостольных братьев Кирилла и Мефодия Курского университета.

Затем в Конференц-Зале КГУ, где М.Л. Космовская заведует кафедрой музыкального образования и исполнительства Факультета искусств и арт-педагогики, прошло торжественное заседание «Два века — две газеты. Рифма в 100 лет» и научная конференция памяти Н.Ф. Финдейзена, с участием исследователей из Москвы, Санкт-Петербурга, Курска, Петрозаводска, Харькова.

Завершился «День Финдейзена» концертом солистов Курской филармонии.

В Москве лекции и творческие встречи прошли в РАМ им. Гнесиных и Колледже при Московской консерватории.

В Санкт-Петербурге, где Финдейзен жил и работал всю жизнь — в консерватории и Академии русского балета им. Вагановой.

Рифма в 100 лет

Наследие Финдейзена сегодня для нас тем более интересно и важно, что мы, по прошествии ста лет, открываем в его работах и в его «Русской музыкальной газете» любопытные связи, аналогии и параллели с веком нынешним в российской музыкальной жизни. Можем отыскать в них истоки некоторых событий, тенденций и процессов. Понять, что было, что есть, что будет и чего не будет. Как изменились цели и задачи музыкальной жизни, критики, музыкальных СМИ. Что мы потеряли и мучительно ищем.

И, может быть, заглядывая в прошлое, придем к озарению… или глубокому разочарованию.

Только что отгремевшая Первая мировая война, вызвавшая в стране разруху и недовольство населения, инициировала две революции, перевернувшие не только быт, но и сознание всего российского общества, что привело страну к кровавой диктатуре пролетариата — результаты этих исторических потрясений ощутил на себе каждый их современник. Остро, своеобразно и откровенно отражены переживания, вызванные этими поворотными страницами истории, в дневниках Николая Федоровича Финдейзена (1868—1928) — ученого, историка и историографа русской музыки с древнейших времен, организатора и бессменного редактора «Русской музыкальной газеты» (1894—1918), музыкально-общественного деятеля, лектора и педагога.

Как отмечалось мною в одной из предыдущих публикаций, «субъективность восприятия фактов истории — один из интереснейших аспектов рукописей дневников активных деятелей русской культуры, стремившихся быть аполитичными и не принимавших ни войн, ни революций, откровенно высказывавшихся в своих дневниках, публикация которых была немыслима в ХХ веке, из-за чего их издание началось только в новом тысячелетии. Особенно существенны для всестороннего осознания фактов истории страницы с записями о переломных моментах жизни России, поскольку это свидетельства современника событий, человека, на жизни которого они болезненно отражались»².

Жить стало хуже…

Изменение социальных условий в послереволюционное время негативно сказалось на всей деятельности Н.Ф. Финдейзена. Во-первых, в 1918 завершилось главное дело его жизни — прекратилось издание «Российской музыкальной газеты», которая на протяжении 25 лет (без нескольких месяцев) была его ежедневной любимой работой.

Во-вторых, новые условия бытия вынудили расстаться с бόльшей частью личного архива: после двух лет обработки он был передан в Отдел рукописей Публичной библиотеки (ныне — Российской национальной библиотеки). Завершилась эта передача в марте 1920, вместе с предыдущей книгой дневников³.

Усугублялось общее мрачное настроение и личной трагедией — смертью матери в 1918, о которой сообщалось так: «В конце октября умерла мама <…> — убитая в висок с целью грабежа (большевистские следователи так и не попытались найти убийцы!). Умирала в бараках 4 дня, не приходя в сознание»⁴.

Жизненная опустошенность довольно скоро была преодолена: постепенно приходят новые предложения, и Финдейзен становится служащим Музыкального отдела Наркомпроса (его музейно-библиотечного подотдела — с 1919) и профессором Археологического института (с 1919). В этой работе он и пытается найти отдохновение и смысл жизни.

Неоправдавшиеся ожидания

Начало записей в новом дневнике — 17 марта 1920 — совпало с последней стадией гражданской войны, когда боевые действия уже велись в основном на окраинах страны и большевики взяли власть в свои руки на всей оставшейся территории России, значительно уменьшившейся после выхода из ее состава Польши, Финляндии, Латвии, Литвы, Эстонии, Западной Белоруссии, Западной Украины, Бессарабии и части Армении. Отдельные факты этого процесса находят свое весьма любопытное отражение в дневниках Н.Ф. Финдейзена:

«На 10 и 11 (!) объявлено начало мирных переговоров с Финляндией. А об условиях снятия блокады — все еще ничего не слышно. Коммунист Шахов (живущий сейчас у Тюнина) будто бы высказался, что Петроград будет “вольным городом”»⁵ — 11 апр. 1920;

«Говорят, что Финляндия уже прервала (12-го) мирные переговоры, вечером 11-го требуя, между прочим, чтобы Петроград был вольным городом. Затормозились мирные переговоры с Польшей, требующей обширной территории, включая часть Украины, за исключением Киева» — 14 апр. 1920;

«Слух о взятии финнами Лемболова⁶ и объявлении (завтра) Петербурга на осадном или военном положении» — 4 мая 1920;

«Снова разные слухи. Поляки и Врангель надвигаются. <…> Грозит Финляндия и даже Эстония. Английские (?!) цеппелины летают над городом; по ним стреляют из крепостных орудий. С Врангелем идет Михаил <…> и т. д., и т. д.!» — 30 сент.;

«Заключили перемирие с Польшей, а на стенах домов — плакаты с призывом — добить шляхту. Вчера заключили мир с Финляндией, а на окнах бывшего ресторана Долгинина — большая карикатура (правительственной фирмы Роста) на финляндца, простудившего ноги в Неве!» — 16 окт. 1920.

