«Несколько раз я задиристо говорила: “Я никогда не умру”. Ну это больше так, чтобы шокировать собеседника. Да, смерть неизбежна, она непременно придет. Но когда вы исчезли, вы исчезли, а пока вы живы, вы живы. Вы же не почувствуете момент перехода. Единственное, чего я опасаюсь, это стать кривой, косой, недвижимой, парализованной и — кому-то в тягость. А мне некому быть в тягость. За мной никого нет», – сказала Ирина Антонова в интервью «Известиям» (05.07.2013).

«Закончилась великая эпоха»

«Ирина Александровна Антонова — это целая эпоха советской и российской культурной жизни, эпоха по времени ее служения Пушкинскому музею, а это 75 лет. Именно она превратила ГМИИ им. Пушкина в музей, который вошел в высшую лигу мирового музейного сообщества», — заявил агентству ТАСС (1.12.2020) специальный представитель президента РФ по международному культурному сотрудничеству Михаил Швыдкой.

Он подчеркнул, что Антонова «еще в советское время поняла, что музей — это не просто место, где хранятся экспонаты того или иного уровня, но некий миссионерский институт, который занимается просвещением, воспитанием, научными исследованиями». «В этом смысле она продолжала развивать идею, которую закладывал в свое время основатель этого музея Иван Цветаев», — сказал Швыдкой.

Он также отметил, что Ирина Антонова «была человеком, универсально интересующимся культурой»: «Я всегда ее видел, например, во МХАТе, в консерватории, Большом театре».

«Понятно, что могут сказать: “Она ушла из жизни в достаточно преклонном возрасте”. Но у таких людей нет возраста, и потеря ее бесконечно горька», — добавил Швыдкой.

«Трудно представить себе Пушкинский музей без Ирины Александровны Антоновой, которая стала его неизменной составляющей, его лицом, его символом – частью мифа Пушкинского во всех его проявлениях. <…> Ирина Александровна была человеком абсолютно бесстрашным — бесстрашным как профессионал, бесстрашным как личность. Она на протяжении своей профессиональной жизни демонстрировала очень яркие шаги, сделанные навстречу новому, шаги человека, который готов рисковать. Это были поступки человека, который понимает, что дело и принципы важнее всего остального. Это происходило в довольно сложное время работы Ирины Александровны в музее — в советские годы, когда многое из того, к чему мы сейчас привыкли, было под запретом. Поэтому особенно ценны ее завоевания: выставка “Москва – Париж. 1900-1930” (1981), выставка “Москва – Берлин. 1900-1950” (1996), выставки, связанные с именами крупнейших художников мира, приезд “Моны Лизы” в музей. Предшествовала всему этому и ее работа в период пребывания в ГМИИ коллекции Дрезденской галереи. Судьба этого человека каждым своим моментом жизни связана непосредственно с музейной историей, победной и уникальной», — поделилась своим мнением об Ирине Антоновой нынешний директор Пушкинского музея Марина Лошак («РГ», 1.12.2020).

«Это может звучать банально, но со смертью Ирины Александровны закончилась великая эпоха в отечественном музейном деле. Перевернута определенная страница. Это действительно завершение важной главы в истории музеев не только России, но и Европы», — считает генеральный директор Третьяковской галереи Зельфира Трегулова (ее развернутое высказывание об Ирине Антоновой опубликовало 1 декабря на своем сайте агентство ТАСС).

«Ирина Александровна обладала невероятной смелостью — надо было быть очень решительным и креативным человеком, чтобы создавать проекты, которые она делала в 1960-1970-х годах. При ней Пушкинский музей встал в авангарде музейного дела в России, по крайней мере в отношении выставок: выставки из собраний величайших музеев мира, шедевры из собрания Метрополитен-музея, Лувра были тогда для нас недоступны, но она дала возможность их увидеть», — подчеркнула Трегулова.

«Ирина Александровна была потрясающим патриотом своего музея. В значительной мере репутация ГМИИ им. А. С. Пушкина в стране и в мире была создана усилиями Ирины Александровны, как собирательскими, так и организационными. В этом ее огромная заслуга.

Все ее проекты были связаны с тем, чтобы сделать музей, каким она его видела. У нее были широкие планы превращения ГМИИ в мощный музейный квартал.

Ирина Александровна — яркий пример того, как человек, работающий в музее, создает музей. За музей всегда же надо бороться. Это только кажется, что в музее есть уникальные вещи, и они сами за себя все скажут и объяснят. Нет, именно люди, работающие в музее, его создают. Ирина Александровна сумела поставила ГМИИ им. А.С. Пушкина в ряд музеев мирового уровня и определила дальнейшие направления развития его как мирового музея с разнообразными формами деятельности. Таким, каким, наверное, должен быть музей XXI века.

