Чеховский театральный фестиваль отметил в прошлом году четвертьвековой юбилей. Учрежденный в 1992 Международной конфедерацией театральных союзов, фестиваль обозначил вхождение новой России в мировое театральное пространство и сообщество. Его называли одним из самых ярких свидетельств падения железного занавеса на культурном пространстве, равным конкурсу Чайковского или Московскому кинофестивалю — «детям» оттепели.

«Фестиваль состоялся вопреки всему чудовищному и жалкому, что творится вокруг и, казалось бы, должно было вытеснить событие чеховского фестиваля на самый последний план. Это “вопреки” кажется мне важным. Сколько протестов встречала идея организовать театральный праздник среди политического хаоса и всех тягостей социального быта. Твердили о том, что безнравственно устраивать “пир во время чумы”, не понимая того, что как раз в самые трудные времена люди в празднестве искусства нуждаются более всего и театр должен по мере сил противостоять неблагоприятным обстоятельствам», — писал после первого Чеховского форума театральный критик Алексей Бартошевич.

И это было только начало.

Цифры, имена, личности

За 25 лет прошло 13 фестивалей, в ходе которых зрители увидели более 500 спектаклей — драматических, кукольных, оперных, балетных, цирковых, хореографических, музыкальных, представленных труппами и исполнителями из 52 стран. Показов же было намного больше: ведь каждый спектакль идет по несколько раз. Так что на одном фестивале может быть до 150 и более показов — и всегда при аншлаге.

Свои постановки показали на Чеховском фестивале Е. Арье, П. Брук, Х. Геббельс, Д. Доннеллан, П. Лебл, М. Лангхофф, Ж. Лассаль, Р. Лепаж, К. Люпа, С. Макберни, К. Марталер, А. Мнушкин, О. Пи, Дж. Стрелер, Т. Судзуки, Т. Терзопулос, Р. Уилсон, П. Шеро, П. Штайн, Е. Яроцкий и многие другие мастера зарубежного театра;

практически все именитые режиссеры России и стран бывшего СССР: С. Арцибашев, В. Белякович, К. Богомолов, А. Бородин, Ю. Бутусов, А. Васильев, К. Гинкас, Л. Додин, О. Ефремов, А. Жагарс, А. Жолдак, М. Захаров, Е. Звеняцкий, Е. Каменькович, М. Карбаускис, Р. Козак, Д. Крымов, Т. Кулябин, М. Левитин, Ю. Любимов, Е. Марчелли, В. Мирзоев, Б. Морозов, Э. Някрошюс, Е. Писарев, Ю. Погребничко, И. Поповски, К. Райкин, И. Райхельгауз, М. Розовский, В. Рыжаков, К. Серебренников, Р. Стуруа, О. Табаков, Р. Туминас, М. Угаров, В. Фокин, П. Фоменко, Л. Хейфец, П. Хомский, Н. Чусова, Т. Чхеидзе, А. Шапиро, Б. Юхананов, Г. Яновская…

Музыкальный вектор

Начиная с третьего фестиваля (1998), свое место в ряду фестивальных событий заняли опера и балет. Свои работы представляли Большой театр (Стравинский. «Похождения повесы», реж. Д. Черняков, дир. А. Титов); «Новая опера» (Чайковский. «Евгений Онегин», реж. С. Арцыбашев, дир. Е. Колобов; Верди. «Травиата», реж. А. Сигалова, дир. Е. Колобов; Римский-Корсаков. «Снегурочка», реж. В. Раку, дир. Е. Самойлов; Леонкавалло. «Паяцы», реж. К. Хейсканен, дир. А. Гусь); МАМТ (Прокофьев. «Дуэнья», реж. А. Титель и Л. Налетова, дир. В. Горелик; Римский-Корсаков. «Золотой петушок», реж. А. Титель, дир. Ф. Коробов; Дебюсси. «Пеллеас и Мелизанда», реж. О. Пи, дир. М. Минковски; Кобекин. «Гамлет (датский) (российская) комедия», реж А. Титель, дир. Ф. Коробов; Доницетти. «Лючия ди Ламмермур», реж. А. Шапиро, дир. В. Горелик), «Геликон-опера» (Бизе. «Кармен», реж. Д. Бертман, дир. К. Тихонов; Гретри. «Петр Великий», реж. Д. Бертман, дир. С. Стадлер), Камерный театр п/р Бориса Покровского (Гендель. «Юлий Цезарь и Клеопатра», реж. Б. Покровский, дир. Л. Оссовский).

