Сложно не заметить, что «Новая» идет рука об руку с пермским театром, коммуникация с Т. Курентзисом похожа на здоровый диалог, без тени недостойного соперничества. Перселловская история пересекается и с моцартовскими арабесками: после триптиха Курентзиса в Новой поставили «Фигаро», в подчеркнуто дистанцированной от аутентизма интерпретации.

Чисто английская опера

Опера «Дидона и Эней», получившая в истории музыки название «первой национальной английской оперы», написан Перселлом (1659 (?)–1695) вместе с поэтом Наумом Тейтом на классический сюжет «Энеиды» Вергилия. Как известно, эта вечная история, вдохновившая еще как минимум девять композиторов (среди них А. Скарлатти, Б. Галуппи, Дж. Сарти, Н. Пиччини и даже Г. Берлиоз), повествует о карфагенской царице Дидоне, которая была влюблена в троянского героя Энея, покинувшего ее под воздействием злых чар. Скорбь ее была настолько неутешна, что она решает умереть.
Впервые исполненная в 1869 благородными девицами из пансиона в Лондоне опера была быстро забыта, что, в общем-то, являлось общей практикой. Музыка сочинялась быстрее, чем выпекались пирожки, и каждое новое представление требова ло новой музыки. Вспомним И. С. Баха, в обязанности которого входило преподносить чуть ли не каждую неделю по мессе.
Возрождение манускрипта было связано с 200-летием английского классика, когда опера в 1895 была исполнена в Лондоне и Дублине. А в XX в. на волне барочного ренессанса она была безоговорочно признана мировым шедевром.

Записей «Дидоны» несть числа: в роли Дидоны выступали меццо Дж. Бейкер (1961), В. де Лос Анхелес (1965), Т. Троянос (1968), Т. Берганса (1986), А.-С. фон Оттер (1989), С. Грэм (2003), а также сопрано — Э. Киркби (1981), Дж. Норман (1986), К. Ботт (1992), Л. Доусон (1998). Еще один всплеск популярности наблюдался в 2009, когда отмечалось 350-летие классика. Историческое исполнение оперы задал Э. Пэррот, его продолжили мэтры аутентизма У. Кристи, К. Хогвуд, Э. Аим. Опера была также переработана в contemporary-dance американским хореографом Марком Моррисом (1989, была сделана киноверсия) и Сашей Вальц, где артисты исполняли роли под водой в огромном резервуаре.

Существует несколько редакций оперы, самая экстравагантная — Б. Бриттена, для которого Перселл стал своего рода alter ego (вспомним хотя бы знаменитый «Путеводитель по оркестру» с перселловской темой). Видимо, образ Перселла превратился в своего рода «nataional identity» для английских музыкантов, и Найман, чей диалог с классиком начался с саундтрэка к «Контракту рисовальщика» и придумавший приквел с дистанцией в 330 лет, в подобных исторических параллелях не одинок.

Мифология реальности

В постановочном решении «DIDO. Пролог» использованы известные факты премьеры оперы Генри Перселла «Дидона и Эней», на которые накладывается мифология древнегреческой истории.
«Мы предлагаем современному зрителю свою версию событий, произошедших более трехсот лет назад. Миф, пересказанный Вергилием, проецируется на маленький пансион в Челси, который становится новым Карфагеном. Создатели оперы выступают в ролях богов, а оперные роли почти мистически, независимо от участников, распределяются между ними», — рассказывает режиссер постановки.

Синопсис

Действие происходит в пансионе для благородных девиц в Челси в 1689. Сюда приезжает певец Генри Боуман (реальное историческое лицо) и представляет новое сочинение Перселла для постановки в пансионе силами воспитанниц. Директор пансиона Джозайас Прист воодушевлен и хочет приступить к репетиции. После урока латыни, на которой воспитанницы читают и переводят «Энеиду» Вергилия, Мадам сообщает, что хочет сама исполнять роль царицы. Но на прослушивании на главную роль комиссия, состоящая из певца и самого Перселла, приехавшего на премьеру (также считается его участие историческим фактом) выбирает Дороти Берк. Ее соученицам, в том числе ближайшей подружке Белинде, не остается ничего, как стать ведьмами. Возникшая симпатия между главными героями вызывает ревность воспитательницы и Белинды, которые начинают издеваться над девушкой. Так участники спектакля, помимо их воли, начинают вести себя как герои античного мифа. Перед премьерой Мадам обвиняет Боумана в связи с девушкой. Он в гневе и отказывается от постановки. Но Перселл дает знак начинать увертюру, которая в конечном итоге вовлекает известного актера в действие драмы Дидоны и Энея.

