Этот анекдот приходит мне в голову, когда я сажусь за автобиографию. Сто́ит ли писать биографию о себе, да еще длинную? Конечно, не сто́ит. Горе лишь в том, что не напишу я, напишут другие и, вероятно, напутают. Напутают самым добросовестным образом. Если так можно выразиться: добросовестно наврут; то есть без дурной мыслит, а по недостатку сведений, на основании логических предпосылок.

В конце концов, пусть и насочиняют. Это не так страшно, и музыка моя от этого не станет хуже <…>».

(Сергей Прокофьев, «Автобиография», М.: Издательский дом «Классика-XXI», 2007)

«Последний пароходный анекдот: одну смуглую двенадцатилетнюю девочку из нашего первого класса свели в Гонолулу в аквариум (действительно, замечательное учреждение с рыбами удивительных форм и красок и с несколькими осьминогами). Вернувшись на пароход, она во всеуслышание заявила: “А вот когда папа с мамой делают осьминога, то их не разнимешь”. Мать сконфузилась и убежала в каюту. Неожиданный результат от посещения аквариума.

Вечером был бал, но я на нём отсутствовал».

(Сергей Прокофьев, «Дневник», (4) 17 августа 1918; М.: Издательский дом «Классика-XXI», 2017)

«В консерватории занятия начинаются потихоньку, не спеша. Один Винклер аккуратен до подлости. Увидев его, я спрятался. В половине сентября старого стиля Римский-Корсаков еще не отпер своего класса инструментовки. Лядов собрал учеников по фуге семнадцатого.

– А, это фугисты, – сказал он входя. – Так вот, господа, по средам и субботам от часу. До свидания.

Поразительное, заплывшее жиром лядовское равнодушие! Все-таки мог поинтересоваться хотя бы тем, что́ молодые композиторы за лето насочиняли. Я вспомнил, как он прошлой весной сказал, раздраженный большим количеством неряшливостей в наших задачах:

– Если бы у меня были деньги, да неужели вы воображаете, что я с вами занимался бы? Но я на службе в консерватории, и мне приходится барахтаться в ваших ошибках».

(CП, «Автобиография»)

«Критики не только хорошие, но наивно-восторженны. Менеджер принёс пятьсот долларов вместо шестисот, говоря, что я должен сбавить, так как он потерял в Монреале. Разговаривать было всё равно бесполезно, ибо он сказал, что больше денег у него нет. Но пусть Haensel стребует с него оставшуюся сотню.

Днём один из моих вагонных знакомых затащил меня в здешний парламент, и я присутствовал на заседании, которое протекало весьма мирно и даже сонно. Я был представлен председателю (M. Francoeur), который угощал меня висками, а я играл для нескольких человек парламента. Вечером адъютант вице-короля просил позволения привести в мою комнату нескольких дам и кавалеров послушать мою игру. Их набилось столько, что были заняты и стулья, и столы, и кровать. Среди присутствующих была одна худенькая и изящная lady, которая, как я узнал позже, была в некотором отношении замечательна: принц Уэльский, наследник английского престола, осенью во время своего пребывания здесь, несколько раз танцевал с нею и так увлёкся, что выписал её в Монреаль и другие города для танцев и флирта. Нечаянно я оказался шикарней принца: он выписывал её в другие города, а у меня она сидела на кровати, а я даже не обратил на неё внимания».

(СП, «Дневник», 28 января 1920)

«Именины; утка, asti, письма, Симфонию чинил».

(СП, «Дневник», 8 октября 1925)

«Чтобы отдохнуть от трёх концертных дней, взял отдельное купе, поэтому едем чрезвычайно комфортабельно. Поезд – отличный, с гостиной и балконом. Идёт на юг, в Новый Орлеан: я выбрал тёплый южный путь. Отвечаю на письма. От балета для Opе́ra придётся отказаться: не поспеть всего, да и после ухода Дягилева не хочется браться за балет! Но, может быть, удастся подсунуть старый?»

(СП, «Дневник», 9 февраля 1930)

«Выехал из Берлина в Варшаву. До поздней ночи сидел в купе и корректировал партии Симфониетты. Сосед, немецкий инженер, едет в Россию, где уже работал год, затем получил отпуск, теперь возвращается. Говорит, что среди общего неустройства, строятся замечательные заводы. Я спросил, что он думает о процессе против русских инженеров. Он ответил, что не знает, виноваты ли русские инженеры, может и нет, но одно несомненно для него: что слишком часто правительство встречает в русских инженерах если не пассивное сопротивление, то равнодушие к советским планам».

(СП, «Дневник», 18 ноября 1930)              

«Генеральная репетиция. 3-я Симфония из рук вон плохо. Я сцепляюсь с инспектором оркестра:

– Точно коровы тянут в гору воз с навозом.

Он:

– Наш оркестр первый в СССР.

Я:

– Быть первым в СССР не даёт права играть хуже, чем за границей <…>».

(СП, «Дневник», 21 апреля 1933)

«Утром Харьков проспали. В Лозовой и на следующих станциях заметен голод на Украине, просят хлеба, есть жалкие и измождённые лица. Вагон-ресторан с запасами из Москвы, кормят удовлетворительно. При поезде “Вагон культуры и отдыха” по типу американских observation car, с удобными креслами, шахматами (я выиграл две партии), площадкой позади и кинематографом (но фильм слабый, наивно-пропагандистский).

Вечером Ростов».

(СП, «Дневник», 9 мая 1933)

«Снилось, что глаза мои обожжены прожекторами и кто-то накладывает на них паюсную икру, говоря, что это помогает <…>».

(СП, «Дневник», 28 мая 1933)