Особая и исключительно масштабная линия фестиваля связана с балетными постановками. «Завсегдатаями» Чеховских форумов стали выдающиеся хореографы и танцовщики: П. Бауш, М. Боурн, Н. Дуато, И. Килиан, Лин Хвай Мин, О. Наарин, Ж. Надж, М. Пахес, Дж. Роббинс, Дж. Тьерре, А. Хан, Б. Эйфман, М. Эк, Й. Эло… И, возможно, все лучшие балетные компании мира. На Чеховском фестивале завершила свою карьеру танцовщицы бесподобная С. Гиллем. Здесь были показаны балеты Дж. Ноймайера «Русалочка» и «Татьяна» на музыку Л. Ауэрбах.

Спектакли на любой вкус

Девиз итальянского режиссера Джорджо Стрелера — «Театр для людей» — был и остается актуальным для Чеховского фестиваля. На нем находится место искусству элитарному и общедоступному, бессмертной классике и рискованному эксперименту, опере и балету, оперетте и contemporary dance, цирку и мюзиклу, и даже жанрам, которым затруднительно дать название. Его участники — прославленные мэтры и молодые художники, академические театры с вековой историей и недавно созданные компании. В его программах — спектакли для всех и на любой вкус: и для искушенных специалистов и опытных театралов, и для неофитов, только приучающихся понимать и ценить искусство театра.

В 2010 фестиваль был посвящен 150-летию А.П. Чехова и впервые шагнул за границы Москвы: были проведены Дни А.П. Чехова в Ялте. А с 2013 заработала полноценная региональная программы, спектакли которой уже состоялись в Екатеринбурге, Самаре, Санкт-Петербурге, Воронеже, Новосибирске, Ханты-Мансийске, Пскове.

В программе фестиваля — лекции и мастер-классы, Круглые столы и выставки, экспериментальные, детские проекты.

Счастливый Тринадцатый

XIII Чеховский фестиваль длился более двух месяцев и представил в Мировой серии 22 спектакля из Аргентины, Бразилии, Великобритании, Германии, Канады, Кубы, Киргизии, Нидерландов, России, США, Тайваня, Франции, Южной Кореи, Эстонии.

31 спектакль вошел в московскую программу «Театры Москвы – Чеховскому фестивалю в год его 25-летия». Среди них спектакли Большого театра (Вечер одноактных балетов «Клетка. Русские сезоны. Этюды» в хореографии Дж. Роббинса, А. Ратманского, Х. Ландера на музыку Стравинского, Десятникова, Черни в аранжировке и оркестровке К. Риисагера, дирижер И. Дронов; «Снегурочка», реж. А. Титель, дир. Т. Сохиев), МАМТа им. Станиславского и Немировича-Данченко («Любовь к трем апельсинам», реж. А. Титель, дир. А. Лазарев; балетные трипл-бил «Балеты Джерома Роббинса» на музыку Шопена и «Лифарь / Килиан / Форсайт» на музыку Лало, Моцарта и Тома Виллемса).

В московской программе значилась и премьера балета Большого театра «Нуреев», но по известным причинам она не состоялась.

Региональная программа включала спектакли в Воронеже и Екатеринбурге.

Летопись на бульваре

Фотовыставка «Театры мира в Москве. Страницы Чеховского фестиваля» была организована на столичном Чистопрудном бульваре. На ней можно было увидеть более 80 фотографий из архива фестиваля, Международной конфедерации театральных союзов, а также снимки, предоставленные отечественными и зарубежными театрами. Это наиболее яркие моменты и события 12 предыдущих фестивалей: сцены из спектаклей; кадры, снятые на улицах Москвы во время III Всемирной Театральной Олимпиады, проходившей в 2001; летопись других событий форума; фото-презентация спектаклей XIII Чеховского фестиваля.

