Дмитрий Сибирцев уже почти пять лет занимает должность директора в театре «Новая Опера», за это время театр пять раз становился лауреатом премии «Золотая маска», попадая в большое количество номинаций. Помимо работы в театре, Дмитрий Сибирцев является художественным руководителем и продюсером Арт-проекта «ТенорА XXI века». О премии, театре, собственном проекте и просто о людях, которых связывает опера и музыка, Дмитрий Сибирцев рассказал нашему корреспонденту Наталии Козловой.

На недавно завершившемся фестивале «Золотая маска» спектакль «Саломея» был представлен в шести номинациях. Но лауреатом стал только в одной: Этель Иошпа получила «маску» в номинации «Работа художника в музыкальном театре».

– Дмитрий Александрович, поздравляю театр «Новая Опера» с премией «Золотая маска». Вижу, у Вас «маски» в кабинете висят, это прошлые?

– Спасибо! Да, это прошлые. Индивидуальные мы отдаем тем, кто получает. А театр оставляет себе те, которые либо за спектакль, либо специальные, когда весь коллектив награждается. Я считаю, что «маска» за «Евгения Онегина» до сих пор остается самой ценной, потому что это было признание театра, который начинал свое существование. А сейчас мы подбираемся к награде за спектакль. Надеемся, что в следующем году у нас будут шансы получить ее за «Фауста» Ш. Гуно или «Пассажирку» М. Вайнберга.

«Фауста», как и «Саломею», поставила Екатерина Одегова, а за художественное оформление отвечала Этель Иошпа. В этом сезоне они сделали совершенно иной спектакль, в котором четыре больших перемены декораций. На мой взгляд, Катюша остановилась в одном-двух шагах, чтобы не превратить этот спектакль в самовыражение. Сохраняются все моменты, связанные с содержанием и отношениями героев, но есть вещи, которые она усиливает эмоционально, много находок и интересных актерских работ.

– «Саломея» для Екатерины была первая большая самостоятельная режиссерская работа? 

-Да, большая — первая. Но она сделала великолепный спектакль для камерной сцены, нашего фойе – «Интимный дневник» Л. Яначека. Тоже делала вместе с Этель, и «Интимный дневник» показал, что эта пара способна на интересные работы. Этель у нас работала не только с Катей, она сделала спектакли и с Алексеем Вейро. Этель — думающий и развивающийся художник. Я очень рад, что именно она получила в этом году «маску», потому что нам всё время задавали вопросы: “Что у вас происходит с позицией художника в театре?” Так как были сложные моменты расставания с прежним главным художником. Но раз музыкально-критическое сообщество отмечает именно работу художника, значит в этом направлении сделаны правильные шаги. И думаю, что награда будет эмоциональной поддержкой Этель и её семье, после тех ужасных событий, которые произошли (в конце 2016 года на отдыхе муж Этель Иошпа режиссер Фёдор Кудряшов получил тяжелейший повреждения после наезда на него гидроцикла – прим. редакции). Этель –  человек сильный. Главное, что она работает и  работает плодотворно.

– Российская премьера оперы «Пассажирка» состоялась в начале сезона в Екатеринбурге, а вы премьеру выпускали специально к Дню памяти жертв холокоста.  Знали, что в Екатеринбурге тоже ставится «Пассажирка»?

– Безусловно, знал. Когда пришел ко мне Сергей Широков (режиссер оперы «Пассажирка» — прим. редакции) и сказал, что есть большой интерес, может быть поддержка со стороны Иосифа Кобзона, но поддержка не финансовая. Думаю, что Иосиф Давыдович убедил Леонида Михайловича Печатникова в том, что проект нужен.  И когда мы разговаривали с Леонидом Михайловичем, он сказал: «Московское правительство обязательно поддержит проект, но дата возможно только одна – 27 января. Сможете?» А разговор был в августе. В такие сроки спектакли не часто выпускаются. Но Сергей сказал, что он справится, у него уже есть команда. И эта команда была абсолютным попаданием в десятку, потому что и Игорь Чапурин и Лариса Ломакина сделали именно то, что нужно для спектакля. Лариса – потрясающий художник, её работы, которые я видел в драме, меня восхищали даже тогда, когда я не был согласен с режиссерскими концепциями. Самый главный эффект достигнут: многие люди выходят из зала совершенно ошарашенными, постановка дает повод задуматься. Наши артисты сделали необычные для себя работы и сделали достойно. И если Наташа Креслина или Дима Пьянов за «Саломею» чего-то недобрали, то, думаю, вполне возможно, что по «Пассажирке» будут другие решения. Я очень рад за эту певицу — она переживает новый всплеск в своей карьере, пересмотрела свое отношение к работе, стала не настолько всеядной в своих устремлениях, делает очень интересные точечные работы.

