В клубных сумерках на полупальцах

С творчеством Шарон Эяль Москву активно знакомил фестиваль «Золотая Маска», дважды включая гастроли израильской компании Эяль «L-E-V» в свою зарубежную программу. Первым в 2014 привезли «House», а в 2019 две части «трехсерийного» перформанса «Love» — первая часть «OCD Love» шла в один вечер, вторая «Love. Chapter 2» на следующий день, а третью (новенькую) обещали показать через год, но случилась пандемия. В едва отличимых по атмосфере друг от друга спектаклях хореограф исследовала последствия наркотических загулов и хронической нехватки серотонина, в результате которой у человека развивается депрессия, могущая перерасти в обсессивно-компульсивное расстройство. Многие «балеты» Эяль построены на идее повторения движений, и это отчасти сближает музыку и хореографию ее спектаклей с описанием вышеназванных деформаций личности, а сама система повторов, воспринимаемых как навязчивая идея, вызывает улыбку.

Балетный салют с Земли обетованной

Не надо также забывать, что Эяль израильтянка, и ее творчество так или иначе перекликается с историей страны и особенностями полученного там танцевального образования. Эяль справедливо называют клубным хореографом, но ей мал крошечный танцпол тель-авивских или иерусалимских ночных клубов, где каждый сантиметр земли — золотой. И хореограф выносит клубную культуру на огромные подиумы без потери специфической атмосферы, в этом смысле огромная сцена МАМТ идеальна.

Еще несколько лет назад Эяль танцевала и работала постановщиком в компании Охада Нахарина (чей «Минус 16» появился в афише «Стасика» в 2018 и стал лауреатов премии «Золотая маска в номинации «лучший спектакль современного танца»), а потом отделилась и создала собственную труппу, используя весь арсенал знаний, полученных в alma mater, а также новую музыку. Музыку (диджейскую) для нее пишут и аранжируют постоянные партнеры — Гай Бехар и Ори Личтик (перкуссионист).

Так сложилось исторически, что все израильские хореографы в своем творчестве обязательно высказываются на тему земли. Когда в начале прошлого века начался процесс репатриации еврейской молодежи, с помощью кибуцев возродился культ земледелия. Спектакли про особые взаимоотношения израильского человека и земли ставил Охад Нахарин, патриарх израильского contemporary dance. Его ученица и последовательница Шарон Эяль и ее друзья-музыканты – это уже поколение детей или даже внуков, выросшее не в колхозах, а в городах с их декадентскими соблазнами.

Примечательным элементом хореографического языка Эяль являются аккуратные шажки артистов на половину стопы при наклонным корпусе. Кажется, что шагая, они вот-вот завалятся назад. Это фирменный для всех балетов Эяль прием, в основе которого лежит бережное отношение к земле: хореографы прошлого зафиксировали владение территорией, ставя танцы с упором на полную стопу, их последователи уже должны экономить и экспериментировать «на цыпочках». Когда хореографию Эяль танцуют артисты с классической подготовкой, как в МАМТ, создаваемые ими «бродячие» конструкции на полупальцах выглядят совсем хрупкими, нереальными, почти сильфидными в искусственных клубных сумерках (художник по свету Алон Коэн).

Название спектакля говорящее — «автотанец» или «самотанец», то есть автоматический танец. Зритель не должен понимать, как такой танец устроен, видеть его структуру и детали, он создает атмосферу, погружает в себя, затягивает. И еще танцы Эяль умышленно андрогинные, в чем-то устроенные как израильская армия, в которой служат в обязательном порядке мужчины и женщины. Бесполость танца подчеркивают костюмы — белые купальники для всех (художник по костюмам Ребекка Хиттинг, она же ассистент хореографа).