В приведенных цитатах путаются даты (к примеру, переговоры с Финляндией были начаты 12 апр.); создается ощущение, что боевые действия идут где-то рядом (вражеские самолеты над Петроградом) и наступающих поддерживает царская семья (будто бы с Врангелем идет вел. кн. Михаил Александрович, младший сын Александра

III, расстрелянный в 1918); упоминается неисполнимая мечта петроградцев о «вольном городе». Но все это — не достоверные факты, взятые из официальных источников, а слухи. И это четко понимает Н.Ф. Финдейзен, делая вывод:

«О “внешней” и “внутренней” политике нет известий» — 4 августа 1920, причем ни в коей мере не стремясь обвинять «внешних врагов» ни в общей ситуации в стране, ни в инфляции, считая, что «в этом замешаны, главным образом, посюсторонние охранители» — 17 марта 1920.

Внутренняя жизнь страны — вот то, что составляло боль и отражалось на повседневном существовании.

Массовый исход

К началу 1920-х гг. Петроград уже перестал быть столицей (в 1918) — отсюда и мечта о восстановлении высокого статуса, хотя бы в форме «вольного города». Правительственные и учебные заведения постепенно теряют ведущее всероссийское значение и переходят в подчинение московским структурам — со всеми последствиями в виде усиленного контроля и постоянных проверок. Да и сам город стремительно меняется. Резкое количественное уменьшение жителей отражается в весьма говорящих цифрах: «При переписи 28 августа 1920 г. в Петрограде было зарегистрировано 722 229 человек обоего пола вместо 1 905 589 человек, зарегистрированных при переписи 1910 г. Наряду с обезлюдением произошли и резкие перемены в составе петроградского населения. <…> До войны Петроград, как и другие крупные русские города, отличался значительным перевесом мужского населения над женским. В 1900 г., напр., на 100 женщин приходилось 122 мужчины, а в 1910 — 110 мужчин. Сейчас же положение изменилось и на 420 618 женщин Петроград, по переписи 1920 г., имелось лишь 301 611 мужчин, что составляет приблизительно 72 мужчины на 100 женщин. Такое резкое падение количества мужчин объясняется, главным образом, влиянием войны, все жертвы которой падают почти исключительно на мужское население», — читаем в Адрес-календаре «Весь Петроград» за 1922⁷.

Но это — результат не только войны и ее последствий, но и массового исхода населения: сначала — в безопасные, далекие от войны регионы, а затем и за рубеж, в процессе которого страна лишилась лучших представителей русского дворянства, офицерства, духовенства. Причем эмиграция носила не такой уж выборочный характер: по данным статистики, Россию в первые годы советской власти покинуло около 2 миллионов человек.

«Как безвыходно жутко…»

Как уже отмечалось во вступительных статьях к предыдущим томам Дневников (1909–1914⁸ и 1915–1920⁹), до Первой мировой войны политическая ситуация в России в записях Н.Ф. Финдейзена получала очень незначительное освещение — только в плане упоминаний отдельных событий, напрямую затрагивавших его быт. С переменами в жизни, в прямой зависимости от того, что происходило в мире и в стране, тема внутренней и внешней жизни России стала равноправной в его записях. И только к началу 1920-х, а еще точнее — к 1923–1924 он возвращается к системе записей довоенных лет, и политика постепенно уходит на самый дальний план.

Выделим в сонме событий и фактов политической жизни то, что нашло отражение на страницах дневников советского периода.

Прежде всего, это — следствия политики «военного коммунизма», со всеми вытекающими и упоминающимися Н.Ф. Финдейзеном событиями: «Краснов рассказывал ужасы о пребывании своем, в прошлом году, на южном фронте: на берегу Дона всюду валяются трупы зверски убитых евреев, даже женщин с грудными младенцами!» — 19 июня 1920;

«Забыл занести слух о расстреле в Москве депутации коммунистов, присланных с фронта для убеждения спешно заключить мир с поляками: армия разута, безоружна, сдается и разбегается. Депутацию из Петрограда отправили в Москву, а там ее заставили замолчать своеобразным революционным способом» — 3 окт. 1920;

«У Гржебина слышал рассказ только что прибывшего из Москвы — о новом “заговоре” и расстреле чуть ли не более 700 человек» — 27 окт. 1920;

«Васильев передал от брата Евгении Филаретовны, съездившего в Архангельск и Холмогоры разыскивать Лутугина, что по-видимому несчастный Борис Аполлонович, вместе со всей партией (в 500 человек), увезенных внезапно из Ейска в августе прошлого года, — еще в октябре был расстрелян или убит!!! Какой ужас» — 9 июня 1921;

«Ужас вызывает новое зверство большевистского террора — новый массовый расстрел интеллигенции — и это после декрета о прекращении казней. Господи, как жутко! Как безвыходно жутко…» — 2 сент. 1921.

Так, от слухов — к исторически достоверным фактам (расстрел 60 интеллигентов в сентябре 1921), от трагически воспринимавшихся личных потерь друзей и близких — к общему ощущению гибели отечественной культуры, от зверств красного террора — к сообщениям о каннибализме — о расстреле за торговлю «ненормированными продуктами», то есть человеческим мясом; расстреле партии людей «привезенных ошибочно» или расстреле всех Ивановых и Петровых, которые были в арестованной группе, «чтобы не вышло путаницы» (от 29 сент. 1920). Все это сливалось в полуанекдотичный кровавый кошмар, в который и верить-то было почти невозможно…

Однако в печати все завуалировано и неточно, что порой удивляет и возмущает Н.Ф. Финдейзена:

«Высылка мнимых “левых” ученых и литераторов за границу и чуть ли не в Норильский край (Карсавина, Строева, Лапшина и др.) оказалась лишь очередным запугиванием» — 10 сент. 1922. И это — о беспрецедентном акте советского правительства, об историческом факте постановления Государственного политического управления (ГПУ) — о высылке из страны более 200 философов, писателей, художников — интеллектуальной элиты России, признанной правящей идеологией «буржуазной».