Она была преданным музею руководителем. И эта преданность музею подчиняла себе все», — сказал в память об Ирине Антоновой директор Государственного Эрмитажа Михаил Пиотровский («Российская газета», 01.12.2020).

«У меня не получается сказать — ушла из жизни Ирина Александровна Антонова, потому что ее жизнью была жизнь музея. Не только одного музея — Пушкинского, но и всех музеев России, музеев мира. Ее знали во всех музеях. И она была частью этой жизни, частью, казалось, неотъемлемой. Она была, остается и навсегда останется частью теперь уже истории российской жизни, российской культуры, жизни российских музеев. Ее жизнь, отданная этому делу, для всех нас — пример энергии, которая дается только любовью к тому, что ты делаешь» (Владимир Гусев, директор Русского музея; цитата на сайте ТАСС, 1.12.2020).

«Женщина невероятной культуры, космополит — она прекрасно говорила на иностранных языках без акцента, полная энергии, в том числе и в последние годы. Антонова создала глобальную репутацию Пушкинскому музею, нам будет не хватать ее советов, идей, мыслей. И она всегда останется примером для любого коллеги, директора музея и просто каждого гражданина», — заявил директор флорентийской Галереи Уффици Айке Шмидт (ТАСС).

«Для меня личные встречи с Ириной Александровной были очень значимы. Мы с ней спорили о современном искусстве. Я его защищал, а она придерживалась скептической точки зрения. При этом именно она первой привезла выставку Йозефа Бойса в Россию в 1992 году, а во времена СССР (в 1966. – «МО») устроила экспозицию Александра Тышлера» (Антон Белов, директор Музея современного искусства «Гараж»; цитата на сайте ТАСС, 1.12.2020).

«– Это кого вы там выставили? — угрожающе прижав к стене миниатюрную Антонову, спрашивала министр культуры Фурцева.

– Тышлера.

– Тышлера?!

И чем бы закончился этот разговор, неизвестно, если бы не подошел маститый художник Борис Иогансон.

– Что воюешь, Катюша? — спросил он, приобняв за плечи, Екатерину Алексеевну.

– Вот Антонова выставку Тышлера устроила…

– Хороший художник.

– Да?.. А что ж мне сказали — плохой?

Не знал министр культуры — ладно. Ему в наших лесах так положено. Но и мы не знали многого, потому что не видели. А она показала. Мир велик и многообразен. Он не кончается на нашей границе, он за ней продолжается. А часто и начинается» (из статьи Юрия Роста об Ирине Антоновой, «Новая газета», 2.12.2020).

Музей и вся жизнь

Ирина Антонова родилась в 1922 в Москве. В 1929–1933 жила с родителями в Германии: отца, Александра Антонова, директора Государственного экспериментального института стекла направили на работу в советское торгпредство.

С 1940 училась на отделении искусствоведения Московского института философии, литературы и истории. После слияния ИФЛИ с МГУ доучивалась в московском госуниверситете.

В годы войны прошла курсы медсестер. С 1942 в звании младшего сержанта медицинской службы работала в госпитале на Красной Пресне.

В 1945 начала работать в ГМИИ имени Пушкина, который, напомним, был создан историком, филологом, искусствоведом Иваном Цветаевым (1847–1913), отцом Марины и Анастасии Цветаевых, на основе Кабинета (Музея) изящных искусств и древностей Московского университета. Собрание включало в себя античные вазы, коллекцию нумизматики, слепки с античной скульптуры и небольшую специализированную библиотеку. Цветаев разработал условия конкурса на строительство главного здания Музея изящных искусств при Московском университете. На конкурс были представлены 18 проектов 15 архитекторов. Правление Московского университета выбрало проект Романа Клейна (1858–1924). В сооружении главного здания музея (1898-1912) участвовал инженер, архитектор Иван Рерберг (1869–1932), известный также своими проектами зданий Киевского вокзала и Центрального телеграфа. Залы музея оформлялись под руководством выдающегося художника-оформителя, а также театрального художника Игнатия Нивинского (1881–1933).

Сокровища Дрездена и новое открытие

«В конце июля в галерею стали приезжать машины, и все эти сокровища стояли перед музеем в автомобилях, мы, хранители, метались между ними, составляли списки работ. Примерно 760 работ только из Дрезденской галереи там было. Мы поначалу ничего не знали, приносили ящики в зал, мы открывали, а там “Сикстинская мадонна” Рафаэля – это такое было волнение… Через десять лет, в мае 1955 года, была открыта выставка из собрания Дрезденской галереи, в экспозицию которой вошли не только “Сикстинская мадонна”, но и “Спящая Венера” Джорджоне, “Портрет мальчика” Пинтуриккио, “Девушка, читающая письмо” Яна Вермера Дельфтского, “Святая Инесса” Хусепе де Риберы… Наши научные сотрудники и реставраторы восстанавливали пострадавшие от войны шедевры мировой живописи все эти годы. Выдающийся русский живописец и реставратор Павел Дмитриевич Корин вместе со своей женой Прасковьей Дмитриевной в течение многих лет был главой реставрационного отдела ГМИИ. Все эти картины прошли через его руки, он многие спас, 30 процентов были в ужасном состоянии, немцы же их прятали в сырых хранилищах. Корин великолепно знал живопись старых мастеров» (из интервью Ирины Антоновой РИА Новости, опубликовано 1.12.2020).