Настоящий Перселл

Играя в реконструкции, постановщики искренне признаются, что это лишь очередной миф, признание в любви гению Перселла. Красивая, трогательная сказка, окрашенная светлой ностальгией по ушедшим временам.

И если первая часть получается несколько игривой по-шекспировски ироничной, то за настоящие глубокие чувства и смыслы отвечает бессмертное творение английского гения. Очередная реинкарнация мифа о Дидоне, которая живет в каждом из нас, все о том же, о вечном — о любви на все времена, которой завидуют, препятствуют и которая вдохновляет на шедевры искусства. Утонченно-печальные арии как вознесенные вверх витражи готических соборов, и венчает все знаменитое прощальное «When I am laid in Earth», известное как Плач Дидоны.

В перселловском шедевре множество спецэффектов, которые роднят ее с развлекательной культурой, не случайно «Дидона» перепета многими поп- и рок-звездами, вплоть до использования в телесереалах. Колоратуры, красивейшие задержания главных нот и секвенции, эффекты эха. Резкие эмоциональные всплески с подчеркнуто быстрыми тутти и вдруг провалы в звучании с нежнейшими интонациями. Есть даже гром и молния. Великие гармонические кадансы классической гармонии отсчитывают время, мысли и чувства героев, создают земное притяжение, усиливая эффекты красот.

Что общего?

Именно такой эффект «доступной красоты» и является общим знаменателем для музыки Пролога и старинной «Дидоны». Хотя здесь и нет общих интонационных каркасов, но возникают перекрестки саундов: ирландско-кельтские наигрыши и зажигательные танцы, упругие «рифы» и мотто. Общий принцип работы с готовыми паттернами, а 300 лет назад они назывались, например, basso ostinato. Роднит и импульсивность эмоций и их статуарность, в отличие от романтизма, любящего полутона и оттенки.

Прекрасная старина

Не претендуя на историческое исполнительство, в спектакле создан идеальный образец ушедшей красоты. Эстетика потерянного, похороненного навсегда, как современные очертания Помпеи, музей под открытым небом, украшена сегодняшними идеализациями о прошлом. Художник-постановщик спектакля — неоднократный обладатель «Золотая маска» Ю. Хариков — добился идеального баланса между намеками на древнее искусство — с его драпировками, колонами и портиками, чопорными манерами и представлением о возвышенных чувствах, и современными ощущениями.

За старину и упадок отвечают перекошенные серые колонны, полукруглые балки, разлагающиеся на отдельные составляющиеся, как в кубизме. Драпировка бордовых занавесов по бокам. Карфаген должен быть разрушен, как разрушена старая Англия и пансион Челси. Оттого его директор Прист, уже не держится на ногах, но пытается разучивать танцевальные па. А в конце поет трагическую вставную арию Духа Холода (из оперы Перселла «Король Артур»), пробирающую до мурашек своими одинокими колкими нотами старости-зимы. Неуклюжий расклешенный камзол со шляпой-колпаком, намеки на кудрявую манишку, длинные остроносые сапоги — его костюм как остатки былой цивилизации. И спит он в уютном красном английском кресло с изогнутыми ножками и слегка пыльными подушками.

Большие начальные буквы «D» и «I» от имени «Дидона» располагаются слева. Титаническая «A» — от «Aeneas», то есть Эней — образует по центру символические врата, а потом образ египетской гробницы. Именно в этой красной мерцающей темноте растворяется Дидона, принося себя в жертву абсолютной любви, а потом все вспыхивает очистительным огнем.

Задник сцены — черный фон с белыми письменами, где можно разобрать остатки колесниц, профили былых героев в больших шлемах. И только окунувшись в истинную оперную старину — автограф Перселла — они из бездумной живописи школьной доски превращаются в трехмерное звездное небо с созвездием Рака. Это тончайшее кружево ожившей вселенной завораживает. И таких выстроенных красивых кадров в постановке — великое множество.

Ураган чайной ложечки

Драматургия выстроена четко, с ускорением к перселловскому первоисточнику, а кульминацией становится, конечно же, прощальная ария Дидоны.