– В Москве не так много оперных театров, в отличие от драматических, но пересечения в названиях постановок всё равно есть. Вы обсуждаете, кто и что будет ставить? Или, может, есть какая-то договоренность, чтобы хотя бы в один сезон не ставить одно название? 

– Мы дружим с Дмитрием Александровичем Бертманом и с Георгием Исаакяном,- с ними всегда обсуждаем. Может Дмитрий Бертман сказать: “Вот это не трогайте”. Или, наоборот, я его прошу. Например, Дима нам уступил «Богему», когда узнал, что она нам нужна не только как очередная постановка в театре, а этот спектакль рассматривается как гастрольный для поездки в Дублин в Ирландию. Недавно театр Станиславского опубликовал список премьер следующего сезона, и мы будем стараться не пересекаться. Зато с приходом Антона Гетьмана отменились некоторые прошлые обязательства, так что, возможно, в нашем театре появятся некоторые названия, которые планировались в театре Станиславского, но их не будет. Что касается Большого театра, то обычно Большой театр ни у кого ничего не спрашивает, но те теплые отношения, которые у нас существуют с Владимир Георгиевичем Уриным, позволяют советоваться и какие-то вещи друг другу рассказывать. Помню, что был холодок между театрами в конце 90-х — начале 2000-х годов, тогда театры друг на друга косо посматривали, сейчас все по-другому. Мы ровесники «Геликона», но у нас абсолютно разные направления. Мы всегда отличались тем, что в первую очередь боролись за музыкальный уровень своего спектакля, а уже потом обращали внимание на то, что происходит на сцене. У нас дирижерский театр. А «Геликон» всегда был режиссерским – это авторский театр Дмитрия Бертмана. Поэтому делить нам особенно было нечего. С театром Станиславского были достаточно холодные отношения в то время, когда создавался театр «Новая Опера». То, что сейчас  такая благодатная почва для нашего взаимного общения между руководителями театров, на мой взгляд, заслуга и фестиваля «Золотая маска» и Ассоциации музыкальных театров, которую сейчас на себя принял Георгий Исаакян. И, наверное, это какие-то дальновидные и прозорливые решения Департамента Культуры, который прекрасно понимает, что людям, которые умеют слышать, будет легче руководить, наверное, поэтому подбираются такие кандидатуры.

Вместе с Георгием Исаакяном устраиваем смотр оперного искусства в регионах. На московских площадках имеют право выступать театры не только в рамках «Золотой маски», но и в рамках фестиваля «Видеть музыку». Если тот или иной спектакль слышит столичная публика, то это подспорье для провинциального театра, показатель для местной власти, чтобы оперное искусство поддерживалось. Ассоциация музыкальных театров – это повод для нашего общения с Ростовым, Питером, Самарой и с другими городами.

– В 2013-ом году Вы были в жюри «Золотой маски», знаете про конкурс с той стороны, которая не очень видна зрителю. Что скажете о списках номинантов и лауреатов этого сезона? Вы бы голосовали за тех же номинантов, которые потом стали лауреатами?

– Из большого многообразия награды получили всего 4 театра. У меня, кстати, когда-то и папа был в жюри «Золотой маски». Мы с ним идем параллельно: он в жюри конкурса им. М.И. Глинки, я в жюри конкурса им. М.И. Глинки. Он был директором театра, только в Самаре, а я здесь. Когда я был в жюри, было много дебатов, переговоров, и, честно говоря, не со всеми решениями жюри я был согласен, но я голосовал так, как я хотел голосовать. На том конкурсе, после многих лет, мы вновь повидались с Владиславом Ивановичем Пьявко. У нас было несколько замечательных лет в фонде Ирины Архиповой, но потом наши пути разошлись, прежде всего, по творческим моментам. Там же было замечательное общение и с главным дирижером самарского театра Александром Анисимовым, который был в жюри. И самое главное, что мы вернули теплое отношение к «Новой Опере» Эри Клас, потому что Эри Эдуардович был председателем. Из театра «Новая Опера» он уходил достаточно сложно: получилось так, что он просто стал здесь не нужен, когда заболел, если называть вещи своими именами. Он был сильно обижен на «Новую Оперу». На нашей площадке показывалось несколько конкурсных спектаклей, и когда он пришел, мы с ним поговорили. Потом пригласили его на концерт, он привез сюда прекрасного финского баса Матти Салминена, мы даже задумывались о совместных планах, но, к сожалению, какое-то время назад Эри Эдуардович ушел из жизни, Но, по крайней мере, он ушел без обиды на наш театр. Это было главное достижение моё, когда я был в жюри.