В 1953, после смерти Сталина, выставка подарков Сталину была (приказом Министерства культуры СССР) расформирована. «Она была очень громоздкой по внутренней архитектуре и разбирали ее долго. Часть предметов передали в Музей революции, часть — в Музеи Кремля, что-то — в детские дома, потому что было много одежды, книг, игрушек» (из интервью ТАСС, 20.03.2019).

В том же году открылась обновленная экспозиция Пушкинского музея.

В 1955 в ГМИИ было принято решение возвратить отреставрированные работы Дрезденской галерее. «Очень многим казалось, что это несправедливо, что немцы должны как-то расплатиться за этот ужас, на каком-то этапе я тоже так думала, а потом, побывав в Дрездене уже после возвращения картин, я поняла, что эта галерея и есть сам Дрезден, она составляет смысл этого города, без нее его нет», — вспоминала Антонова в интервью РИА Новости.

Но перед возвращением в Дрезден картины были показаны в Москве, в Пушкинском музее. Выставка продлилась с начала мая по конец августа 1955. «Народу было море, люди со всей страны ехали посмотреть, что такое Дрезденская галерея, все истосковались по искусству. Некоторые посетители стояли в очереди по несколько суток. Во дворе были ящики, они ночевали прямо на них. Было очень теплое лето. Москвичи, конечно, менялись и домой уходили ночевать», — рассказывала Антонова («Москвич Mag», публикация декабря 2020).

Знак оттепели, «остров свободы»

С 1961 по 2013 Ирина Антонова возглавляла ГМИИ им. А. С. Пушкина.

«Предложил меня на этот пост блестящий искусствовед Борис Робертович Виппер. Я ему тогда сказала, что у меня нет никакого положения. А он ответил: “Мы в вас верим”.

Когда мою кандидатуру утверждали в Министерстве культуры, то Екатерина Алексеевна Фурцева во время обсуждения назначения сказала так: “Вот в музее заболел директор Александр Иванович Замошкин, он уходит. Мы удовлетворяем его просьбу. И есть предложение от самого музея — Антонова Ирина Александровна. Я ее не знаю, но говорят, что она сможет”. Ну я еще больше затрепетала.

Получила я в 1961 году музей в довольно тяжелом техническом состоянии, крыша текла невероятно. Мне регулярно звонили в два-три часа ночи, я приезжала, чтобы разрешить снять картину, потому что на нее лилась вода. Без моего разрешения не имели это права делать, я должна была присутствовать. Но это были чисто технические трудности. А внутренние… Я всех знала, меня все знали, я не уволила ни одного человека. Вовсе не все мне нравились как работники, но я решила, что либо они сами начнут работать по законам музея, либо сами, если не понравится, уйдут. Так и случилось. Почти никто не ушел» (из интервью «Москвич Mag»)

Благодаря профессиональной компетентности Ирины Антоновой, ее воле ГМИИ им. Пушкина удалось встать в один ряд с Эрмитажем, Русским музеем, а также с крупнейшими мировыми музеями. И в советские годы коммунистической серости, и в постсоветские — на выставки Пушкинского выстраивались гигантские очереди: это действительно был центр культурной и духовной жизни Москвы, собравший великих. Знак «оттепели», предвестник перемен, остров свободы, в том числе свободы творчества.

При том, что, конечно, Пушкинский первых лет работы Антоновой нельзя было сравнивать ни с Эрмитажем, ни с Лувром, ни с Прадо, ни с Метрополитен (ни по коллекциям, ни по количеству помещений), о чем говорила и сама Ирина Александровна:

«Это самый высший уровень просто во насыщенности и по представлению истории искусства, но это музеи, во-первых, старше нашего, во-вторых, они развивались уже в разное время, наш музей стал складываться только после революции фактически, в нем были только слепки, прекрасные и замечательные, на которых воспитались в знании искусства многие современные искусствоведы, но в нем не было живописи, живопись стала поступать где-то после 24-го года, только в 24-м году была открыта картинная галерея, несколько залов» (Общественное Телевидение России, эфир 20.03.2019).

ТутанхАМОН и МОНА Лиза

В 1973 в Пушкинском прошла выставка «Сокровища гробницы Тутанхамона», привлекшая огромное число посетителей. «Одна женщина, увидев большую очередь в музей, спросила у меня: “Скажите, здесь показывают волосатую женщину?” Я догадалась, что она говорит о мумии. И она все-таки встала в очередь» (из выступления Ирины Антоновой на фестивале «Интермузей-2016»)

В 1974 Антонова провела реорганизацию экспозиции музея и впервые показала в СССР знаменитую «Джоконду» Леонардо да Винчи.