Такой шаг отнюдь не был актом вандализма, а был четко продуман (теоретическое обоснование такому действу было дано В.И. Лениным в статье «О значении воинствующего материализма»), подготовлен и свершен как стратегия избавления страны от неугодных личностей, мешающих строительству коммунизма. В передовице газеты «Правда» от 31 авг. 1922 читаем:

«По постановлению Государственного Политического Управления, наиболее активные контрреволюционные элементы из среды профессуры, врачей, агрономов, литераторов высылаются частью в северные губернии России, частью за границу. Если этим господам не нравится в Советской России, — пусть они наслаждаются всеми благами буржуазной свободы за ее пределами»¹⁰.

На фоне негативных проявлений результатов революции формируется отношение к политическим деятелям, которые довели страну до такого состояния. Народная молва о них фиксируется в дневниках и отражает надежды и чаянья населения:

«Слухи о поколоченном Зиновьеве — путиловскими рабочими, из них 20 человек расстреляны» — 17 марта 1920;

«Говорят, Зиновьев лежит с рассеченной головой в какой-то клинике и, вероятно, уедет» — 19 марта 1920;

«Пролетарии радуются — вздутый рабочими Зиновьев умер вчера (слышал буквально выражение — с. с. с.) Вчера об этом распространился слух. <…> Платонов сегодня рассказал, что спектакли в театрах, по этому случаю, были вчера прекращены.

Коронованная особа» — 24 марта 1920;

«Новый слух: будто бы арестован Троцкий» — 24 марта 1920 и приписка на полях: «Интересно знать: кем бы он мог быть арестован?»;

«В очередях плясали, передавая слух о покушении на Троцкого» — 28 сент. 1920.

Однако в исторических источниках ни один из этих фактов не подтверждается. Это были умело сфабрикованные слухи, которые должны были хотя бы частично оправдать стремительный поход против интеллигенции. Естественно, что ничего подобного не упоминается и в периодической печати. И гораздо реже встречаем горестные замечания:

«По-видимому, слухи о смерти Зиновьева были “слишком преувеличены” — в газетах об этом полное молчание» — 26 марта 1920.

Следует отметить, что если к Троцкому или Зиновьеву отношение в дневниках прописано достаточно четко, то имя вождя пролетарской революции упоминается не более десятка раз, и то в весьма нейтральном контексте: «Главные улицы города переименованы: проспект Ленина, Либкнехта, улицы Троцкого и Зиновьева» — 6 апр.

1921 г.; Клуб Ленина на Выборгской стороне (18 янв. 1922), «портреты Ленина по 20 лимонов за штуку» — 6 апр. 1923; в разговоре с детьми о том, кому они делают земной поклон в танце: «“Кому?” — спросил я у Клавы. — “Идолу — там будет поставлен какой-то идол”. “Ленина или Маркса?” — “Нет, просто идолу”», — 22 окт.

1923 г.; о проекте замены ангела на Александровской колонне — статуей Ленина, а при этом «кто-то из музееведов сказал (на спрошенное мнение), что с таким же правом можно снять голову Петра с памятника Фальконе и заменить ее головой Ленина», — 17 нояб. 1924.

Лишь дважды его имя упоминается в политическом контексте:

«Добыл воскресный № “Правды” с любопытным Радио — Ленину и его еще более любопытным ответом» — 16 сент. 1920;

«На днях по телефонограмме Ленина разогнали совещание при Доме ученых об оказании помощи голодающим» — 27 авг. 1921.

Причина прекращения упоминаемого совещания — еще один исторический факт решений советского правительства: сначала создание в июле 1921 Всероссийского комитета помощи голодающим (Помгола), а затем — его очень уж стремительное закрытие уже в августе того же года, что и отразилось в вышеприведенной записи.

Участники Помгола были отстранены от работы, собранные средства конфискованы. Именно в распределении последних и состояла причина чехарды с постановлениями об открытии-закрытии комитетов. После начала поступления средств для голодающих из-за границы образовался денежный поток, который, с точки зрения В.И. Ленина, нельзя

было оставлять под руководством А.М. Горького или патриарха Тихона, ставших активными исполнителями его же инициативы по поиску внешней благотворительной помощи, для чего и был создан Помгол. На обращение выдающихся представителей литературы и духовенства России оперативно откликнулись Америка и Англия. Этот новый поток денег надо было подчинить партийному учету и распределению, чтобы средства шли не напрямую: от дарующих — к нуждающимся, а через партийную кассу.

Еще один ракурс внутреннеполитической жизни в России, болью отзывавшейся в дневниковых записях Н. Ф. Финдейзена, — отношение советского правительства к духовенству и те декреты, которые издавались: об отделении церкви от государства, о конфискации церковной утвари и др. И как совершенно недопустимое — судилища и расстрел православных священников: «Слухи о Вениамине и приговоре разноречивы, но, во всяком случае, он жив», — 11 июля 1922. Действительно, митрополит Петроградский и Гдовский Вениамин (в миру Василий Павлович Казанский, 1873–1922) был расстрелян месяцем позднее: в ночь с 12 на 13 августа этого же года по обвинению суда в сопротивлении изъятию ценностей. То есть, мешая полному изъятию церковной утвари, что впоследствии составило золотой запас коммунистической партии, он принял мученическую смерть, за что канонизирован был, вместе с тремя своими сподвижниками — архимандритом С. Шейным, Ю. Новицким и И. Ковшаровым, в апреле 1992.