В этом году был такой беспрецедентный случай, когда наш дирижер Андрей Лебедев был в жюри, и, одновременно с этим, наш спектакль номинировался, но он за него не голосовал. Очень хорошо то, что его заметили, то, что он получил в прошлом году «маску» за «Ромео и Джульетту».

-Жюри «Золотой маски» приходит на конкретный спектакль, который заявлен в рамках фестиваля?

– Жюри приходит по расписанию. Но многое зависит от состава жюри, от его предпочтений. Кто-то любит больше режиссуру в опере, кто-то смотрит только музыкальную сторону дела. Но в целом всё равно всё сбалансировано. Еще до начала фестиваля можно было понять, что лидерами будут «Роделинда» и «Травиата». Хотя эти спектакли и не авторские работы, а лицензионные. Но пусть эти споры останутся между членами жюри, в оргкомитете: что правильно, что неправильно. Иначе что тогда? Мы все «маски» отберем у «Стейдж Энтертейнмент» и у Димы Богачева? Димка дарит нам очень интересные вещи. И если необходимо, чтобы они что-то получали, пусть получают.

– Существует же несколько составов на различные партии, как отбираются номинанты на лучшие мужские и женские роли?

– Выбирает экспертный совет. Он максимально смотрит разные составы на премьерах и принимает решение кого выдвинуть. Бывает, что одного артиста посмотрели немножко больше, другого немножко меньше. А наша задача, когда объявляются номинанты, обеспечить участие этих артистов в конкретных спектаклях, а других исполнителей уже можно подбирать по своему собственному усмотрению. Ну и дирижер должен быть за пультом, который номинирован. Если кто-то не смог петь свою партию, то его уже и не будут рассматривать как номинанта.

– У вашего проекта «ТенорА XXI века» планируется 31 мая в Кремле концерт, посвященный 75-летию Муслима Магомаева. Расскажите немного о концерте. Все участники «теноров» выйдут на сцену в этот вечер? И почему возникла идея посвятить Муслиму Магомаеву программу, ведь вы теноры, а он был баритон?

– Мы же не пересекаемся с Муслимом Магометовичем в его оперном репертуаре, а песни, которые он пел, их можно исполнять любым голосом. Главное, должно быть исполнено хорошо. Другое дело, что в голове обывателей звучит тембр голоса на определенной высоте. Но мы находим в этих песнях те вещи, которые выгодно представляют и теноров. Некоторые из этих песен изумительно пел Карел Готт, а он тенор. В отличие от многих других баритонов, у Муслима Магометовича получалось петь так, что его хотелось слушать. Очень мало существует именно баритонов, которых хочется долго слушать. Они часто поют красиво, но очень скучно, потому что человека провоцирует его красивый от природы тембр на извлечение звуков красивым голосом, а надо вкладывать какую-то боль в каждое слово, надо уметь читать стихи. У нас кто-то делает это лучше, кто-то хуже. Но проект изначально создавался, чтобы показать, что те люди, которые добились чего-то в опере, могут петь любую музыку.

Раньше в этом концерте мы пели только песни Бабаджаняна, а уже два сезона как формат видоизменился, и в первом отделении мы поем зарубежные хиты, которые пел Магомаев, а уже во втором – песни Бабаджаняна. В Кремле у нас будет эксперимент с оркестром «Русской филармонии»: впервые будем петь четыре песни из мультфильма «По следам бременских музыкантов». Для этого концерта специально будут сделаны оркестровки. Муслим Магомаев озвучивал этот мультфильм, и мы решили, что у нас будет и Гениальный сыщик, и Трубадур, и Атаманша, ну и в конце, конечно, споем «Весь мир у нас в руках».

Что касается состава. Дав согласие на концерт, я только потом посмотрел в расписание и понял, что у нас в этот же день есть еще один концерт в Камерном зале Дома Музыки. В Кремле будут выступать Максим Пастер, Александр Захаров, Станислав Мостовой, Александр Богданов, я и Георгий Фараджев. Состав так подбирался, чтобы было удобно и нам и оркестру. Но хочу подчеркнуть, что в этом концерте мы являемся только исполнителями, мы не являемся организаторами и не можем знать, как концерт будет преподноситься, какой будет антураж. Еще на этом концерте будет наш первый опыт работы с дирижером Дмитрием Юровским, дирижером с которым мы еще эту программу не делали, но который в Новой Опере сделал два спектакля. С Митей у нас всегда были теплые и хорошие отношения, думаю, что они будут продолжаться.