«О “Моне Лизе” Леонардо, конечно, мечтали все музеи мира. Она выезжала один раз в Вашингтон и один раз в Японию. Когда я узнала, что идет выставка в Токио, во мне взыграла жадность. Возникла жажда показать великую вещь в нашем музее. Я пошла к тогдашнему министру культуры [Екатерине] Фурцевой. Рассказала ей о Джоконде. Она спросила меня: “Вы думаете, это будет с интересом воспринято нашими зрителями?” — “Безусловно, Екатерина Алексеевна”, — отвечала я. У Фурцевой было замечательное качество, она доверяла людям. И она мне поверила. “Никто, кроме вас, Екатерина Алексеевна, с этой задачей справиться не сможет”, — сказала я. “Ну знаете. У меня хорошие отношения с французским послом. Посмотрим”. Я подумала: да тут одним послом не обойтись. Это было за шесть недель до окончания токийской выставки. Через месяц после нашего разговора Фурцева позвонила: картина будет у нас. У французов оказалось много специальных требований к выставке, например, нужно было найти специальное пуленепробиваемое стекло. Но мы выполнили все их условия. И открыли выставку Джоконды в Пушкинском музее», — рассказала Антонова в интервью Forbes Woman (опубликовано 1.12.2020).

При Ирине Антоновой в Москву привозились выставки Караваджо, Модильяни, Матисса, Пикассо, Дали, Тернера и других мастеров.

Среди масштабных проектов, инициированных и организованных Антоновой, — «Россия – Италия» (2005), где, в частности, «сопоставлялось древнерусское искусство — Андрей Рублев, Дионисий и итальянский Ренессанс — Боттичелли, Рафаэль, Леонардо да Винчи, Микеланджело, Тициан. До этой выставки таких сравнений никогда не проводили. И то, что произведения этих великих мастеров, в том числе мастеров русской иконы, сопоставлялись в пределах одного пространства, очень многое открыло, прежде всего в древнерусском искусстве – в его масштабности, в его художественном языке, о чем раньше многие не подозревали» (из интервью Ирины Антоновой журналу «Мир музея», февраль 2006).

Москва – Париж – Берлин

Нельзя вновь не отметить и уже упомянутые выше экспозиции «Москва – Париж. 1900–1930» (1981) и «Москва – Berlin / Берлин – Moskau. 1900–1950» (1996). Первую посетили более 600 тысяч человек, вторую — свыше 300 тысяч. Ко второй был выпущен каталог, в котором можно прочесть, например, о том, что «…Берлин и Москва были до конца 20-х годов лабораторией модерна. Из Берлина берут свое начало экспрессионизм, дадаизм, Баухауз. Москва принесла конструктивизм и авангард ранних двадцатых годов, которые привели в движение мир искусства. Эль Лисицкий, Казимир Малевич и Владимир Татлин являются такими же знаками эпохи, как Отто Дикс, Бруно Таут, Райнер Мария Рильке и Арнольд Шенберг. Это было золотое время культуры…».

«Вопрос, где проводить выставку “Москва – Париж”, обсуждался в Центре Помпиду. Сотрудники ЦК, очень важные, предложили Поликарпу Ивановичу Лебедеву, директору Третьяковской галереи, организовать выставку. Ему говорят: “Половина этой выставки из Третьяковской галереи”. А произведения до того были все в запасниках. Но все равно он отказался, сказал: “Только через мой труп!” Все замерли, потому что были уверены, что выставка пройдет в Третьяковке. Примерно так же отреагировала Академия художеств. Заместителем президента академии был Петр Сысоев. Он улыбаясь сказал: “Да нет, категорически…”.

Наступил наш звездный час. Я почувствовала, какие все crispés, как говорится. Говорю, улыбаясь: “У нас подпорченная репутация. Мы не одну выставку сделали, сделаем и эту”. И все в один голос поддержали меня: “Ну, конечно, в Музее Пушкина!” Так она к нам попала. Но все-таки она была вызывающей, — в углу у нас висел “Черный квадрат” Малевича.

Знаете, как делалась выставка? Утром ровно в 10 звонок из отдела культуры ЦК, я поднимаю трубку. “Ирина Александровна, какой баланс?” Вам не понятно, а мне – понятно. Имелся в виду баланс между формалистами и реалистами. Я отвечала: “Все в порядке”» (из интервью Ирины Антоновой агентству ТАСС, 20.03.2019).

По словам Антоновой, в последний день работы выставки пришел Брежнев в окружении членов Политбюро (выставка делалась вместе с Компартией Франции), и когда в книге отзывов генеральный секретарь написал хороший отзыв — «все вздохнули с облегчением».