Каждый спектакль Чеховского фестиваля ожидается с огромным интересом. Но на каждом фестивале есть вершины, ожидаемые особо. Во всех анонсах, заранее, отмечались спектакль-открытие («Волшебная флейта») и финал («Старик и море» в постановке Анатолия Васильева).

Сенсационная «Флейта»

«Волшебная флейта» была поставлена в «Комише Опер» знаменитым Барри Коски в 2012, вскоре после того как он занял должности интенданта и художественного руководителя театра, в содружестве с аниматором и дизайнером Полом Бэрриттом и режиссером Сьюзан Андрейд из британского театрального коллектива «1927» (в 2013 они привозили на Чеховский фестиваль спектакль «Животные и дети занимают улицы»). За пять сезонов берлинская «Флейта» побывала в 16 странах мира.

В Москву труппа «Комише Опер» приехала вскоре после важного события в своей жизни: 8 мая 2017 было объявлено, что с сезона 2018/2019 должность главного дирижера театра займет Айнарс Рубикис.

Гастроли состоялись при поддержке Гете-института. По случаю призда артистов из Берлина состоялся прием в резиденции посла Германии на Поварской улице.

Спектакль Коски и его британских коллег — виртуозная эксцентричная комедия, выдержанный в духе зингшпиля. С точки зрения «технологической» он сделан как мультимедийное шоу (именно так его определяют практически все рецензенты), на основе видеоанимации и визуальных эффектов.

Барри Коски: «“Волшебная флейта” — о поиске любви, и о тех разнообразных формах, которую этот поиск приобретает. Ну и, наконец, это история, подобная истории об Орфее — речь о власти музыки, музыки, способной сворачивать горы и влиять на природу. <…> Волшебная флейта — это не просто музыкальный инструмент, это квинтэссенция музыки, которая в данном случае синонимична любви. Я думаю, именно в этом причина всеобщей любви к этой опере, потому что в ней люди видят, слышат и чувствуют универсальное воплощение всех ищущих любви, а вместе с тем и той дороги, которую всем нам порой доводится проходить».

«Объехавшая полмира “Волшебная флейта” Коски и “1927” сегодня представляет собой все тот же очаровательный визуальный аттракцион, соединяющий в себе зубодробительное эстетство и роскошный демократизм, свободу и строгость стиля, который поразил публику пять лет назад на премьерных спектаклях, когда “Флейта” стала сенсацией. Уникальный опыт претворения изящной оперы со всеми ее таинственными и музейными традициями в демократичное мультимедийное шоу без малейшего ущерба для хорошего вкуса, без банальности, вульгарности и стадионных подходов до сих пор по степени выразительности остается одним из непревзойденных. В нем камерность, страшно идущая моцартовской партитуре, сочетается с неманерной, ироничной концептуальностью философического толка (спор Царицы ночи с Зарастро — спор природы и прогресса, светлого разума и хтонического чувства). А винтажная эстетика, смешно перекраивающая и передразнивающая известную оперную музейность, не только становится ключом к реанимации зингшпиля как современного жанра, но еще заметно рифмуется с визуальным стилем лайков, смайликов и наклеек социальных сетей (вот где самый зингшпиль). И не только тогда, когда по сцене от персонажа к персонажу начинают летать нарисованные сердечки.

Спектакль Коски — это история о любви и “дороге, которую всем, ищущим любви, придется пройти”. Но в его “Флейте” почти никто не ходит. Большую часть времени персонажи приклеены к стене или полу. И значительная часть мизансцен в их человеческом актерском воплощении абсолютно статична: открывается дверь в стене-экране и на порядочной высоте, приколотая, как бабочка на булавку, появляется фигура того или иного персонажа. После арии дверь закрывается, и бабочка исчезает.

Видеоанимация тем временем заполняет сцену филигранно нарисованным, бурным и остроумным действием. Здесь ходят драконы, волки, псы, коты, утки, слоны и неизвестного предназначения механизмы, летают совы, стрекоза (она же — волшебная флейта) и колокольчики (они же — смешные волшебные тетки). Ювелирная смесь живой игры и мультипликации отзывается смесью винтиков и шурупчиков в силуэтах людей и зверей на сцене» (Юлия Бедерова, «Коммерсант»).

