Когда британский композитор-симфонист ХХ века Бенджамин Бриттен задумывал свою оперу, он не предполагал театральных постановок. Произведение предназначалось лишь для исполнения в церкви или в духовных училищах и воскресных церковных школах. Однако, как известно, человек предполагает, а Бог располагает. Сегодня “Ноев ковчег” Бриттена считается одним из ключевых произведений для детей в оперном жанре и ставится на сценах крупнейших театров мира.

Столичный театр имени Наталии Сац предлагает московской публике свою версию этого оперного шедевра. “Ревизор.ru” побывал на премьере и поговорил с режиссёрами спектакля, лауреатами Национальной театральной премии “Золотая Маска”, Марией Литвиновой и Вячеславом Игнатовым о том, как они своими руками создавали Великий потоп и строили ковчег.

Мария, в Вашем портфолио совместные постановки с театром “Практика” и театрами в Германии, спектакль Once Upon a Snowflake в лондонском Paper Balloon Company. Кроме того, Вы ещё и режиссер анимационных фильмов. И вдруг опера, как так получилось?

Мария Литвинова: Совершенно случайно! Однажды вечером, лет пять назад, мы ехали со спектакля и подумали, что что-то “задержались на одном месте” и пора бы сделать оперу, потому что это и прекрасная музыка, и большая сцена, на которой можно сотворить много чего интересного. Как говорится, отправили запрос во Вселенную. Ответ получили буквально через пару месяцев, когда Георгий Исаакян (художественный руководитель и директор детского музыкального театра Наталии Сац, лауреат премии “Золотая маска”. – Прим.ред.), пригласил нас поставить оперу на открывающейся после реконструкции Малой сцене. На выбор нам дали несколько вариантов, и мы решили, что это будет “Ноев ковчег”. Все эти годы мы планомерно шли к поставленной цели, и, вот, наконец-то, вышли на финишную прямую. До этого, правда, успели сделать оперу-квест для детей “Путешествие в страну Джамблей” в театре в Перми.

Почему из всех предложенных опер вы остановились на “Ноевом ковчеге”?

Мария Литвинова: Во-первых, детских опер не так много. Во-вторых, мы очень любим эпические истории, а история Ноя и сюжет потопа присутствует практически у всех народов. Само собой, она каждый раз рассказывается по-разному: от разных поводов для потопа до чудесного спасения, но сама тема присутствует во многих легендах, что нас и привлекло.

В чём принципиальное отличие московского “Ноева ковчега” от других постановок?

Вячеслав Игнатов: Самое главное в том, что нам не хотелось делать так, как зачастую происходит  в современном пересказе для детей. Это вовсе рассказ не про веселый круиз с животными из точки А в точку Б, когда из одного не очень хорошего места все весело переплыли в некий тропический рай, где потом жили долго и счастливо. Нет! Это история о тяжком труде, силе и сплоченности семьи, которой удалось пронести свет через гибель всего мира и возродить мир заново.

Чем ваша версия спектакля отличается от классического “ковчега” Бриттена?

Вячеслав Игнатов: Понимание полноты истории, которая будоражила умы многие века, приходит тогда, когда начинаешь изучать материалы. Так или иначе, на земле случались те или иные катастрофы, связанные с затоплением. Даже в славянской мифологии первый человек достал землю со дна морского. И, если верить в историю про Ноев ковчег, то после потопа Всевышний пообещал, что подобное больше никогда не повторится, оставив в качестве подписи скрепляющей его слова, радугу на небе.