Когда анализируешь дневники Н.Ф. Финдейзена в контексте политических событий в России, то понимаешь, что слухи, подогреваемые властями, являются лишь малой толикой отражения всероссийской трагедии, происходившей на его глазах: целенаправленно и последовательно уничтожался самый цивилизованный слой населения — интеллигенция и духовенство. Все это в целом было направлено на искоренение неповиновения не только в действиях, но и в мыслях, и в словах.

Оправдать и объяснить красный террор необходимостью наведения порядка в стране невозможно. Порождаемое фактами отношение к происходящему у интеллигенции не могло быть положительным, поскольку все это отражалось на жизни каждого человека, о чем лаконично сказал Н.Ф. Финдейзен:

«А в действительности — форменный голод. Желудок тощает от советских обедов (жидчайший суп и смехотворная порция картофеля) и хлеба нет» — 30 сент. 1920.

Не только для истории, но и в стремлении осознать происходящее Н.Ф. Финдейзен в дневниках фиксирует рост цен на продукты и получаемое им жалованье. Вот некоторые этапы инфляции, отраженные в рукописях:

«В Отделе получил за Даргомыжского 11 250 р. (75%)» — 20 марта 1920;

«Неполная бутылка плохого, снятого молока — 380 р., ф. соленой трески — 900 р., мука ржаная — 425 р. Картофель старый 180 р. Сегодня на несколько фунтов провизии, которой хватит на 3–4 дня максимум, вышло 5000 р. — половина вчерашнего задатка!» — 16 июня 1920;

«Цены продолжают расти — до середины недели за молоко платили еще 250 р., затем 300 р., а сегодня уже 350 р.! И хотя бы давали полную меру и не скисшее, разболтанное водой! За 5 дней истратил 15 тысяч, а ели мало и скромнее скромного!» — 5 июля 1920.

На страницах дневников мы находим даже рацион питания семьи в 1920 г.:

«С продовольствием теперь очень туго — в столовых почти ежедневно “трудовиков” насыщают — ½-й, а то ¼-ю — селедки; селедкой наградили обывателей к торжеству в городских районных лавках» — 2 мая;

«Сегодня — новый день сытости — в “пайке” дали 7 ф. трески, муки и хлеба» — 4 мая; «Вторник. 8 июня. “Быт ученых” стали  улучшать гнилым картофелем и селедками»; «Единственное пропитание — советский обед, картофель и хлеб из суррогатов. Что творится вокруг — совершенно непонятно» — 31 авг.

Но даже и мизерное жалованье (по сравнению со стоимостью продуктов) выдавали не всегда регулярно, а цены стремительно росли:

«В школах — как и у Дедюлиной — преподаватели, получающие около 10–20 тыс., не получали жалование с 1 июня! В Отделе <…> — еще более мизерные оклады (наивысший — около 7 000 в месяц!) — не платят с 15 июня. То же и в Институте» — 17 авг. 1921;

«Стал капиталистом на 48 часов. Получил: … 393 300 р. и — уплатил — за 1½

сажени дров 210 000; за исправление зубной пластины 125 000; за — «Всеобщую историю Зегера у Казарина 30 000; рисунки для лекций 20 000; молоко и булки 12 000 — 397 000 р. Не считая 40 000 взносов в 2 кооператива и мелких расходов» — 3 сент. 1921.

Последняя цитата показывает, что даже голод не может остановить Н. Ф. Финдейзена от приобретения нужных ему для работы книг и заказа наглядных пособий.

В последующие месяцы — еще интереснее: «В филармонии выдали аванс — в 250 тысяч, а в тот же день советский серебряный рубль стоил 60 тысяч рублей; значит, на праздник выдали по 4 рубля с копейками — стоимость 2-х ф. масла. Молоко на прошлой неделе стоило 8 тысяч, теперь сразу 12 тысяч» — 5 янв. 1922;

«Сегодня спрашивал на Сенной цену дров — воз смеси и плохой — 1 200 000.

В филармонии разговоры о расценке жалованья — сторожу по 700, 800 тысяч, “помощник” библиотекаря — 1 мильон; Пащенко, Гусев и Преображенский по 1 200 тысяч; мне назначили 1½ лимона» — 28 янв. 1922;

«4 дня тому назад колбаса стоила 60 тысяч, сегодня — уже 200 тысяч ф.! Шибко шагаем к чему-то» — 14 фев. 1922;

«Купил ½ ф. ситного за 300 000, телячью печенку за 4 700 000 и сухой лимон за 500 000. Хорошенькие цены» — 10 сент. 1922;

«Вчера утром получил из КУБУ 288 лимонов и уже ½ истратил, сразу побывав на старом Александровском рынке, где торгуют евреи и татары — и даже букинисты — все по-старому» — 24 нояб. 1922 г.;

«Из школы прислали 33 лимона (накануне 3 часа подряд без отдыха — 4 репетиции!!); а цены ноне: табак 16 лимонов ф.; сухари — 6 мильонов; синее мыло 2 ½ лимона — ф.; молоко 1 лимон бутылка, вино — 7 лимонов бутылка простого; пачка спичек — 1 лимон» — 28 нояб. 1922;

«Табак в 1 день поднялся на 2 млн за ф.!» — 6 марта 1923;

«Вчера получил из Москвы 675 мильонов, да из Института 25. Истратил почти все в 1 день», — 29 мая 1923;

«Рыночные цены растут гомерически — сегодня ф. макарон — 10 мильонов, фунт костей (без мяса) — 6 мильонов, вершки — 40 мильонов etc. Денег — ни в КУБУ, ни в Институте, ни в Школе — еще не заплатили, а паек академии будет выдан (на букву Ф) только 21 июня, по новому глупому правилу» — 1 июня 1923.