«Моцартовская “Волшебная флейта”, полная радости, волшебства и загадочно-мистических масонских мотивов, первые же такты которой наполняют счастьем, <…> превратилась в невероятно изобретательное киноманское представление, само отчасти — немое кино, как ни парадоксально это звучит в связи с оперой. Главная часть декорации — огромный белый экран, высящийся практически на авансцене и оставляющий для артистов только узкую полоску, отчего и солисты, и хор выглядят плоскими фигурами, а уж Андрейд умеет им придать наиболее выразительные для силуэтов позы. Но главное действие, как мы и ждем, разворачивается на экране, в котором на двух уровнях имеются “балкончики” с вертящимися дверями. На них периодически выходят солисты, и вокруг каждого Бэрритт рисует такую остроумную анимационную красоту, что зал раз за разом ахает и хохочет, несколько даже забывая о музыке.

Вместе с тем спектакль, посвященный мудрости любви, полон легкомысленной веселой чувственности: сама волшебная флейта оказывается кокетливой голенькой девушкой-мотыльком. Когда она влетает в рот к огнедышащей голове, та начинает веселиться и дышать вместо огня нотами. <…> Насмешливый взгляд создателей постановки подвергает сомнению все, поэтому даже самые торжественные и величественные сцены “Волшебной флейты” заключаются в ироническую рамку и тем лишаются всякой приподнятости. Разве что в самом финале, когда красный бархатный занавес закрывает экран с непочтительными картинками и хор с солистами выходит на авансцену чтобы пропеть о победе мудрости, разума и света, публика, наверное, должна исполниться возвышенных чувств. Но мы-то помним паучиху, господина на слоне с шестеренками и желудок дракона. И думаем о том, что борьба разведенных родителей за то, чтобы определять судьбу выросшей дочки, могла бы кончиться и по-другому» (Дина Годер, «Экран и сцена»).

Любимов. Любовь

Насколько заметным событием фестиваля стало его открытие, настолько же незабываемым — финал: моноспектакль «Старик и море» Анатолия Васильева. Выдающийся режиссер посвятил это зрелище памяти Ю.П. Любимова — своего духовного наставника, которому в 2017 исполнилось бы 100 лет (самому Васильеву исполнилось 75). Васильев отчасти повторил путь Любимова, у которого в театре на Таганке работал несколько лет в начале 1980-х, до отъезда Мастера за рубеж. В 2007 Васильев уехал во Францию и с тех пор не ставил в России (при этом остается гражданином России и время от времени живет в Москве). Да и вряд ли бы поставил, учитывая то, что руководство Москвы уволило его с поста худрука театра «Школа драматического искусства», который он основал в 1987, и лишило театр помещения, которое было построено по его проектам.

Но к юбилею Любимова Васильев вернулся на московскую сцену со спектаклем-посвящением по пронзительной прозе Эрнеста Хемингуэя. Мировая премьера спектакля «Старик и море» состоялась на сцене театра им. Вахтангова, где Любимов начинал как актер в 1940-х, а почти через 70 лет поставил своей последний спектакль — «Бесы». В роли Старика выступила Алла Демидова, а музыку написал Владимир Мартынов, постоянный соавтор Любимова, начиная с 1970-х.

А. Васильев: «За год до премьеры разве можно сказать, что получится из Хэма (я по-дружески, из Хемингуэя, по памяти прошлого), из его трагической повести «Старик и море». Да разве в этом дело! Что мы хотим: Алла Демидова, Владимир Мартынов и я, да еще команда художников и техников — все вместе под зонтом Чеховского фестиваля?

Благодарности хотим. Памяти хотим. Любви хотим. К этому Великому Творцу Протеста — режиссеру Юрию Любимову. И никаких предательств, и никакого ропота.

Ради имени его в год столетнего юбилея собрались мы вместе, чтобы представить публике наш спектакль «Старик и море».

