Теперь у вас под началом два коллектива – камерный ансамбль и большой симфонический оркестр. Как будет распределяться ваша ответственность, загруженность, и чувствуете ли вы в себе на это силы?

На самом деле не очень пока представляю, потому что 28 января будет мой первый концерт с РНО в этом качестве. У нас в этом сезоне только всё начинается. Конечно, будут концерты, прежде всего, в Московской филармонии, будут концерты в других залах, будут гастроли по России. Хотелось бы, чтобы РНО не упускал лидирующего положения среди отечественных симфонических оркестров. И загруженности будет достаточно, хотя я надеюсь, что в ней будет преобладать творческая составляющая. Сейчас это всё планируется, выстраивается, могу только сказать, что я постараюсь как-то развести деятельность двух замечательных оркестров, которыми я имею счастье руководить. “Musica Viva”, конечно, будет в целом чуть больше заниматься репертуаром камерным и таким…

Экспериментальным?

Классическим. Я, прежде всего, имею в виду нашу замечательную серию симфоний Гайдна, которая идёт в Доме музыки. Ее очень хочу продолжать, и здесь мы точно не будем пересекаться с РНО. А с Российским национальным оркестром наверняка что-то будем делать большими полотнами с большим составом. Есть ряд композиторов, к которым я испытываю интерес – Сибелиус, Глазунов, Яначек – надеюсь, что-то войдёт в наш репертуар. Мы попытаемся найти ту форму, отчасти новую, в которой в сложившейся жизненной ситуации, в изменившихся обстоятельствах сможем не только существовать, но и сказать своё слово музыкальное, исполнительское.

Кроме концерта 28 января, какие есть реальные планы? Где вас можно встретить сейчас как виолончелиста и как дирижера?

Так получилось – довольно странно, – что я меньше сейчас играю на виолончели, чем дирижирую. Хотя, безусловно, я виолончелист все-таки лучше, чем дирижер, но так сложилось, что меня как дирижера ценят больше. Пускай будет так. У меня в ближайшее время как раз дирижерские концерты с РНО. В Московской филармонии в феврале будем играть Брамса и Бетховена. Бетховен – “Месса”, и Брамс – двойной концерт, мы его сыграем со скрипачом Павлом Милюковым. В апреле будет Берлиоз и французская музыка с певицей из Мариинского театра Екатериной Семенчук. И июнь – это “Времена года” Глазунова и концерт Рахманинова с пианистом Борисом Березовским.

В сентябре вы уже играли с Российским национальным оркестром на Большом летнем музыкальном фестивале «Сириус» на новой площадке в Парке культуры и искусства. Был цикл выступлений – три концерта подряд. Поделитесь впечатлениями от совместной работы, все-таки ваш собственный коллектив Musica Viva довольно камерный, а РНО – совсем другое взаимодействие с музыкантами. Насколько вам как дирижеру дается это переключение? И как оркестр огромный, который уже сложился, принимает нового человека? В принципе, пришел другой человек семьей руководить…

Ну, мы все-таки хорошо друг друга знаем с этим коллективом. Так сложилось, что со многими музыкантами мы общаемся много лет, они всегда были желанными гостями в Musica Viva, поэтому я очень многих знал. Потом я все-таки несколько раз дирижировал РНО за последние годы, ходил на их концерты. Что касается переключения, конечно, перестройка есть, но этот адаптер у меня пока работает, и сказать, что большой оркестр – это что-то принципиально другое, я не могу. Все равно я стараюсь, чтобы подход к материалу был примерно таким же, и общие задачи решаю абсолютно те же самые.

Конечно, у каждого коллектива есть свои характерные черты, ну и понятное дело, когда сидит не двадцать струнников, а шестьдесят, это немножко другое понятие звука. Не понятие даже, а ощущение фразы, количество звука – это немножко другое дыхание.

В Сочи вы играли на открытом воздухе и через ветер, и через бурю…

Да, у нас было два концерта на открытом воздухе, из них один с грозой, с ветром, с дождем и так далее, но народ сидел, люди не уходили. Слава богу, дождь покапал и прекратился, но ветер продолжался, ноты летали – в общем, было не только что послушать, но и на что посмотреть (смеется).