Советское население «успокаивали» новостями о том, что в других странах рост цен гораздо больше, чем в России, к примеру, читаем запись конца 1923 года:

«В Германии кувырколлегия дала свои результаты еще более рельефные, чем у нас — 2-х рублевый доллар ценится там в 20 трильярдов марок! А наши цены на продукты также растут благополучно в связи с повышением бумажных “червонцев”. 5 октября в школе выдали червонец за 4 100 рублей, сегодня его стоимость 16 000 с лишком. Но и цены премилые на все: масло (еще 2 месяца тому назад стоившее около 125 мильонов) теперь таксируется около мильярда 400 мильонов. Мильярдеры!» — декабрь 1923.

Все это уже к 1921 стало отражением того, что экономика страны находилась в катастрофическом состоянии. Однако во внутреннеполитическом плане меры уже были приняты: решением Х съезда РКП (б) о переходе от политики «военного коммунизма» к «новой экономической политике» (НЭП), рассчитанной на новый шаг к построению социализма в России, провозглашенной 21 марта 1921. НЭП — временная мера для восстановления экономики страны с введением частного предпринимательства, возрождением рыночных отношений и, как следствие, восстановлением народного хозяйства очень быстро дала положительные результаты, которые не замедлили отразиться в дневниках. В августе 1921 — первое наблюдение:

«Вечером в концерте — все больше стали появляться прежние, давно невиданные, посетители концертов. Вероятно — возвращаются из-за границы» — 27 авг. 1921;

«А город все больше принимает прежний вид» — 9 июля 1922;

«По дороге туда конная милиция задерживала всех проезжающих, проверяла документы на автомобили и экипажи. Что сей сон значит? На обратном пути — катили по Невскому — освещенному и шумливому — точно революции и не бывало: рестораны торгуют, из особого сада «Отдыха» (Аничков дворец) звуки оркестра, также из разных кабаре. В победоносцевском особняке (на Литейном) какой-то бал. Балкон вновь открытого “Палкина” освещен; на днях ПЕПО открывает… ресторан Доминина¹¹.

Пролетарии всех стран объединились, добыв свой хлеб насущный и установив свободу, равенство и братство» — 16 июля 1922;

«Памятник Суворова восстанавливается: отломанная в начале революции корона (и разрушенная решетка — целы), в прошлом году неизвестно куда исчезнувшая (а раньше валялась тут же на земле), теперь на месте» — 25 июля 1922.

В то же время жизнь диктует новые порядки:

«В Летнем саду разводят костры. Осенью производили там учение новобранцев, потом велосипеды, возы с дровами, теперь — проезжают автомобили — грузовики» — 13 дек. 1921.

И новые условия: «И в театре, и на улице, и по квартире (с поднятыми шестами) собирают… на “просвещение”. Блестящий результат коммунальных пертурбаций. А ведь как трубили и хвастались бесплатным всеобщим обучением! Педагоги нищенствуют, а с учащихся семь шкур дерут (торговцы за детей платят чуть ли не по 15–20 мильонов в месяц)» — 10 февр. 1923.

Все это рождает у Н.Ф. Финдейзена ощущение неправильности бытия и непоправимости того, что происходит. В дневниках читаем:

«Почти ежедневно судьба награждает оплеухами, да еще иногда по несколько в день. Работаешь, работаешь, а кругом какая-то тьма египетская, еще хуже — кошмарная слякоть, да еще непроглядная! Денег с сентября не платят, — живи, как и на что знаешь. У Соколовских 2-й вечер не состоялся — молчат. <…> Куда ни пойдешь — все или глупость, или неприятность — и в Институте, и в Главархиве (предложили — через 3 недели! — уплатить гербовый сбор и на канцелярские расходы?), и в Публичной библиотеке, где Бычков ходит хмурый и неприветливый, и в Школе, и всюду, всюду. Сегодня, вдобавок, Климов прислал извещение, что “Вавилонское столпотворение” не разрешено, это за 1 ½ недели до обусловленного чествования памяти Антона Григорьевича… Шефер рассказал, что 7 ноября сотрудники Русского музея участвовали в церемонии с своим (новым) знаменем. Также Акматкульт и Публичная библиотека. Впервые за 7 лет и ученых заставили мерзнуть и идти с красными флагами» (10 нояб. 1924).

Музыка — работа и жизнь

И все же, в сонме проблем, создаваемых бытом, Финдейзен находит свое место в новой жизни — то, что позволяло пережить все тяготы и ужасы эпохи, давало светлую отдушину ему и его окружению. Он остается верным делу, избранному в юности — Музыке. Где бы он ни работал — учителем музыки в Единой трудовой школе (1920–1925), лектором в Хозяйственной академии рабоче-крестьянской Красной армии (1922), профессором Петроградского Археологического института (1919–1922) и факультета общественных наук Петроградского университета (1922–1925), он насыщает музыкой не только свои уроки, но проводит общественную работу, устраивая лекции-концерты, приглашая коллег на домашние музыкальные вечера.

Продолжается и работа по сохранению истории музыкальной культуры России: Финдейзен работает над биографией М.И. Глинки¹², готовит и издает книгу с автобиографией, письмами и воспоминаниями современников А.С. Даргомыжского¹³;  публикует письма Н.А. Римского-Корсакова¹⁴. Но это так мало по сравнению с тем, что делалось в предшествующие годы (общий список публикаций состоит из 619 наименований его книг и статей¹⁵.