Работая с легендами разных народов, апокрифическими текстами, мы поняли, что есть ещё много разных сказок и притч, в которых нашли интересные нюансы о том, что же тогда происходило. Начиная от момента, как шло строительство ковчега, до его плавания и устройства быта. Например, распорядок дня был очень жесткий, сродни армейскому, а за все время плавания Ной не сомкнул глаз на протяжении года. Ещё нашли, что в текстах фигурирует четвертый сын Ноя, который не поверил в происходящее и отказался плыть. То есть семья Ноя понесла утрату, для них потоп стал абсолютно личной трагедией. Понятно, что все события и детали невозможно уместить в рамки одной оперы, потому мы выбрали то, что могло бы в сочетании с музыкой Бриттена и главной историей органично вписаться в канву спектакля.

Музыка Бриттена – непростая, она может не сразу “лечь на слух”…

Вячеслав Игнатов: Важную роль – в прямом смысле – играет качественная запись этого музыкального произведения. Мы слышали разное исполнение, вплоть до записей из зала на мобильный телефон. И сначала у нас сложилось ощущение, что это всё очень мрачно и долго, но когда нашли “правильную” запись, смогли заметить все краски и нюансы. На наш взгляд, в этой музыке очень много хитов, которые хочется напевать, после того, как услышишь. Она очень светлая по ощущениям, в ней есть некое рождественское настроение. Музыка Бриттена – это пламя свечи, которое нужно сберечь, пронеся через шторм, что полностью совпадает с той идеей, которую мы хотим донести до наших зрителей.

Давайте откровенно. Эту библейскую историю и взрослые порой воспринимают в одной плоскости – некий увлекательный аттракцион с животными, совершенно забывая, что Бог, видя греховность рода человеческого, решает в наказание уничтожить его и спасти лишь праведного человека Ноя и его семью. Поймут ли дети всю глубину сюжета?

Вячеслав Игнатов: У нас спектакль немного про другое. Наша история про то, как люди пронесли через все испытания божественный свет из старого мира в новый, и этот свет заполнил весь мир. Поэтому и появились дополнительные персонажи – Адам и Ева, Каин и Авель…

Мария Литвинова: Разумеется, сложно предугадать реакцию зрителей, но когда мы работаем, то придерживаемся основного правила: спектакль должен нравиться как взрослым, так и детям, просто они считывают его на разных уровнях. Взрослые – содержание, которое воспринимают через образы, а дети в первую очередь улавливают визуальную часть спектакля – понятно, что история гораздо глубже, чем его может охватить ребенок. Но даже если маленькие зрители не поймут в полной мере всё содержание спектакля или вообще никогда не слышали ни про Ноя и ковчег, ни про Адама и Еву, то у родителей и детей будет повод сесть и поговорить – обсудить, что они видели на сцене. Полагаю, это интересно и тем, и другим. А, во-вторых, дети прекрасно чувствуют сюжет на эмоциональном уровне, и, может быть, когда-нибудь, они переосмыслят и поймут эту историю с точки зрения приобретенного жизненного опыта и знаний.

Наверняка самый непосредственный отклик у детей вызовет стремящийся попасть в ковчег великан Ог. Он то как оказался в этой истории?

Вячеслав Игнатов: Великан “пришел” из апокрифических текстов. Даже в Библии, в каноническом тексте, есть тема про великанов, хотя нам многие не верят, но мы её нашли! Вообще, надо понимать, что легенда о Ноевом ковчеге отразилась на всей нашей культуре.  Например, мы, уже не задумываясь, употребляем словосочетание “допотопные времена”. Что же касается непосредственно великана, то находим его “след” в других культурах, в частности, Гаргантюа – это же внук того самого великана, который спасся на ковчеге! То есть мы видим опосредованные отражения этой истории через произведения искусства в разных точках земного шара, и поэтому складывается единая мозаика.

Спектакль рассчитан на Малую сцену театра, но, Вы же в начале разговора сказали, что мечтали о большой сцене для оперы…

Мария Литвинова: Постановка получилась изобретательской: в ней много вещей, которых в этом театре ещё не было никогда. А Малая сцена театра Наталии Сац, по задумке Георгия Исаакяна, является экспериментальной во всех смыслах. Это великолепная площадка-трансформер, которая технически сделана так, что есть возможность воплотить самые разные идеи, вплоть до того, что сцену можно поставить хоть в углу, хоть по центру зрительного зала. Это как раз для нас!