В «Сириусе» мне понравилась сама идея большого фестиваля классической музыки. И главное, желание и воля людей, которые хотят организовать приезд в Сочи практически всех оркестров, которые у нас наиболее известны.

Концертный комплекс еще в процессе строительства, его обещают открыть через полтора года. И когда он откроется, это будет, наверное, желанная для многих музыкантов и оркестров площадка. Сейчас же интерес представляет сама идея. Когда культура вообще и музыкальное искусство в частности испытывают объективные сложности и проблемы, хорошо, что есть надежда на новое, очень перспективное место. Тем более, если фестиваль будет как-то сочетаться с мастер-классами для молодых музыкантов.

Сейчас ситуация спорная, сложная, в том числе в мире искусства – многие культурные и музыкальные связи рвутся, поскольку они международные во многом. В то же время люди с опытом знают, что любой кризис – это всегда время возможностей. Как вам кажется, молодые русские музыканты могут сейчас выиграть что-нибудь?

Думаю, что эти два обстоятельства – некоторое закрытие мира для наших музыкантов и открытие коридора возможностей – не стоит смешивать. Это разного происхождения процессы. Должен сказать, что музыканты, в частности, молодые, все-таки имеют доступ на международную сцену, ситуация пока не стопроцентно закрытая. А что касается проектов типа фестиваля “Сириус”– если люди учатся играть на музыкальных инструментах, если они делают в этом успехи, им нужно самореализовываться. Хорошо, что есть еще одна возможность пообщаться со старшими коллегами. Конечно, хотелось бы всем, чтобы эта возможность включала в себя общение и с представителями мировой музыкальной культуры. Мы сейчас все равно обделены этими связями.

Что вы чувствуете, когда большой симфонический оркестр вам внимает? Какое это чувство, когда удачно сыгран большой концерт?

На самом деле, что касается меня, я очень малое количество концертов считаю по-настоящему удачными. Но когда ты чувствуешь, что тебя принимают и есть желание играть с тобой, что как-то все сложилось и действительно работает, – это, конечно, ощущение необыкновенного подъема, творческого и человеческого. Даже если какие-то детали не получаются (это часто бывает на концертах), но в целом есть порыв, поток творчества, если вдруг флюиды возникают между музыкантами, между музыкантами и дирижером, да еще если в этом принимает участие публика, и ее внимание, какое-то напряжение ощущаются, – если все эти факторы сходятся, это огромное счастье.

Интересно, вы сейчас сказали, что ощущается внимание публики. Дирижер ведь публики не видит, как вы это чувствуете?

Дирижер не видит, и слава Богу! Но спиной чувствуешь, и ты, и музыканты, если возникает это магическое взаимопонимание, и искра вот эта пробегает, горит…. Это пламя взаимопроникновения сильных эмоций обычно ощущается. И это не зависит от каких-то механических обстоятельств – качества зала, аншлага, других очевидных факторов – ничего подобного. Эта магия ощущается неожиданно в совершенно разных ситуациях.

Недавно исполнилось 90 лет Владимиру Федосееву. Ваш камерный коллектив Musica Viva участвовал в программе, посвященной юбилею. Для вас дирижерское искусство Федосеева в чем заключается, чему бы вы хотели научиться?

Я в принципе стараюсь учиться у всех. Что касается Владимира Ивановича, на его концертах я, как слушатель, чувствую, что достигнуто очень тонкое, хрупкое – и его даже трудно описать словами – единение между музыкантами и художественным руководителем. С 1974 года он руководит Большим симфоническим оркестром имени Чайковского, если я не ошибаюсь, и он, может, вообще один из наиболее долго находящихся за дирижерским пультом художественных руководителей в мире. Какая-то мудрость от него исходит, спокойствие. Я думаю, что это всем нам было бы хорошо иметь.

Напоследок спрошу про концерт 28 января. В программе во втором отделении Стравинский, Симфония в трёх частях, и это музыка, передающая сумятицу и быстро меняющуюся динамику военного времени.

Да.

Динамику тревожную и непредсказуемую.

Да, это, так сказать, музыка, которая должна была быть подложена под видеоряд информативный о Второй мировой войне.

