«Пытаясь всерьез пересказать сюжет, балет разменивается на мелочи».

Б. К. Екатеринбургский балет готовит в наступающем сезоне сразу четыре премьеры. Три премьерных названия для отечественной сцены в новинку. Чем продиктован такой выбор — какова миссия каждого из этих спектаклей?

В. С. Нужно описать ход генерального сражения до начала самого сражения? У всех спектаклей есть одна общая миссия: сделать театр интереснее для публики и для артистов, работающих в нем. Для меня репертуар театра подобен коллекции артефактов в галерее искусств. Мы уже несколько лет работаем над созданием такой коллекции для жителей Екатеринбурга и Урала.

В сезоне пройдут две мировые премьеры: «Приказ короля» ставлю я, название «Новобрачные на Эйфелевой башне» выбрал Антон Пимонов. «Вальпургиева ночь» — наш первый опыт соприкосновения с хореографией Джорджа Баланчина, повторение азов профессии, что будет очень полезно для труппы и приятно для зрителя: это очень красивый балет, и в России его еще не исполняли. «Дон Кихот» в постановке Юрия Бурлака с каноническим оформлением Головина и Коровина вернет нас к чистой классике, которая всегда актуальна.

Б. К. Из четырех спектаклей один создается с чистого листа — «Приказ короля». Вслед за недавней премьерой «Пахиты», премьера посвящена юбилею Мариуса Петипа. Однако «Пахита» опирается на оригинальные сценарий и музыку спектакля Петипа, а какое отношение к хореографу-юбиляру имеет новый балет?

В. С. Большая часть аудитории жаждет продолжительных зрелищ с фабулой — наподобие «Баядерки» или «Спящей красавицы» Петипа. И это стимулирует появление все новых сюжетных спектаклей, но в отличие от балетов XIX века, эти спектакли фокусируются на рассказывании истории. Меня не покидает ощущение, что балет обманывает сам себя, пытаясь всерьез пересказывать какой-нибудь роман. Такие балеты гораздо проще для восприятия, но они оттесняют сам танец и его возможности из центра зрительского внимания.

Все-таки цель феерий Петипа была иная — не рассказать историю, а развернуть танцевальную структуру, которая состоит из множества разных, но идеально уравновешенных компонентов. Мы поставили эксперимент: как сегодня могла бы выглядеть феерия в духе Петипа. Занялись сборкой блоков, из которых состояли большие спектакли конца XIX века, но исходя из современных представлений о балетном зрелище.

Б. К. Для «Приказа короля» была заказана новая партитура, ее написал петербургский композитор Анатолий Королёв. Не проще ли было сделать компиляцию из существующих произведений или обработать старинную музыку, как это сделано в екатеринбургской «Пахите»? Тем более, клавир «Приказа короля» 1886 года сохранился.

В. С. Во-первых, не хотелось слишком глубоко зарываться в культурный слой, а во-вторых, «Приказ короля» не помесь бульдога с лабрадором, а самостоятельный продукт. Балет «Пахита» был про цыганку по имени Пахита, «Приказ короля» — свободная фантазия по мотивам нескольких забытых либретто Петипа. И нам просто очень нравится заказывать композиторам новые балеты.

Б. К. В новом сезоне вам вновь предстоит работа с новой музыкой: для постановки в Большом вы заказали партитуру Юрию Красавину. В кулуарах уже пошли толки о нескромности: что означает название «Красавин — Самодуров» и останется ли оно на премьерной афише?

В. С. Пока не могу сказать.

«Артисты любят танцевать и ставить — значит, у нас настоящая балетная труппа»

Б. К. С прошлой осени в театре работают два штатных хореографа — вы и ваш заместитель Антон Пимонов, перешедший в екатеринбургскую команду из Мариинского театра. Кроме того, внутри труппы появилось несколько хореографов. Не тесно ли вместе на такой маленькой территории?

В. С. Артист должен быть пластичен, и я не имею в виду тело, а говорю о способе мыслить. Такая концентрация хореографов в отдельно взятом театре плавит даже самые твердые субстанции и создает универсальных артистов — мобильных, инициативных, легко адаптирующихся к любым перепадам температур. Интенсивные перепады нужны и самим хореографам.