– А как подбираются темы для концертов и распределяются песни между участниками?

– Сейчас уже приходится изобретать, потому что создается впечатление, что за 11 лет существования проекта мы спели всё. Темы приходят неожиданно. Вдруг мы замечаем, что исполнили несколько песен, которые являлись знаковыми для советских ВИА, сразу возникает идея, сделать что-то  в духе легенды ВИА – поем по хиту лучших советских групп. Сейчас возникла идея: Максим Пастер в одном из концертов спел песню «Мама» Биксио, а Георгий Фараджев – «Как создала тебя мама»  Гамбарделла, мы вспоминаем, что у нас есть еще 2-3 песни про маму, что-то надо выучить, и делаем программу «Песни о маме». Премьера будет в следующем году в Камерном зале Дома Музыки. Есть произведения, которые могут кочевать из программы в программу. Еще очень многое зависит от того, кто в этот момент выходит на сцену, потому что каждому артисту хочется подобрать то, что у него лучше всего получается, часто это бывает не то, что он хочет. Потому что многие про себя думают лучше, чем есть. Это касается и меня тоже.

Я не позиционирую себя как «я и мои ребята». Есть замечательные певцы, благодаря которым проект существует. Мое дело их организовать, позаниматься с ними как концертмейстер, ну, а если хватает наглости и умения, выйти с ними в одном концерте. У каждого есть своё направление, мы все сотканы не только из достоинств, но и из недостатков. И использовать достоинства и прятать недостатки – это моя задача. Потому что я прекрасно понимаю, если у кого-то что-то не так складывается в оперной карьере. Один – не так хорошо поет на иностранном языке, другой – не так хорошо чувствует стиль музыки 18-19 века, третий – не обладает той внешностью, которая позволяет ему петь героев первого положения, четвертый, пятый – ещё что-нибудь. А у нас все эти недостатки нивелируются, и публики интересно слушать.

– Вы читаете отзывы в интернете, когда пишут про театр или про «теноров»?

– Я и сам иногда общаюсь, нахожу какое-то время –  ранним утром или поздним вечером. Если надо, могу и какие-то вещи предупредить и сам прокомментировать. Люди иногда не понимают, что и почему происходит. Многим не интересно, что в этот момент в жизни у артиста произошло, что он сделал для того, чтобы сегодня появится на сцене, что у него вчера было с голосом. А вчера у него был сольный концерт, а позавчера он спел огромный оперный спектакль, потому что кто-то, зная, что у него будет сольный концерт, взял больничный, и некому было петь в спектакле.

Так получилось, что когда я пришел в театр работать директором, здесь уже было четыре человека из «ТенорОв XXI века». И на некоторых из них отразилось это в худшую сторону. Их положение стало более уязвимым, потому что я прекрасно понимаю, что есть люди более сильные в театре. Я не могу только потому, что ты мой товарищ, тебе давать те или иные партии – так не воспитывали. Это трудная история, когда ты являешься действующим артистом и находишься на руководящей должности в театре, где половина ребят, которые сейчас выступают в театре, – это люди, с которыми я когда-то работал, у нас есть какие-то личные человеческие отношения, но это не повод, чтобы они всё время пели. Не был я знаком до прихода в театр с Василием Ладюком, Игорем Головатенко, Алексеем Татаринцевым, Георгием Васильевым, Агундой Кулаевой, Евгением Ставинским, но, по-моему, они всем доказали почему они, а потом уже кто-то еще. Есть ребята, которые обижаются. Но это не ко мне. Нельзя взять певицу в театр по звонку. Я могу сказать, что из-за того, что я несколько раз так не сделал, я испытывал определенные проблемы, но я не могу на это пойти, потому что это не правильно. Я не могу сделать так, чтобы дать спектакль «родному знакомому человечку». Я со многими знаком, но выбираю по профессиональным качествам. Иначе пострадает моя репутация.

– Партии в театре Вы распределяете или на художественном совете решается?