И что изобрели?

Мария Литвинова: Много всего, причем с некоторыми вещами сами столкнулись впервые. Например, необыкновенные куклы, которые присутствуют на сцене – ажурные, словно бестелесные, создания. Как оказалось, такого ещё никто не делал, и где найти технологию их изготовления было неизвестно. В итоге получилось коллективное творчество. Идею, как эти куклы должны выглядеть, придумали мы с Вячеславом, наш скульптор Андрей Хрещатый слепил скульптуры и маски к ним. Потом совместно с мастерскими театра была найдена технология, как их изготовить, да ещё и сделать так, чтобы при видимой хрупкости куклы оказались бы прочными и выдерживали бы не только спектакль, но и складирование и монтировку.

Вячеслав Игнатов: Нам важно, чтобы историю не воспринимали впрямую. Ничего “настоящего” в спектакле нет: нет воды, как такового нет даже ковчега, и всё, что происходит, происходит с куклами, а не с людьми. Куклы – это образы давно минувших дней, образы, ставшие легендами, поэтому у них нет бытового взаимоотношения. Всё на уровне верю – не верю. Сама опера не подразумевает бытового подхода к материалу, и отсюда это отстранение. Ангелы – это только “руки божьи”, которые творят всё происходящее. Они просто наблюдают, управляют, смотрят и удивляются: “Надо же, что сейчас учудила эта кукла”. Нам очень интересно, как прочтётся наша идея, которую мы принесли на сцену. Посмотрим, что скажут зрители после спектакля, насколько у них получится сопереживать героям через это отстранение.

Постановка получилась предельно насыщена эффектами: куклы, анимация, элементы теневого театра, танцевальные эпизоды… Почему решили приготовить такой “коктейль” из стилевых решений? Не отвлечет ли зрителей подобная насыщенность жанрами от главной идеи спектакля, от музыки?

Мария Литвинова: Мы всегда так работаем и смешиваем жанры. Нам кажется, что это соответствует духу времени, потому что сейчас настолько много разных технологий и материалов, что порой диву даешься. И мы стараемся, по мере возможности, использовать эти новейшие достижения в наших работах. Уверены, что все эффекты и спецэффекты не отвлекают, напротив, работают на идею, только подчёркивают её.

Вячеслав Игнатов: Каждое время требует своего языка для общения со зрителем, и мы не можем делать это так же, как было 20-30 лет назад. Зрителю приедаются выразительные средства, и он начинает называть их штампами. И справедливо называет! Ну, сколько можно делать одно и то же? Нужно идти дальше, нужно говорить с публикой на современном языке! Наше восприятие сегодня достаточно богато – нам достаточно показать одну картинку, и мы сразу понимаем сюжет, взаимоотношения между персонажами, и хотим узнать, а что же дальше. Понимая это желание, мы выбираем те или иные выразительные средства, которые задействуем в своих спектаклях.

А детей необходимо ещё и постоянно вовлекать в происходящее на сцене действие, которое должно развиваться и раскрывать новые стороны сюжета, новые стороны конфликта. Как я уже сказал, музыка у Бриттена неоднозначна, в ней, по моим ощущениям, сложно найти конфликт, а историю ведь нужно рассказывать. То, что происходило до плавания на ковчеге практически неизвестно – просто даётся константой, как предлагаемые обстоятельства, а мы наблюдаем лишь ту часть, которая “здесь и сейчас”. И из этих взаимоотношений должен появиться саспенс, то напряжение, которое в музыке отсутствует. Так что наши ажурные куклы нам необходимы, чтобы показать, что всё было не буквально – они словно что-то незримое, намёк.