Девальвация ценностей сказывалась на всем, даже на оценке конкретной музыкально-литературной исследовательской работы:

«В Отделе сдал окончание рукописи “Воспоминаний современников Даргомыжского”. Эту ерунду оценили в 15 тыс., а за кропотливую обработку автобиографических заметок и всех писем выдали авансом 1 000 р.!», — с возмущением пишет он 17 марта 1920.

С 1920 по 1928 основным местом его работы был Музыкально-исторический музей при Петроградской (впоследствии — Ленинградской академической) филармонии. И по сию пору его считают создателем отдела старопечатных нот библиотеки этого учреждения. В его ведении были и книжные, и инструментальные фонды, составляющие сегодня базис Музея музыкальных инструментов в Фонтанном доме¹⁶. Деятельность по пропаганде этой коллекции разворачивается в полной мере лишь в 1925–1927 и выходит за хронологические рамки этой статьи.

В первой же половине третьего десятилетия это собрание становится площадкой для работы и со школьниками, и со студентами, и со слушателями лекционно-практических курсов, читавшихся им во многих учреждениях Петрограда–Ленинграда. Он руководил, совместно с А.И. Зилоти и С.М. Сонки «Обществом любителей музыки» (существовало до 1921); был в составе инициативной группы «Петербургского общества пропаганды современной русской музыки» (1921–1922); принимал активное участие в деятельности «Общества любителей древней письменности» и «Русского географического общества» (1922–1928); участвовал в заседаниях при музее Государственных академических театров (1923–1924). Отражение этой многогранной повседневной работы, порой вопреки всему, на исходе сил, мы находим в его рукописях этих лет¹⁷.

Судьба русского интеллигента

Таким образом, дневники Н.Ф. Финдейзена 1920–1924 вносят весьма значимый вклад в воссоздание общей картины повседневной жизни российской интеллигенции. Голод (ситуация в стране такова: чтобы прокормить семью, признанный в стране ученый-историк, профессор С.А. Розанов предлагает Н.Ф. Финдейзену «записаться на обработку огородов», — 17 марта 1920 г.), холод (для обеспечения элементарных жизненных условий приходится расставаться даже с антикварными вещами: «Эту неделю протапливаю печь — отцовским буфетом, сделанным ко дню его свадьбы. Сколько добра мне удалось собрать в нем, а теперь!..» — 17 марта 1920 г.) и эпидемии («Тиф и др. болезни усиливаются — до 70% заболевающих (в том числе и масса докторов)» — 17 марта 1920 г.) грозят физическим уничтожением, а инфляция с опережающим ростом цен на продукты заставляет искать дополнительные формы заработков и приводит в эти годы к невозможности заниматься любимым делом — созданием и сохранением информации о музыке.

Анализ финдейзеновских дневников показывает, что факты бытия очень часто в этот период довлеют над сознанием. В социуме происходит стремительная трансформация мышления: от богосознания — к мировоззрению и создается, по В.В. Медушевскому, «обратная перспектива в жизни, культуре, музыке»¹⁸. Несмотря на это, Финдейзен сохраняет собственный духовный стержень, стараясь не поддаваться общей оголтелости и сберегая себя в музыке и работе.

В этой атмосфере праздники, особенно новые, воспринимаются им как акты праздности и вызывают возмущение:

«В филармонии (отменили концерт Глазунова ввиду какого-то “собрания” — разукрасили зал всеми атрибутами красного идолопоклонничества)» — 22 нояб. 1922;

«Вчера зашел в Институт — закрыт по случаю праздника, — оказалось был праздник красной учащейся молодежи, а сегодня эту же молодежь лишают электричества: в Институте, как и в Университете — оно закрыто. В Институте кое-где работают при керосиновых лампах» — 22 февр. 1923;

«Торжество просвещения (вероятно?) — шествия пионеров, комсомольцев etc., — с музыкой и песнями — очень внушительное и курьезное — в телегах и автомобилях везли (стоя) разных представителей «прошлого» — в том числе был выряжен не то митрополит, не то патриарх, которого хлестала девица в красном. Странно, что согнали столько пьяной молодежи вместе, когда начало школьных занятий отложено на неделю, в виду эпидемии скарлатины» — 9 сент. 1924;

«Сегодня вечером нашел Институт запертым и темным. Подошел и Пресняков, догадавшийся, что и Университет закрыт — “все на улицу” в виду демонстрации против эстонцев. Там судили 150 коммунистов и одного — предсказавшего его судьям скорое повешение — расстреляли. Поэтому теперь, рабфаки и комсомольцы — шествуют, протестуют и не учатся» — 17 нояб. 1924.

Высказывания, не требующие пояснений. А ведь десятилетием спустя гораздо за меньшую критику людей лишали жизни. По 58 статье — «без права переписки».

Видя творящееся вокруг, остаться собой весьма непросто: сохраняется только одно — то, что было впитано еще в годы обучения в Коммерческом училище как незыблемый стержень, то, ради чего создавалось это учебное заведение с его девизом конца XVIII в.: «Труд и честность!»¹⁹. Именно это сохраняет его как личность и дает возможность работать с полной отдачей и в учебных, и в общественно-просветительских организациях.