Для меня было счастьем и большим стимулом, когда Антон присоединился к нашей команде. Он отличный профессионал, в нем я нашел человека, с которым всегда могу держать совет, он привнес в театр новую энергию. В прошлом сезоне я предложил Антону поставить спектакль для мужского состава: после женской «Пахиты» требовался питательный материал для мужчин — хотя я знаю, что сделать работу для одних парней чудовищно сложно. Антон поставил удивительный балет «Любовные песни», который очень любят артисты, и мне очень интересно, что он придумает для «Новобрачных на Эйфелевой башне».

Кроме того, в труппе дебютировал Игорь Булыцын: он несколько раз пробовал силы на «Dance-платформе» (проект по поддержке молодых хореографов, реализуемый театром совместно с фондом «Евразия балет» с 2012 года — Б. К.), а в прошлом году поставил первый балет на музыку Сальери — и это был отличный дебют. Он тоже получит продолжение.

Б. К. Кстати, «Dance-платформа» не была заявлена среди планов на новый сезон. Проект имел успех. Будет ли он возобновлен?

В. С. Обязательно! Мы постараемся встроить проект в наш сумасшедший график. По факту, в недрах театра проект никогда и не останавливался. Иногда он, как магма, поднимается ближе к поверхности, иногда прячется на глубине. На «Dance-платформе» сформировалась одна из краеугольных идей, питающая эту труппу сегодня — создание нового.

Б. К. Нет ли ощущения, что в предыдущие годы человеческий ресурс уже был исчерпан, и новых имен вы попросту не откроете?

В. С. Откуда столько необоснованного пессимизма?

Б. К. В 2018 году функцию «Dance-платформы» взял на себя Fashion gala, которым вы закрыли предыдущий сезон: там выступили с премьерами сразу шесть хореографов театра. Гала почти не был освещен прессой. Что это за проект и повторится ли он в будущем?

В. С. Это было два вечера, когда артисты могли сами выбирать программу, будь то классика или постановки новых хореографов. И наоборот: хореографы труппы выбирали артистов. И всех исполнителей мы одели в костюмы молодых екатеринбургских дизайнеров — многие наряды были созданы специально для гала-концертов. То, что задумывалось как наши домашние радости, оказалось важным манифестом труппы по поводу самой себя.

Артисты любят танцевать и ставить — значит, у нас настоящая балетная труппа. Предыдущий сезон был кровавым: мы выпустили три премьеры, съездили на гастроли в Таиланд, затем на «Золотую маску» в Москву и фестиваль DANCE OPEN в Петербург. В конце сезона оказалось, что желание ребят танцевать и ставить превосходит усталость. Наградой были полные залы, что совсем не типично для июльского Екатеринбурга. Я еще раз убедился, что наша труппа — это атомный реактор.

«Вопрос в том, что мы понимаем под академизмом. Жаль, если наличие в театре позолоты»

Б. К. Театр только что объявил о ребрендинге: теперь вы руководите не балетной труппой Екатеринбургского государственного академического театра оперы и балета, а Урал Балетом. Вы были одним из инициаторов этой перемены. Зачем театру понадобилось новое имя Урал Опера Балет — и что поменяется, кроме названия?

В. С.  В нашем случае ребрендинг не причина, а следствие изменений, произошедших внутри театра. Думаю, те, кто регулярно ходит к нам и видит новые постановки, замечают, как в последние сезоны растет уровень труппы, как трансформируются наши идеи и выбор названий, отношение к сценическому дизайну, подход к интеллектуальному сопровождению премьер и так далее. Я рад, что под руководством Андрея Шишкина в театре сложилась команда, готовая пробовать новое.

Прежний логотип прослужил нам десять лет, и сейчас он перестал отражать процессы, что происходят в театре. Встречают по одежке, но никто не носит одно платье десять лет подряд.

Б. К. Вот главные претензии зрителей к новому фирменному стилю: у театра отняли звание «академический» и «от академизма скоро останется одна позолота»; театр потерял имперскую стать; название «Урал Опера Балет» нелепое и неверное — произносить неудобно, да и вы на Урале не одни. Судя по комментариям в соцсетях и на новостных сайтах, многих задели ваши слова о том, что театр есть завод; этот эффект усилил псевдоконструктивистский шрифт нового логотипа. Есть ли противоречие между академизмом и тем, что вы обозначили как «театр-завод»?