Антонова умела ладить с властью, и прошлой, и нынешней, удивительно сохраняя при этом автономность мыслей и действий. Все, что она предпринимала в качестве директора ГМИИ им. А.С. Пушкина, заметно контрастировало со здешней картиной мира. При этом — говорила Антонова — диссидентства в ней не было. «Образ мыслей был советский, но с определенного момента очень критический. И я вам скажу, с какого: со времени ликвидации Музея нового западного искусства, сталинских выпадов против Шостаковича и Ахматовой, дела врачей и космополитов. Вот тут глаза стали открываться. Мой муж — гораздо более умный человек, чем я, мой “второй университет”, как я его называла, всегда говорил: “Ты идиотка, как ты можешь в это верить?” А я находила оправдания. Любила свою страну, верила в лучшее будущее. Война очень способствовала росту патриотического сознания, вы же понимаете. Я была довольно юна и с наслаждением ходила на демонстрации. Когда после войны вся эта черная туча нахлынула, ко мне пришло прозрение» (из интервью Ирины Антоновой «Известиям», 5.07.2013).

Сложно переоценить вклад Антоновой и в просветительскую работу — она инициировала создание Клуба юных искусствоведов при Пушкинском музее: старшеклассники изучают историю изобразительного искусства разных эпох. В 2020 Клубу исполнилось 60 лет.

В 1994 при поддержке и деятельном участии Ирины Антоновой в Пушкинском появился Отдел личных коллекций.

«Декабрьские вечера»

Без Антоновой было бы невозможно открытие в 1999 нового отдела музея: им стала мемориальная квартира Святослава Рихтера на Большой Бронной, где Рихтер прожил последние 30 лет своей жизни (частью Пушкинского она стала по завещанию Нины Дорлиак). В Музее Рихтера — картины из его коллекции, а также его собственные работы, музыкальные инструменты, книги и многое другое.

Ирина Антонова ушла из жизни накануне юбилейного, 40-го фестиваля «Декабрьские вечера». Вместе с пианистом Святославом Рихтером она была инициатором создания этого музыкального фестиваля в 1981. Фестиваль проходил в Пушкинском ежегодно, собирая великих музыкантов. Вместе с Рихтером, говорила Антонова, «пришла его “дружина” — замечательные молодые музыканты, каждый из которых украшение и вершина исполнительского искусства: Олег Каган, Наталия Гутман, Юрий Башмет, Виктор Третьяков, Элисо Вирсаладзе, Елизавета Леонская».

На «Декабрьских вечерах» выступали Гидон Кремер, Алексей Любимов, Михаил Плетнев, Александр Рудин, Валерий Афанасьев, Исаак Стерн, Марта Аргерих, Андраш Шифф, Йен Бостридж, Петер Шрайер, Эдуард Бруннер и многие другие.

Роскошные, «штучные» программы, в которых можно было услышать и редкую барочную музыку, и авангард (программа 1989 «Мир Пастернака»: Губайдулина, Денисов, Каретников, Шнитке плюс Шопен, Брамс, Скрябин и выставка «Мир Пастернака», к 100-летию со дня рождения поэта; программа «Классика и авангард» 1991: Ксенакис, Дютийе, Мессиан, Пярт, etc. — вместе с выставкой «Родченко – Степанова: “Будущее — единственная наша цель”», к 100-летию А. М. Родченко), и камерные оперы Бенджамина Бриттена «Альберт Херринг» и «Поворот винта» (в 1983 и 1984; режиссером-постановщиком был Святослав Рихтер)…

В интервью Forbes Woman (опубликовано 1.12.20) Антонова вспоминала:

«Летом 1981 года Святослав Теофилович Рихтер пригласил меня во Францию, где он руководил музыкальным фестивалем в Туре. Концерты проходили в большом амбаре XIII века, где стулья стояли прямо на земле. Были очень важные гости, жена французского президента Клод Помпиду. Играли мировые звезды классической музыки. После концерта был большой званый ужин. Я спросила Рихтера: “Святослав Теофилович, а почему не в нашей стране?” — “А где? ” — ответил он вопросом. “В нашем музее”. Он промолчал. Не буду настаивать, подумала я. Ужин закончился, мы вышли пройтись. И вдруг он говорит: “А что если мы начнем в декабре?” У меня буквально челюсть отвалилась. “Но имейте в виду, мои программы должны быть логически связаны с залом, куда я пришел”. А я знала, что он художник, учился у Фалька. “Мне нужна специальная выставка”. Так мы стали синхронизировать наши выставки с его музыкальными программами. Например, французский романтизм в музыке во время выставки из собрания Лувра. Через некоторое время, когда согласие Министерства культуры было получено и фестиваль вовсю готовился, Рихтер спросил меня: “А как вы предлагаете назвать? Я знаю, вы думали на эту тему”. Я действительно уже придумала название: “А что если “Рождественские вечера”?” Он посмотрел на меня, улыбнулся: “Ирина Александровна, нас не поймут. Давайте “Декабрьские вечера”.