«Демидова выходит на сцену одна и почти весь спектакль не двигается с места: сидит за столиком и читает Хемингуэя, слегка интонируя по ролям, но не увлекаясь созданием полноценных образов. Главным героем тут становится текст — тягучий, монохромный и лишенный каких бы то ни было внешних подпорок и эффектов. Актриса вопреки современной практике работает без микрофона, надеясь только на свое мастерство, и зрителям, особенно на галерке, приходится напряженно ловить каждое слово.
За ее спиной – бирюзовая гладь, легкие занавеси вздуваются от дуновений ветра, поднимаются и опускаются. Оформление столь же аскетично и просто, как жизнь рыбаков – ничего лишнего, но ты явственно представляешь себе бесконечный морской простор, его глубокое, ровное дыхание. Лишь иногда, во сне старика, ему неожиданно является полумифический огнегривый лев в карнавальном костюме, а из моря поднимается силуэт огромной рыбы из свисающей на дугах ткани.

На этом фоне чтецкий столик Демидовой выглядит почти как маленькая лодка, затерявшаяся в морской дали. И актриса сражается с огромным неповоротливым текстом так же упорно и стойко, как старик со своим марлином. В герое Хемингуэя, опытном мастере, который знает свое дело и уверенно доводит его до конца, несмотря на смертельную усталость, отражаются все трое — и Демидова, и сам Васильев и, конечно, Юрий Любимов.
Перелом наступает во второй части, когда на старика с его драгоценной добычей нападают акулы. Демидова замирает на авансцене, решительно схватив гарпун, ее отделяет от зрителей световой занавес – прием, когда-то использованный и Любимовым. А текст теперь звучит в записи, сопровождаемый трагической музыкой Мартынова. Звучит уже гулко, яростно, во всю мощь. Вместо кантилены первой части – короткие, рубленые фразы, отрывистая фразировка, знакомая зрителям по прежним спектаклям Васильева.
В этой последней схватке старик ведет неравную борьбу – не с достойным и благородным противником, а со стаей хищников, которые подло набрасываются на одного. Как тут не вспомнить последний конфликт создателя Таганки со своими бывшими учениками и соратниками, из которого он вышел пораженным, но не сломленным, как и герой Хэма.
Впрочем, все эти биографические аллюзии зрители вольны достраивать самостоятельно – в спектакле их нет. Постановка очищена от всего сиюминутного, наносного – это чистейший концентрат притчевой мудрости, достоинства и смирения перед жизнью, к которому приходят с возрастом только сильные духом.

Перед началом действия Анатолий Васильев вышел к зрителям и попросил не воспринимать их работу как спектакль: «Скорее это акция памяти, наше подношение великому человеку». И еще режиссер признался, что очень устал — почти так же говорил старик после своей последней рыбалки, последней схватки с морем и судьбой. Его трофей, обглоданный скелет огромной рыбины, теперь лежит на берегу на удивление туристам, не способным отличить марлина от акулы» (Марина Шимадина, «Театрал»).

«Васильев сочетает глубокую интеллектуальность с тонким лиризмом и подлинной театральной игрой. Вторым планом для местами грубого натурализма становится сновидческая атмосфера ирреальности. Одна из самых выразительных мизансцен – ностальгический сон старика об Африке, когда Демидова роняет голову на руки, и за ее спиной как в сказке, звеня бубенчиками, проходит африканский лев — только здесь он самый что ни на есть театральный – родом из китайского карнавала. Тихой нежной поступью, поводя ушами, он пересекает сцену, и его выход завершается карнавальным фейерверком, чьи блестки так напоминают рыбью чешую… <…>

Конечно, «Старик и море» – спектакль о Любимове, который играл с государственной системой один на один, непокорно дрался с ее зубастыми акулами, кровожадными и подлыми (вспомнить только тот нож в спину — лишение Родины). Его свободолюбие и вечная борьба, острая для времени гражданская позиция, которой не изменил. Защита и наступление — так жила Таганка, с репутацией смелого, дерзкого театра, решительно вступающего в схватку с властью. Это было его детище, которое разорвали на куски и спустя десятилетия превратили в оголенный остов.

На поклоны Васильев вышел босиком, в неизменном образе — в излюбленной рубахе, с седыми волосами до плеч. «Старик и море» — этот высокий оммаж от ученика учителю Васильев обращает не только в прошлое, это и его очень личное высказывание о себе настоящем. Одновременно грустное и светлое. О долгом пути из бескрайнего моря на родной материк» (Елизавета Авдошина, «Независимая газета»).