Тишина, капли дождя, проникающие сквозь дырявую крышу пансиона, почти что «Грозовой перевал» — чисто английское начало. Харизматичный контртенор Владимир Магомадов в роли Духа заваривает всю дальнейшею историю: крутит изящной ложечкой в чайной паре, заводя жесткие пассажи виолончелей. Разбрызгивает волшебный английский чай и вот уже сверкают молнии и лучи солнца, как на картине У. Тернера «Дидона, основательница карфагена».

Лучи света находят продолжение в костюмах — все сплошь чисто белого цвета, которые на фоне серо-красной старины (или серого английского смога?) смотрятся эффектно.

Тройная гамма обыгрывается смыслами. В бордовом мамзели-ведьмы, разрушающие пансион своей ревностью и завистью. Их объемные огненные камзолы с панталончиками и баской на поясе сделаны как будто из жеванной фольги. Они поют зажигательные дуэты, переговариваются с хором и, кажется, никак не могут навредить главным героям. Так и есть. Это сама Дидона властным жестом отказывается от своего героя, ведь он усомнился в их любви, поставив море и путешествие выше нее.

Найди совпадения

Эстетику потерянной красоты завершают костюмы. Хор в плиссированных длинных тогах с огромными как будто из мрамора сделанными головами колоссов, выполняют на сцене роль древнегреческих статуй. Многослойные длинные одежды (вспомним, английское пуританство в XVII веке в полном разгаре) все сплошь в гофрированных складках, а из-под подола ехидно выглядывают брючины в стиле клеш. Платье роб с завышенной талией и множество ниспадающих тканей, распашные широкие рукава и манжеты. Но через эти гофры и шлейфы просвечивает и культура Античности с их излюбленными хитонами.

Знаменитый головной убор — энин, который еще называли сахарная голова, модифицирован в необычные накладные «шлемы» с изящной тесниной, переходящие в маску-забрало (подчеркивается любовь англичанок к фантастическим чепцам). Так что те, далекие люди, похожи на прекрасных, но все же неизвестных существ, как будто ожившие персонажи мифологии.

Исполнение

Главная прима спектакля Виктория Яровая в роли Дидоны создавала роскошные колоратуры в образе Дороти. А в образе карфагенской воительницы демонстрировала плотное царственное меццо с богатой разнообразными эмоциями и точными филировками палитрой. Степенная, плавная, как будто вобравшая в себя всю скорбь мира. Она — не Дидона Рубенса, а скорее античная богиня. Ее избранник Эней — Илья Кузьмин создал более земной образ, с плотным земным звучанием и мужской агрессией под стать медным латам.

Все сложности хоров с обилием микрослоев и мелизмов коллектив «Новой оперы» преодолел идеально. Помимо безусловной технической точности он создал уникальный колорит из светлой вязи хрустальных прозрачных голосов и таких же эстетских кульминаций без «махрового» многоголосия.
Мобильный, подвижный оркестр под руководством Д. Волосникова виртуозно скреплял все прекрасные единицы этого действа, демонстрируя великолепную слаженность в оркестровых поддержках солистов и в зажигательных туттийных линиях минимализма.

Пресса

Пресса однозначно проголосовала за постановку, отмечая абсолютный успех без всяких «но». Подчеркивалось, что она стала еще одним рывком в сценическом освоении барочных опер, продолжая линию, заданную московскими театрами: «Исправившийся пьяница» и «Китаянки» К. Глюка в МАМТе, «Альцина» Г. Генделя в театре им. Сац и даже фестиваль барочной музыки в Большом театре. «Ведомости» назвали сам проект прецедентом — чтоб английский классик писал по заказу России, такого еще не было.

«Что важно в спектакле «Новой оперы» — это его музыкальное звучание, очень корректное, вне споров об аутентизме, академизме и поп-культуре, не пышное, но полное оттенков и нюансов. Получается, что благодаря музыкантской чуткости дирижера и внятности постановщиков на сцене «Новой оперы» неожиданно возникает английский барочный стиль, и это вообще впервые в театральной Москве» (КоммерсантЪ).

P. S.

Игра в игру, удовольствие от идеальной музыки и ностальгия по утерянным временам с их возвышенными и абсолютными чувствами — вот итог прекрасного спектакля «Новой». Остается надеяться, что найденный рецепт освоения древних манускриптов разойдется среди культуртрегеров. И у нас зазвучит и русское барокко, лежащее под еще более вековечными завалами истории и забвения.