Конечно, программу составлял Рихтер. Но я иногда называла имена тех, кого бы хотела услышать».

Сегодня Москва ежедневно заполонена десятками, если не сотнями событий музыкальной жизни, множеством фестивалей на любой вкус. А 40 лет назад внезапно появившиеся «Декабрьские вечера» были исключительным событием на фоне достаточно ровного и однообразного ландшафта, на котором выделялось, пожалуй, лишь несколько филармонических названий: «Русская зима» и «Московские звезды», представлявших собою скорее «сборную солянку», нежели концептуальный фестиваль. И «Вечера» Рихтера — Антоновой были «глотком свободы», и, возможно — как видится теперь, на расстоянии — предтечей будущей перестройки.

В 2020 из-за коронавируса «Декабрьские вечера» проводились онлайн.

Борьба за музей

Было бы преувеличением, однако, говорить, что все в жизни Ирины Антоновой складывалось по устраивающему ее сценарию. «Сейчас очень искажены идеи Музейного городка, создание которого я начинала в 1961 году буквально сразу, как стала директором. Я хочу кое-что вернуть на нормальный путь, но меня слышат очень плохо. Очень надеюсь, что услышат», — сказала Антонова в интервью «Российской газете» (опубликовано 1.12.2020)

Идея создания Музейного городка на Волхонке, напомним, принадлежит уже упомянутому нами первому директору Пушкинского (на тот момент – Музея изящных искусств имени императора Александра III при Московском университете) Ивану Цветаеву. Сразу же после открытия музея (1912) стали появляться проекты его расширения. Расширение Пушкинского началось в 1961 с передачи музею особняка В.А. Глебовой в Колымажном переулке (здесь теперь Отдел графики ГМИИ им. А.С. Пушкина).

Дальше, говорит Антонова в интервью «Москвич Mag» (опубликовано 7.12.2020), «мы стали забирать все, что можно, слева и справа». Это и доходный дом братьев Стуловых в Малом Знаменском переулке (пришлось, по словам Антоновой, уговаривать Министерство обороны, поскольку в дом 1914 года «собирались вселять высшие чины»), и церковь Святого Антипы в Колымажном переулке («ее я получила с помощью артиста Михаила Жарова, который был тогда членом Моссовета»), и городская усадьба «Дом у Алтарей» конца XVIII – начала XX века (в которой сегодня Центр эстетического воспитания детей и юношества «Мусейон», а раньше был детский сад: потребовался разговор с тогдашним мэром Юрием Лужковым), и усадьба С.А. Голицына – А.И. Вяземского – И.Г. Покровского – Н.В. и П.Д. Долгоруковых («большое чудное здание бывшего музея Маркса и Энгельса» «захватили дворяне», Дворянское собрание, но вопрос решился в пользу Пушкинского после разговора Антоновой с Валентиной Матвиенко, «которая тогда работала в Москве»), и главное здание усадьбы Голицыных (где располагался Институт философии: «они сопротивлялись бешено, дело дошло до того, что его директор меня буквально оскорблял нехорошими словами», «я, как человек военный, тоже умею говорить на определенном малопристойном языке», «мы им нашли прекрасный большой дом на Таганке, я туда лично ездила смотрела»), etc.

Город искусств на Волхонке

Сегодня Пушкинскому музею принадлежит 29 зданий и сооружений.

Под масштабный проект Музейного городка в 2008 правительство выделило средства. Представлял проект, напоминает Григорий Ревзин («Коммерсант», 17.08.2013), «Сергей Борисович Ткаченко, бывший директор института Генерального плана Москвы, в 2010 году выигравший тендер на проектирование музея в соответствии с концепцией лорда [Нормана] Фостера. Хотя официально в соответствии с документами он получил статус главного проектировщика, неформально речь шла о том, что он станет российским сопровождающим бюро знаменитого британского архитектора.

Представленный им проект включал в себя эскизные разработки двух зданий – депозитария музея и аудитории музея в квартале между Колымажным переулком и Знаменкой, перспективу подземного сводчатого пространства между историческим зданием ГМИИ и усадьбой Лопухиных, присоединенной к музею, а также перспективный план развития выставочного зала музея напротив храма Христа Спасителя на месте бензоколонки 1930-х годов».

Антоновой, по ее словам, очень понравился «пятилистник» Фостера: пять разных, изысканно оформленных выставочных залов (по «листку» на каждый зал). Однако на заседании Архитектурного совета Москвы летом 2013 стало окончательно ясно, что концепции Нормана Фостера в российской столице не жить.