Музыка и вера — вот то, что обеспечивают ему профессиональную и духовную сохранность в новом атеистическом мире советской России. Уход в искусство и для искусства — форма, которая позволяет работать и самореализовываться с полной отдачей, получая импульс к работе в поддержке друзей, в их отзывах о проводимых им музыкальных встречах. А.Н. Николаев, проректор Археологического института, написал о своих впечатлениях Н.Ф. Финдейзену 9 марта 1923 так:

«В унылые дни, когда на ум, сердце и волю свободной личности камнем спустились серовато-туманные сетки-шаблоны, когда в душах старательно выскребываются яркие цвета, краски и тона, когда и со стен, и с печатных строк, и из людских плотоядных глаз вызывающе и нагло смотрит лишь идеал пищевого счастья, — как невыразимо тепло и сладостно уютно, прижавшись, спрятаться в звуках, красках и мелодиях, как радостно найти красочную душу, всю наполненную благоуханием нежной гармонии, как целительно прикрыться ее цветущими ароматичными лучами… Такие души горят и сверкают, как залитая весенним солнцем чистая природа, которую не покрыть шаблонами, не обесцветить трафаретами, не залить плотоядною грязью! Это, дорогой Николай Федорович, хотелось мне сказать Вам под звуки Ваших чарующих мелодий»²⁰.

Такой осталась в памяти современников деятельность Н.Ф. Финдейзена первой половины 1920-х гг.: преображающей их повседневность в праздники искусства радостью прикосновения к прекрасному.

Воскресенье 4-го <января>

Плачу о распродаже библиотеки, ценностей и прочего. Предприятие трудное, но как увлекательны мечты о свободе личности. Неужели, Господи, удастся достигнуть ее хотя бы на остаток жизни?!

Понедельник 23 февраля

В субботу был в Типографии — новый анекдот о чуть было не удавшемся награждении Зиновьева (на каком-то недавнем митинге) оплеухой одним из рабочих Путиловского завода, в ответ на циничное заявление оратора, что населения в России достаточно, чтобы не скорбеть об умирающих и погибающих. «Оставшиеся», мол, вынесут на своих плечах, «обновленную» Россию! После того, как рабочего схватили, митинг был прерван.

17 марта 1920 г.

Тиф и др. болезни усиливаются — до 70% заболевающих (в том числе и масса докторов). Эту неделю протапливаю печь — отцовским буфетом, сделанным ко дню его свадьбы. Сколько добра мне удалось собрать в нем, а теперь!..

9 апреля

По словам Бренёва, каждая типография — теперь самовластная республика, и рабочие распоряжаются в ней по своей воле, т. е. предпочитают ничего не делать. На душе — тошно.

Среда 14-го <апреля>

Вечером заявился некий Суслов (помощник Оссовского по Министерству юстиции), с которым недели 3 назад познакомил меня Ахт в Отделе. Он юрист, читал лекцию о большевиках, но решил стать лектором по музыкальной части (!); в Отделе ему заказали написать «на пробу» несколько рефератов. Не найдя или не умея найти материалов, он тогда обратился ко мне с просьбой указать их о Танееве и Прокофьеве, а сегодня явился просить дать сами материалы. Еще один. Удивительно только, что за музыкально-литературное ремесло берутся все кому не лень, и деятели, которые раньше ничего общего с музыкой не имели.

Вторник 27-го

Сегодня утром в кооперативе «пайка ученых». Петроградские ученые все более стесняются — в 1-ю майскую получку, вместо мяса обещают наделить сельдями, которые откуда-то вдруг появились в городе. Да и вообще с «учеными» там перестали церемониться, применяются строгости, и в то же время — знакомые заведывающих получают товар не в очередь и до срока…

Суббота 8-го <мая>

Перечитывая «Пошехонские рассказы» Щедрина, нашел, что социалисты, в начале революции, напрасно скорбили о преждевременной кончине этого превосходного сатирика и напрасно задавали вопрос: что бы он сказал, переживая это время? — Увы, Щедрин должен был бы повторить многое, сказанное им о злейших временах монархии. Разве он мог бы сказать что-либо иное, по поводу гнусного вихря современной действительности, как не то, что написал в 3-х абзацах — одного из отрывков «Пошехонского дела» — говоря о человеконенавистничестве, трусости, предательстве и бессилии русского общества («Годы уходят, а общественная мысль не только не просветляется сознательным отношением к предстоящим жизненным задачам, но все больше и больше запутывается в массе бесплодных околичностей» и т.д., и т.д.), опутанного бесплодной фразой и пустомыслием, изрекающего обязательные афоризмы!.. Писатель за 35 лет предрек нашу горькую судьбу.

Среда 16-го июня

…как нагло разыгрывают свою «освободительную» комедию, закрепостив и задушив всякое свободное дыхание, всякую свободную мысль! Неужели долго еще продлится придушивание человеческого существа и духа?!

Понедельник 5 июля

Цены продолжают расти — до середины недели за молоко платили еще 250 р., затем 300 р., а сегодня уже 350 р.! И хотя бы давали полную меру и не скисшее, разболтанное водой! За 5 дней истратил 15 тысяч, а ели мало и скромнее скромного!

Воскресенье 18 июля

Утром, за словарем, ужаснули меня долетевшие обрывки похоронного марша Зигфрида — Вагнера — думал, что хоронят какого-либо нового подвижника на дело святой «революции». Оказалось, что просто репетиция к завтрашнему (отложенному со вчерашней субботы) дню III интернационала. По-видимому, готовятся отпраздновать этот родной русскому народу день поторжественнее на площади жертв революции (или как ее в насмешку — презирая, правда — прозвали площадью — центропадали), раз балаганный напев интернационала решили заменить героическим маршем Вагнера.

29-го <июля>

Вчера с утра 4-х часовое «паспортное стояние» в комиссариате на Московской — для получения трудовой книжки. Злился, ругался с каким-то нахальным прохвостом цыганского типа и удивлялся хамству нашего народа. Еще долго не пристанет к нему культура.

Среда 4-го <августа>

За Нарвской заставой отец высек хулигана сына. Тот пожаловался в суд. Отца присудили в тюрьму. Вернувшись домой, он еще сильнее высек сына и… повесился.