Мировая премьера «Autodance» состоялась в Оперном театре Гётеборга три года назад в 2018, артисты МАМТ чувствуют сегодня его современность, свежесть и актуальную повестку. В спектакле нет явных лидеров по замыслу хореографа, хотя есть эпизоды, в которых внимание фокусирует на себе солист — это открывающая грандиозное шествие гуськом, великолепная прима-балерина Оксана Кардаш, ее просто нельзя не узнать, и гуттаперчевый блондин, солист труппы Максим Севагин, он же один из запоминающихся героев «Минус 16» Нахарина. Видно, что труппа ждала эту хореографию, танцует ее с упоением на радость зрителей, которые во время премьерных показов вызывали артистов на поклоны чуть не 20 раз.

Катхак в России — первый заход

С работами Акрама Хана Москва хорошо знакома благодаря многочисленным гастролям, которые устраивали фестивали «Территория», «DanceInversion», Чеховский и др. Но постановок его авторских спектаклей до сих пор здесь не было. Худрук балета МАМТ Лоран Илер, который последовательно вводит в репертуар новинки современной хореографии последней четверти XX – начала XXI вв., решил сделать вечер с ближневосточным оттенком. Для комфортной адаптации артистов компании в новой технике и стиле, он выбрал спектакль Акрама Хана 2002 года «Kaash», который несколько лет назад привозили на гастроли в Пермь на Дягилевский фестиваль. Но для МАМТа Хан и его репетиторы создали сокращенную версию (когда-то «Kaash» стал первым длинным спектаклем Хана из серии «неспешно рассказанных историй о мире»), рассчитанную на более представительный состав участников. В 2002 Хан хотел познакомить европейскую публику с традиционным индийским танцем катхак (выстукивание пола босыми пятками и особенные взмахи рук под ритмичную декламацию), но так, чтобы древний танец стал своеобразной отправной точкой для современного танца, гармонично влился в него, питая и наполняя древней силой и хтонической энергией.

В «Kaash» соединилась ритуальная строгость катхака (пор де бра определенной амплитуды, мягкие шаги, отсутствие резких движений, требующих мышечных усилий, видимость умственного движения) с виртуозностью европейского современного танца в традиционных длинных черных юбках (сегодня эти юбки, бывшие когда-то авангардными, смотрятся как уютный винтаж; художник по костюмам японка Кими Накано). В отличие от «Autodance», который быстро вводит зрителя в состояние транса, «Kaash» рассчитан на медленное считывание — эпизоды чередуются друг с другом без сквозного сюжета, однако какая-то невнятная связь между отдельными сценами чувствуется. Важной частью спектакля является его художественное оформление — цветоделика прямоугольных панно мэтра современного искусства Аниша Капура. Подсветка панно медленно меняется — то она серая, то красная, то черная. Что она каждый раз символизирует зритель решает сам.

Лидером этого спектакля стал Дмитрий Соболевский — от солиста потребовалось серьезное «присутствие» на сцене не в количественном плане, а в качественном. По замыслу хореографа в какой-то момент он, стоящий к зрительному залу спиной, становится магическим центром притяжения, или даже медиумом, через которого энергия поступает к другим летающим «воинам». Вообще, при просмотре спектакля возникали ассоциации с древними военными техниками, элементы которых то ли были заложены создателями, то ли добавлены исполнителями, вдохновленными новым материалом. Среди грациозных «индов» были замечены также Анна Окунева, в прошлом солистка Большого театра, ныне танцующая в МАМТ самую авангардную хореографию, Елена Соломянко, Эвандро Боссле, Дина Левин, Закари Роджерс и Анастасия Ершова.

Еще примечательно, что в «Kaash» нет танцев, поставленных для солистов мужчин и солисток женщин, скорее даже стиль исполнения можно назвать мужским, и женщины для овладения им проходят специальную подготовку. Наверное, это исчезнувшее противоборство и притяжение полов, которое исследовали хореографы прошлого столетия, и объединяет в первую очередь работы израильтянки Эяль и англичанина с бангладешскими корнями Хана.

Когда пройдет премьерная лихорадка и заточенность на премьеры, в Музтеатре смогут получше отрепетировать баланчиновское «Кончерто барокко» (упоительный танец женщин-скрипок), и вечер балетов из разряда познавательных перейдет в соревновательные, где будут сталкиваться две мощные эстетики.