«Выяснилось, что все представленные проекты не могут быть реализованы, поскольку предполагают снос трех исторических зданий в квартале, ограниченном Колымажным переулком. Бывшее руководство ГМИИ неоднократно ставило вопрос об их сносе, однако не получило разрешения ни от Министерства культуры, ни от комиссии по сносам при Правительстве Москвы», — делился подробностями в «Коммерсанте» (август 2013) Григорий Ревзин. Кроме того, «бензоколонка 1930-х годов, по мнению представителей общественности, также является памятником архитектуры, и движение “Архнадзор” (Наталья Самовер) подтвердило свою готовность бороться за этот объект».

«Все, включая главного архитектора Москвы, дали разрешение на снос», — заявила, в свою очередь, «Известиям» (4.03.2014) Ирина Антонова, высказав также свое «большое подозрение», что одной из задач Архсовета Москвы «было вставление палок в колеса музея».

В конце концов, от череды ограничений, Норман Фостер и сам отказался реконструировать Пушкинский.

В 2014 был проведен конкурс на архитектурную концепцию Музейного городка, в котором победил проект «Ризосфера» бюро «Меганом» Юрия Григоряна (который, исходя из статьи Ревзина, на заседании Архсовета Москвы упрекал защитников концепции Нормана Фостера в варварском отношении к городу и даже уподоблял их строителям времен Лужкова). Как сообщается на сайте Пушкинского музея, «после завершения проекта реконструкции на территории Музейного городка будут работать девять музеев, составляющих ГМИИ им. А.С. Пушкина. В каждом из них будут созданы пространства для постоянной экспозиции и временных выставок, фондохранилища, магазины, лекционные залы, общественные зоны, кафе. Площадь ГМИИ им. А.С. Пушкина увеличится более чем в два раза — до 105 000 кв. м».

«Депозитарно-реставрационный и выставочный центр, Дом текста, Галереи искусства импрессионистов и постимпрессионистов планируем открыть для посетителей до конца 2021 года. Также к этому времени приведут в порядок музейно-административные здания и благоустроят общественную зону на месте ансамбля АЗС», – заявила в октябре 2019 директор ГМИИ им. А.С. Пушкина Марина Лошак (цитата на сайте Комплекса градостроительной политики и строительства города Москвы). Реконструкция главного здания Пушкинского музея, по ее словам, может начаться в 2022. Вместе с тем агентство ТАСС, со ссылкой на пресс-службу Пушкинского, в июле 2019 сообщило, что начало реконструкции Главного здания ГМИИ переносится с 2021 на 2023 и что реконструкция, по обновленным планам, продлится до 2026.

Триумф и трагедия ГМИИ

И если Музейный городок, с Фостером или без, все же не из области неосуществимого (как уже понятно), то воссоздание Музея нового западного искусства (на основе коллекций купцов Сергея Щукина и Ивана Морозова), уничтоженного в 1948 по приказу Сталина, выглядит после смерти Антоновой абсолютной утопией. Собрание музея после его ликвидации, как известно, поделили ГМИИ им. А.С. Пушкина (директор Сергей Меркуров) и Государственный Эрмитаж (директор Иосиф Орбели). Антонова считала, что нужно восстановить музей, говорила об этом где только можно (включая «прямую линию» с Владимиром Путиным), настаивала на том, что музей должен быть в Москве.

«Прямая линия» с Путиным, о которой идет речь, напомним, была 25 апреля 2013. Стенограмма опубликована, при желании ее можно прочесть. Пиотровский, после вопроса Антоновой о возможности восстановления в Москве Музея нового западного искусства и необходимости включить в него ранее отданную Эрмитажу коллекцию картин, подчеркнул, что ему «стыдно, что музейные дела выносятся на такое обсуждение с президентом». Путин на «прямой линии» сказал, что он «не против» музея, но «нужно, чтобы на уровне Министерства культуры, с привлечением экспертов, музейных работников, этот вопрос был обсужден как следует, глубоко проработан». 1 июля 2013 тогдашний министр культуры Владимир Мединский объявил журналистам, что новым директором Пушкинского музея назначена Марина Лошак, а Ирина Антонова назначена президентом ГМИИ им. А.С. Пушкина. 5 июля 2013 в интервью «Известиям» Антонова сказала, что «мечтала выбрать в преемники кого-то из среды ученых, испытывающих интерес к просветительству», но Министерство культуры составило свой список людей, и из этого списка «наиболее возможной фигурой» Антоновой показалась Марина Лошак. 6 июля 2013 в интервью радиостанции «Эхо Москвы» Антонова отметила, что «после этого вопроса, такого острого, с судьбой Музея нового западного искусства» Мединский «так заторопился», что «даже на каком-то этапе предложил мне, пока я еще в музее, назначить кого-то исполняющим обязанности».