18-го <августа>

Жена Кнесселя посетила свою хорошенькую подругу в Обуховской больнице, также ожидающей операции, и рассказала прямо ужасы: в операционной нет средств, на раны прямо накладывают (и срывают) бинты, от боли кричат, грязь неимоверная, в том числе и белье постельное. Полное отсутствие медицины, даже простыней. Но уж от грязи-то могли бы избавиться своими средствами — сотни свободных граждан работают даже по очистке «центропадали»!

Четверг 23 <сентября>

Утром — в музее «заседание» по выставке — в составе 2-х лиц (Петров и я). Петров постоянно «занят» в разных заседаниях. Большинство «интеллигенции» мотается теперь по заседаниям, а путного — ничего не выходит. Как у нас любят болтать, а не работать. На словах — все выходит или должно выходить прекрасно, на деле — получается пустое место. Бесцельные словопрения — застарелый грех русской интеллигенции и революция только усугубила его.

28 сентября

Утром за словарем. Вечер. «Русская старина» и барка. В очередях плясали, передавая слух о покушении на Троцкого.

Среда 29 сентября

Советские анекдоты, слышанные от очевидцев у Тюнина.

1) Одного китайца-красноармейца, служившего в крепости и продававшего отрезанное им человеческое мясо от расстрелянных там, — в свою очередь расстреляли за… продажу ненормированных продуктов.

2) В предварительном заключении по вечерам выкликали сидельцев — на право (или наоборот налево) — освобожденных, налево — к расстрелу на другой день. Однажды чрезвычайная комиссия («чека») в списках указала какого-то Петрова и Иванова (что ли?) без указания имени. Так как Петровых и Ивановых было по 2-е сидельцев, надзиратель отправил обоих однофамильцев, чтобы не вышло путаницы.

3) На Крестовском острове, у взморья в 1-й ½ сентября ежедневно привозили на грузовиках приговоренных к расстрелу (связанными за руки друг с другом), там привязывали всех к столбу (или к доске?) и исполняли приговор. Местные обыватели ходят в свободное время любоваться на этот столб, забрызганный человеческой кровью. Однажды, через ¼ или ½ часа после прибытия грузовика, примчался автомобиль, чтобы взять партию обратно, как привезенную ошибочно. Но опоздали. Грузовик приезжал ранним утром.

Четверг 30 сентября

Новый анекдот. Москвич спрашивает петроградца: «Ну как живете?»

– Как в раю.

– ?

– Ходим голые, едим яблоки.

Яблоки выдавали в городских лавках и кооперативах в достаточном количестве. Но и в «пайке» — стоимость их (сначала 65 р. ф.) возросла вдвое. — Утром Емилия Францевна купила живую курицу (за 6 000) — дешево, крестьянка торопилась сбыть, спешила на вокзал. Посадили в верхнюю кухню. Да не дожить ей до именин.

Воскресенье 3 октября

Забыл занести слух о расстреле в Москве депутации коммунистов, присланных с фронта, для убеждения спешно заключить мир с поляками: армия разута, безоружна, сдается и разбегается. Депутацию из Петрограда отправили в Москву, а там ее заставили замолчать своеобразным революционным способом.

Воскресенье 30 <октября>

Вот уж кажется никакая революция не заставит русский народ отказаться от матерных слов, а полуинтеллигенцию — от пустопорожней болтовни.

Вторник 9 ноября

Охоты не было заносить что-либо в дневник — такая оголтелость царит вокруг, вгоняя в душевную апатию.

Четверг 17 ноября.

Так тошно, что перестал молиться — или Бог нас оставил, или Бога нет — и от него просто можно уйти…

«Театр в Искусстве» напечатал следующее письмо, характеризующее деятельность народившегося в прошлом году «Всероссийского союза оркестровых музыкантов» (кстати, как мы слышали, первоначальный состав правления, объявивший в свое время о разных благопожеланиях на пользу оркестрового «пролетариата», уже изменился):

«Оркестровые музыканты продолжают свою разрушительную деятельность. В театре г-жи Рахмановой имеется оркестрик на 6 человек, контракт с которыми был заключен до 1 мая. За неделю до срока контракта к г-же Рахмановой явилась депутация от оркестра с вопросом, продолжает ли г-жа Рахманова контракт с оркестром на летний сезон. Г-жа Рахманова ответила, что она ничего не имеет против продления с ними контракта. Тогда музыканты заявили, что в дальнейшем они требуют увеличения жалованья — с 360 руб. до 500 руб. в месяц. Когда же г-жа Рахманова ответила, что на такое увеличение она согласиться не может, высший оклад, который она может признать — 400 руб. в месяц, то «товарищи-оркестранты» ушли из театра, не доиграв спектакля. На жалобу г-жи Рахмановой в союз оркестрантов до сих пор ответа не последовало…

Другой пример. В союзе оркестрантов установлен весьма оригинальный порядок предоставления работы своим членам — а именно по порядку записи. И вот что получается. Некий предприниматель, открывая театр миниатюр, пожелал пригласить в качестве дирижера, которому и поручить сформирование оркестра, знакомого ему хорошего скрипача. Но в союзе ему ответили, что на очереди стоит другой музыкант, и только этому последнему и может антрепренер предоставить возможность формировать оркестр. Еще болеЕ характерный случай произошел с некоей певицей, обратившейся в союз с просьбой прислать ей аккомпаниатора. Когда явившемуся из союза аккомпаниатору артистка, вручив ноты, предложила аккомпанировать, то, после долгой мучительной паузы, молодой человек сознался, что он играет только по слуху и в нотах слабо разбирается, прислан же он потому, что вышел его номер «по порядку».