Еще дважды после мировой премьеры на Чеховском фестивале — 30 сентября, в день 100-летия Ю. Любимова, а затем 1 октября — спектакль «Старик и море» был показан на вахтанговской сцене театра им. Вахтангова, теперь уже не под фонограмму, а с музыкой в живом исполнении ансамбля Opus Posth. под управлением Татьяны Гринденко.

В этом году спектакль показан на фестивале «Радуга» в Санкт-Петербурге и на Платоновском фестивале в Воронеже.

От вершины до вершины

Но не только «Флейту» Коски и «Старика» Васильева можно назвать вехами XIII Чеховского фестиваля. Театр де ля Виль (Париж) привез блистательный спектакль по пьесе нобелевского лауреата Л. Пиранделло «Шесть персонажей в поисках автора» (кстати, ее ставил в своем театре А. Васильев в 1987) в постановке Эмманюэля Демарси-Мота. «В этой версии спектакля отражаются, как в зеркальном лабиринте все условности театра: свет и тень, машинерия, балаганный театр и образный театр — все это в головокружительном калейдоскопе картин. Потрясает работа режиссера, то, как режиссер занимает все предоставленное пространство <…> вся постановка соткана из живых и элегантных эффектов, сильных образов, широких и неуловимых жестов. Это театр мечты, который создается прямо у нас на глазах, где форма и содержание становятся единым целым. Настоящий театральный фейерверк» (Les Echo).

«Зимняя сказка» театра Cheek by Jowl (Лондон) в постановке Деклана Доннеллана — последний по времени шекспировский спектакль крупнейшего в мире специалиста по Шекспиру и «ветерана» Чеховского фестиваля: впервые Доннеллан и его театр Cheek by Jowl представили свою работу в 1996. В 2011 его «Буря» открывала Десятый Чеховский фестиваль. Кроме того, Доннеллан — президент регионального фонда поддержки Чеховского фестиваля.

Режиссер много ставит в России. Помимо драматических спектаклей в театрах Москвы и Санкт-Петербурга, в 2004 он был режиссером балета «Ромео и Джульетта» в Большом театре (хореограф Р. Поклитару), в 2015 — также вместе с Поклитару поставил в ГАБТе балет «Гамлет» на музыку Шостаковича. Он — лауреат премий «Золотая Маска» и «Хрустальная Турандот».

«Зимнюю сказку» я поставил в Лондоне два с половиной года назад, — говорит Доннеллан. — Раньше я ее тоже ставил — 20 лет назад для театра Льва Додина, МДТ. Но постановка, которую мы привезли на Чеховский фестиваль, отличается, потому что я другой, другие актеры, мир вокруг. Я никогда не начинаю работу над постановкой с холодных абстрактных идей и понятий, я работаю с людьми, от общения с конкретными актерами рождаются идеи. Когда работаешь с пьесой Шекспира, ты невольно выдаешь информацию себе о самом, свою сущность, эти пьесы разоблачают тебя.

В «Зимней сказке» рассказана история про короля и королеву, которую он обвиняет в неверности, а их ребенок умирает. И ты думаешь: как это связано со мной, мир, в котором я живу – другой, никто из моих друзей детей не убивал…. Но потом понимаешь, что не надо убивать ребенка — достаточно убить его душу равнодушием или жестоким обращением…».

Солбытием фестиваля единодушно признан моноспектакль «887» Робера Лепажа, который выступил в роли автора, режиссера, художника и исполнителя (компания «Экс Макина» из канадского Квебека). Лепаж, как и Доннеллан, не раз участвовал в Чеховском фестивале (впервые в 2007), ставил спектакли в российских театрах, отмечен «Золотой Маской» и премией Станиславского.

«887» — это локальная, казалось бы, прозаическая история, связанная с воспоминаниями детства, которую Лепаж возводит до универсума, вершин поэтики, философии, масштабов мироздания.