Как она, на ваш взгляд, звучит сегодня? На прошлогоднем Зимнем фестивале искусств Юрия Башмета в Сочи закрытие было 27 февраля. И Юрий Абрамович всю программу переделал. Он сыграл вместе двух больших произведений семь небольших, и выбрал музыку, которая была удивительно созвучна залу. Седьмую (Ленинградскую) симфонию Шостаковича, например, знаменитую “темную тему”. Разговор без слов. Меня совершенно это потрясло – такого взаимодействия между залом и оркестром я, пожалуй, не вспомню. Он всё сказал, что хотел. Когда вы выбираете программу, насколько ориентируетесь на то, что сейчас происходит?

Вы так эмоционально рассказали, что было в Сочи. Я должен сказать, что, конечно, есть программы, которые возникли с определённой оглядкой на сегодняшнее время наше страшное. Но конкретно этой программе, могу вам сказать честно, изначально не планировал придать такое драматичное звучание – это просто получилось, и, кстати, думаю, это тоже неслучайно, какой-то знак свыше. Я планировал концерт, исходя из другого. Во-первых, хотелось, чтобы эта программа была принципиально не лёгкая. Во-вторых, поскольку у нас еще в двух концертах в зале Чайковского программа будет европейская, я хотел эту составить из произведений русских композиторов. И третье обстоятельство – я хотел, чтобы был какой-то оммаж Михаилу Васильевичу Плетнёву, который долго РНО руководил. Мы играем пьесу Черепнина, которую они с оркестром играли когда-то – именно в плетнёвском репертуаре была “Принцесса Грёза”. Мы все грезим о чём-то. Сегодня ещё больше. Исполнение наших мечтаний сейчас ещё дальше от нас, но, тем не менее, мы продолжаем грезить.

Концерт Мясковского – это один из знаковых концертов для виолончели, и это один из моих любимых авторов. Это человек, который был свидетелем очень многих трагических событий. Кстати, этот концерт тоже игрался РНО с Мишей Майским, они даже записывали его с Плетнёвым, насколько я помню. То есть, я создавал программу каких-то аллюзий и двойных смыслов.

С одной стороны, это русская музыка, с другой стороны, кроме Мясковского, который остался в Советском Союзе, остальные авторы были эмигрантами, хотя всё равно остались русскими. Очень много, как мне кажется, смыслов в этой программе. А то, что симфония Стравинского действительно в каком-то смысле военная музыка – это, наверное, неслучайно. С другой стороны, я должен сказать, что Стравинский – эстет, мастер, он полон иронии всегда, даже когда повествует о серьёзных вещах. Стравинский – это чистая музыка. Она провоцирует нас, заставляет думать, воспринимать. Безусловно, это не самая эмоциональная музыка, которая была написана за 400 лет, но она побуждает мыслительный процесс, активизирует его. Мне хотелось, чтобы в этой программе прозвучало что-то действительно серьёзное, настоящее, масштабное и жёсткое. А такие авторы, как Стравинский, Барток, несмотря на то, что давным-давно являются классиками, на нашей сцене всё равно воспринимаются, как это ни смешно, достаточно свежо.

А вы бы из современных композиторов кого отметили? Из действительно свежего, вы могли назвать бы какие-то имена, которые стоят того, чтобы люди, интересующиеся музыкой, их послушали?

Должен сказать, что все-таки в современной музыке я не очень хорошо разбираюсь – современных стилей и совсем молодых композиторов океан просто. В моем репертуаре, в основном, музыка людей моего возраста, или наших классиков современных, – это люди уже очень известные. Поэтому я не очень хорошо ориентируюсь в сочинениях 21-го века. Но считаю, важно знать, что пишут люди, которые живут рядом с тобой, допустим, в одном городе. Отрадно, что есть целые фестивали, посвященные музыке нашего времени. Даже если это искусство странное, необычное и сложное, допустим, для слухового восприятия, надо давать себе труд их слушать. Я довольно редко, но все-таки это делаю.

Что касается современных сочинителей, на которых я хотел бы обратить внимание, это московский композитор Андрей Головин, которого я всегда с удовольствием играю. Например, его оркестровки романсов Метнера – совершенно изумительная музыка, конгениальные оркестровки. Головин – композитор, который пользуется очень скупыми средствами для достижения очень глубоких чувств, которые его музыка вызывает у слушателя.