Мария Литвинова: Да, никакой конкретики, должен быть только некий образ. И уже каждый сам для себя будет его идентифицировать и находить в своей памяти. Мы придумали так, что наши солисты, которые воплощают архангелов, это ангелы-хранители, стоящие за спиной персонажа и лишь направляющие его.

Задумывая детскую оперу, Бриттен предполагал, что дети будут не только в зрительном зале – он предусмотрел участие детей в исполнении произведения…

Мария Литвинова: Вообще в оригинальной версии у Бриттена взрослых партий всего две – Ной и его жена. У нас же основные солисты – это взрослые, потому что во время пения актеры должны ещё производить определенные и порой сложные манипуляции, которые дети не могут делать по правилам техники безопасности, да и вообще потому, что они маленькие и слабые. Но все хоровые партии – детские, к которым мы добавили пять взрослых.

В спектакле заняты десять детей из Детской оперной студии театра. По сюжету они – ангелы. Ребята очень быстро выучили материал и с готовностью выполняют все задачи, которых у них в ходе спектакля много: собирают плоды познания с райского дерева, делают уборку, ловят животных, которым предстоит путешествие на ковчеге. Так что наши ангелы всё время при деле, всё время на сцене, на протяжении часа, что длится постановка.

И как работалось с “ангелами”?

Прекрасно! С ними самоотверженно работают руководитель студии Надежда Твердохлебова и хормейстер Елена Кандзюба. Дети полны энтузиазма, готовы делать всё и даже больше. Не успеешь сказать, что нужно четыре человека, чтобы сделать то или это   – моментально лес рук – “Выберите меня, я хочу”!

У Вас есть свой рецепт, как построить новый мир?

Вячеслав Игнатов: Ни в коем случае не надо акцентировать внимание на ошибках прошлого. Когда мы пытаемся чему-либо научить молодое поколение, то всё время говорим: “Не делай того или этого, потому что будет плохо”. То есть получается, что учим именно ошибкам, а не говорим, как их избежать. Но если мы хотим, чтобы в будущем не было насилия, то не должны постоянно о нём говорить. Надо вести речь о том, как можно по-другому жить, как избежать конфликта. Ведь получается, что, подготавливая ребенка к миру, мы рассказываем ему обо всех ужасах, которые в этом мире есть. И у маленького человечка складывается впечатление, что мир опасен априори, а в итоге возникает ощущение, что это нормальный порядок вещей, нормальное соотношение добра и зла в природе, при котором зла значительно больше добра.

Мария Литвинова: В литературе, в искусстве всегда есть отрицательные персонажи, и, как выясняется, дети чаще примеряют на себя образ именно отрицательного персонажа…

Вячеслав Игнатов: Потому что это защитная реакция – лучше обижу я, чем обидят меня! Это психология! Поэтому когда мы рассказываем ребенку о добре и зле, то не знаем, какую сторону он, в конечном счёте, выберет. К тому же отрицательные персонажи в основном веселые, находчивые, изворотливые и озорные, особенно когда делают какую-то пакость, а хорошим всегда тяжело. Я уверен, что многие со мной не согласятся и будут уверены, что воспитывать детей надо в “спартанских” условиях, чтобы в будущем они смогли всё преодолеть, но откуда мы знаем, что эта модель правильная? Мир меняется, и, значит, их надо готовить к совершенно другой цивилизации, к другому уровню мышления, чтобы они не допускали тех ошибок, что были сделаны в наше время. Надо предлагать другую модель поведения, а если мы будем всё время возвращаться в прошлое, ничего не получится. Нельзя вылечить мир, постоянно заражая его.

Мария Литвинова: Мы работаем через театр и считаем, что посредством своей работы можем воспитать новое поколение, которому в скором времени предстоит решать судьбу мира. Дети вырастут и будут принимать те или иные решения, но, исходя из чего они это сделают? А у нас есть возможность поменять будущее.

Источник публикации Ревизор, 03.12.2016, Елизавета Пивоварова