«Детство — основополагающий элемент нашей жизни, потому что все мы из детства, детство нас формирует, — говорит Лепаж. — В свои годы я осознаю, как важно вспоминать об этом жизненном периоде. Мой спектакль говорит о памяти, а память прежде всего отправляет нас именно к детству. Воспоминание о нем всегда свежи, никуда не пропадают, в то время как воспоминания о каких-то недавних событиях постепенно исчезают и рассыпаются. И это действительно большая проблема для артиста. <…>

В этом спектакле больше меня самого, но все же это автобиографическое художественное произведение. Все правда, но и не правда… Это правда, организованная таким образом. Что она превращается в театр, в поэзию. Мое собственное детство и отрочество в доме номер 887 по улице Мюрре в городе Квебеке проходили в период, когда франкоязычная Канада вступила в активную фазу движения за свою самоидентификацию. Мне хотелось в своем повествовании отобразить, как переплеталась история моего собственного детства с историей общества, которое постепенно начинало обретать осознание своей самоидентификации. <…> Я всегда стараюсь найти равновесие между «историей» с маленькой буквы и «Историей» с большой буквы, поскольку одна отсылает к другой. Я хочу, чтобы зрители вошли в большую тему через маленькую дверь. Единственный шанс для театра выжить сегодня — это пытаться создать каждый раз событие».

Ярким явлением балетной программы XIII Чеховского стал «Пока львы молчат» компании Акрама Хана. Британский режиссер, танцовщик, хореограф, один из самых востребованных в мире, уроженец Бангладеш, привез в Москву спектакль почти что национальный — по мотивам древнеиндийского эпоса «Махабхарата» (ранее в Москве, а также Екатеринбурге увидели спектакль П. Брука «Поле битвы», также по мотивам «Махабхараты»).

«В своих “Львах” хореограф и его экзотичные, невероятно пластичные партнерши показывают мистический, непостижимый Юго-Восток так, как мы себе его представляем. Катхак — босая дробь под бубенчики и неистовые дервишские вращения на месте и по кругу — играет тут главную роль. Картины сексуальных боев, будто скопированные из “Камасутры”, изящно и неправдоподобно вывернутые позы — будто суставов у артистов нет, зато конечностей вдвое больше, сверхчеловеческая концентрация артистов превращают спектакль в магический ритуал, присутствовать на котором — большая удача» (Татьяна Кузнецова, «Коммерсант»).

Шадрин и его команда

Несомненно, ведущую, если не решающую роль в успехе Чеховского фестиваля играют его художественный руководитель Валерий Шадрин и его команда. За ними — выбор спектаклей, режиссеров, гастролеров, организация процесса, логистика (ведь чуть ли не ежедневно в течение двух месяцев может идти до 4-5 постановок). И весь этот колоссальный труд — ради того, чтобы российские поклонники театра увидели лучшие достижения мирового театрального искусства в разных его жанрах, стилях. проявлениях.

Можно сказать, что организаторы делают свое дело безукоризненно!

В. Шадрин: «Мы выдержали этот 25-летний театральный марафон, в рамках которого старались показать самые значительные работы ведущих мастеров мирового театра. Мы решили свою основную задачу: регулярно знакомить зрителей Москвы и России с достижениями мировой театральной культуры в разных направлениях. Мы стали органичной, естественной частью мировой театральной культуры. Мы заполнили тот пробел, который существовал в советское время, и дали возможность любителям сценического искусства познакомиться с традиционными постановками крупных театров мира и с работами молодых талантливых режиссеров.

Чеховский фестиваль внес свою лепту в общемировой театральный процесс, став одним из крупнейших мировых театральных форумов. Фестиваль работает на авторитет нашей страны. Мы стараемся принять весь мир, несмотря на все трудности политического характера. Работаем на объединение, на понимание людей.

Многие режиссеры, которых мы открыли для России, уже поставили спектакли в разных театрах Москвы, Санкт-Петербурга, других городов. Это и Петер Штайн, и Деклан Доннеллан… Это результат того, как Чеховский фестиваль влияет на московскую и российскую театральную палитру. Мы это ставим себе в заслугу и испытываем радость от того, что это “наши” режиссеры.

Я верю в себя, в людей, в наше дело. А когда во что-то веришь, это получается».