«[Музей нового западного искусства] был ликвидирован указом Сталина в 1948 году, в марте. Вышел указ. Текст его фантастичен. Этот музей, который проделал за 25 лет своего существования фантастическую работу, не только объединив эти коллекции, национализированные в 1918 году, Щукина и Морозова, но и приумножив коллекции во многом. Это был знаменитейший музей. Сейчас это была бы мекка — такого музея в мире нет. Его расформировали. Одна часть осталась у нас. Я была в тот трагический момент, когда музей выбрасывали из его здания и привозили эти вещи к нам. Потом к нам приехал товарищ Орбели, академик, директор Эрмитажа, и вместе с директором [Пушкинского] музея Меркуровым Сергеем Ивановичем, скульптором, они разделили эту коллекцию. Я думаю, что они делали это тоже с огромной болью, но другого выхода не было. Если бы вы знали, как называется в этом постановлении этот музей. Как формалистическое, пропагандирующее, вредное формалистически искусство, ненужное. Буржуазное, вообще разложенческое и так далее. Слава богу, я скажу только, не продали и не уничтожили. Вот эти два момента, конечно, грандиозны. И я считаю, это было бы справедливостью, высокой справедливостью снова объединить эти коллекции в Москве. Потому что и Щукин, и Морозов были типично московские коллекционеры» (программа «Познер», 24.01.2011).

«Все, что может сделать ГМИИ имени Пушкина, – это дать музею дом. У нас есть здание Института философии, которое требует реставрации, с флигелем и огромной территорией в центре Москвы. Напротив справедливо восстановленного храма Христа Спасителя будет справедливо восстановлен храм духа и искусства», — говорила Антонова в интервью «Известиям» (29.04.2013), подчеркивая также, что «это не проблема Пиотровского и Антоновой», а «проблема отношения к культуре, к музейной сети страны, к Москве, наконец».

Михаил Пиотровский, в свою очередь, в интервью «Ведомостям» (4.10.2019), на вопрос об объединении коллекций Пушкинского и Эрмитажа для потенциального Музея нового западного искусства, ответил резко: «Устраивать музейные переделы не нужно! Будет одно вредительство – стоит только начать, дальше уже не остановишься».

«Вернуть назад музей нового западного искусства? Это был очень специфический политизированный музей. Во-первых, [коллекция Щукина] сейчас уже никакое не новое искусство. Во-вторых, деление на западное и восточное искусство даже в эпоху Коммунистического интернационала было неправильным», — добавил Пиотровский (цитата из «Ведомостей»).

В 2019 ГМИИ им. А.С. Пушкина и Государственный Эрмитаж совместно организовали выставки «Щукин. Биография коллекции» в Москве и «Братья Морозовы. Великие русские коллекционеры» в Санкт-Петербурге. Обе были успешны и по сути завершили собой историю с возрождением Музея нового западного искусства. Да и Антоновой теперь нет.

Жизнь после жизни

У Ирины Александровны остался сын Борис, 1954 года рождения. «Он похож на меня. Но случилось так, что Борис стал инвалидом с детства. Неизлечимый недуг обнаружился, когда ему было восемь лет. Он очень добрый человек. В первом классе, когда учительница наказала его одноклассницу, Борис, ни слова не говоря, подошел и встал в угол рядом с ней. Сказал только: “Несправедливо”. Не выносит, когда о ком-то говорят дурно. Он и сегодня живет со мной и всегда жил со мной, сегодня он – моя семья… Мой муж умер в 2011 году, ему был тогда 91 год… Отец очень много значил в жизни Бориса. Он его научил литературному языку, много с ним занимался. Все было непросто, а сейчас моя жизнь стала еще сложнее, потому что я с ним одна, если не считать няни», — сказала Ирина Антонова в интервью газете «Собеседник» (26.11.2018).

«Хочу сообщить, что музей берет на себя в полной мере ответственность за благополучие Бориса. И всегда, вне зависимости от того, кто станет директором музея, будет заботиться о нем. Сейчас, как и прежде, Борис живет дома в привычной атмосфере. Ему помогает надежный человек, с которым у него налажен хороший эмоциональный контакт. Сотрудники музея внимательно следят за ситуацией, которая пока остается стабильной. Однако существует много подробностей, в которых мы ежедневно стараемся разбираться и оказывать всю необходимую помощь.

Ясно, что мы сделаем все для того, чтобы Борис был благополучен и спокоен. Для этого он всегда должен жить в своем доме и быть обеспечен помощью добрых, отзывчивых и профессиональных помощников. Нам очень хочется, чтобы он чувствовал музей своей семьей, своей точкой опоры.

Мы благодарны всем за участие и предложения поддержки, в том числе финансовой, но музей считает своим долгом самостоятельно справиться с этой ситуацией», — написала на своей странице в Facebook директор Пушкинского музея Марина Лошак.

«К концу жизни меня волнует только одно: что будет дальше».
(«Правила жизни Ирины Антоновой», Esquire, 1.12.2020)