– Когда идет премьерный спектакль, мы садимся с заведующим оперной труппы, режиссером, дирижером-постановщиком и обсуждаем кандидатуры, которые назначим в приказ. Если я считаю, что по каким-то личностным отношениям или некой недальновидности, того или иного артиста не хотят включать в приказ, я делаю это волевым решением, потому что должен смотреть вперед, чтобы не произошла ситуация, когда нам некого будет выпустить на сцену. У нас бывает, что спектакли идут «блоком» по три-четыре ежедневно, и есть спектакли, которые нельзя спеть два дня подряд. Поэтому я могу быть сам с собой творчески не согласен и того или иного артиста не принимать в этой партии, но он должен быть в обойме, чтобы выйти, если что. Я очень хорошо помню свои ощущения, когда ходил в Большой театр на составы, мне хотелось ходить на Владимира Атлантова, на Зураба Соткилава, а на некоторых других певцов мне ходить не хотелось. И какое же было мое разочарование, когда я прихожу, купив билет на Атлантова, а поет другой артист. Разочарования не было только тогда, когда пел Сибирцев (Александр Сибирцев, отец Дмитрия Сибирцева – прим. редакции), его специально вызывали из Перми. Вот тогда разочарования не было, была семейная радость. Но спектакли идут каждый день, и нужна глубина состава.

– А материал для постановки как выбирается? Кто предлагает?

– Каждый режиссер, дирижер приходит со своими идеями, я потом смотрю, что из этого пошло или не пошло в других театрах, смотрю, какой может быть зрительский интерес. Бывает мы не то, чтобы промахиваемся…  А, например, я не могу понять, почему в театре «Новая Опера» «Сельская честь» и «Паяцы» плохо посещались. Что может быть написано лучше? Я остерегаюсь ставить эти спектакли, потому что будет пол зала.

Я всегда признаюсь, что у меня есть некий список названий, которые я бы хотел в течении 20 лет осуществить на сцене театра. И если этого времени будет меньше,– значит, не успел. По крайней мере, то, что мне действительно очень хотелось сделать, «Ромео и Джульетту», «Фауста», «Саломею», «Тристана и Изольду», «Пассажирку», «Богему», «Свадьбу Фигаро», мы уже поставили. Это не значит, что все, что поставлено за четыре года получилось. Например, у многих есть вопросы по «Свадьбе Фигаро», были вопросы по «Пиковой даме», которую мы сняли. Я не приемлю того, что сделано в «Пиковой даме», мне это не нравится, но это не значит, что это не сделано мастерски. Юрий Исаакович (Юрий Александров, режиссер «Пиковой дамы» — прим. редакции) сделал то, что он хотел сделать, но получилось, что для нашего театра это не нужно. Но скажу, что глядя на унылые постановки «Пиковой дамы» в других театрах, мне нашу постановку было смотреть интереснее. В ней многие артисты раскрылись по-новому и работали очень здорово, но публика этот спектакль не приняла.

– Дмитрий Александрович, состоялись премьеры «Пассажирки» и «Фауста», получили «маску», съездили на гастроли, что-то еще осталось важное до конца сезона?

– Мы отмечаем сейчас 135-летие со дня рождения Стравинского  и делаем хоровой проект. У нас был в репертуаре балет «Весна священная», участвовали наш оркестр и балет Касаткиной и Василева. Теперь решили сделать общий спектакль. В первом отделении исполнить несколько хоровых сочинений Стравинского, которые до этого практически не звучали, — это очередная яркая идея нашего хормейстера Юлии Сенюковой. А во втором будет балет «Весна священная».

– Получается в ваши директорские обязанности входят как административные функции, так и художественного руководителя?

– Административными обязанностями занимаются заместители. За некоторыми вещами я даже не слежу, контролирую их в самом минимальном объеме, потому что этим людям я доверяю,  считаю, что они в своих вопросах разбираются лучше меня. Все знали, когда приглашали меня сюда, что так будет. Если человек, который всю жизнь, где бы ни работал, выполнял функции художественного руководителя, пришел в театр директором, то будет так, как в знаменитом советском слогане: «Говорим — Партия, подразумеваем — Ленин». Ничего с собой в этом плане поделать не могу. Да и в Уставе нашего театра определено единоначалие. Но я очень люблю дискутировать, люблю принимать чужую точку зрения, если она обоснованная, но могу выслушать и не согласиться. Не соглашаюсь, не потому что самодур, а потому что могу объяснить “почему?”. И мне кажется, что для людей это становится понятным. Непонятным это становится только для тех, кто ничего не видит, кроме собственного «я», или потому, что так «исторически сложилось». «Исторически сложилось» – у нас здесь не играет.

– Как Вы все успеваете?

– Обычно на этот вопрос отвечаю, что я рано встаю.

Источник публикации Press WPolitics.ru. Беседовала Наталия Козлова.