В. С. Вопрос в том, что мы понимаем под академизмом. Жаль, если наличие позолоты.

В России около сотни академических театров. Значит ли это, что у нас столько возделанных пространств чистого академизма? Они каждый год выпускают по несколько новых спектаклей — чем это отличается от промышленности? Когда я говорил о театре-заводе, имел в виду тот колоссальный объем труда, который ежедневно затрачивается большим количеством людей для создания художественного продукта, — а также то, что от зрителя в театре требуется встречное усилие и труд. Есть определенный сегмент публики, которая относится к театру и репертуару потребительски, видит в нем оказание развлекательных услуг. Такая публика часто радеет за сохранение первозданной классики и академизма, но чаще всего имеет о них довольно смутное представление.

Слово «академический» теряет ясность. Что это — гарантия образцовой работы в сохранении старого и создании нового? Кто такую гарантию может выдать? Театр может быть государственным, королевским, областным, но академическим… Это вообще специфически советское изобретение: звание «академический» когда-то придумали для шести конкретных театров в Москве и Петрограде, чтобы оградить их от нападок новой власти, а потом уже стали присваивать по инерции.

Б. К. Можно вспомнить, как Олег Табаков в 2004 году изъял слово «академический» из названия чеховского МХТ: «А по смыслу я и не понимаю, что значит академический театр. В смысле — мертвый? В смысле — неприкасаемый?»

В. С. Мы не изымали это слово из имени театра, во всех документах он останется Екатеринбургским, государственным и академическим. Но на афишах он будет именоваться более емко.

Под словом «академический» часто понимают пьедестал, на котором театр должен возвышаться над смертными и внушать им любовь к шедеврам и классике. Ушло время такой коммуникации, театр больше не может разговаривать со своим зрителем свысока, назидать и поучать. Если мы хотим осмысленных взглядов в зрительном зале и омоложения аудитории, с ней нужно общаться напрямую и на равных — делать открытые лекции и обсуждения, печатать написанные человеческим языком программки и буклеты, где не будут без конца повторяться слова «великий» и «шедевр», делать привлекательные и понятные современному глазу афиши.

Б. К. На афишах теперь не будет «имперского стиля»?

В. С. Вензеля и красный цвет на афише не есть признак имперского стиля. Для имперского стиля нужна империя. Дизайн наших прежних афиш и сайта когда-то был заимствован у Большого театра и он морально устарел. Всегда хочется быть Большим театром или Ла Скала, но мы живем в Екатеринбурге, а не в Москве и не в Милане. Здесь театр никогда не носил статус императорского и царской ложи в нем нет — его строили горожане за свой счет и для себя, хотя в городе в то время не было канализации. Это всегда была демократическая институция, которая не претендовала на столичную роскошь. И пресловутая позолота появилась в зрительном зале только в 1980-е. Хочется, чтобы зритель ходил к нам не только посмотреть на золоченые ложи и люстру.

Б. К. Откуда взялось новое название «Урал Опера Балет»?

В. С. Сайт театра уже десять лет называется uralopera.ru. Традиция, по которой слово «Урал» носят заведения именно в Свердловске-Екатеринбурге, существует гораздо дольше. Уральская консерватория находится здесь, хотя есть еще консерватория в Магнитогорске. Уральский федеральный университет, Уралмаш, Уралтрансмаш, можно продолжать.

Время уходит быстрее, чем произносится официальное название нашего театра. Люди стали мыслить окружающий мир как ленту новостей: есть две секунды, чтобы представиться и привлечь внимание, не успел — тебя пролистали. У театра нет устоявшегося в обиходе названия, поэтому в рецензиях нас называли то Екатеринбургской оперой, то Уральской оперой. «Екатеринбург» имеет разное написание латиницей и плохо произносится по-английски, на русском «Екатеринбургский театр оперы и балета» просто очень длинно. К старому названию сайта мы добавили слово «балет», чтобы зритель не подумал, что балетную труппу разогнали. Аббревиатура в этом случае не предусмотрена.

Б. К. Протестующие против смены имиджа грозятся начать ходить в театр без сменки и в рваных…

В. С. Вопрос, в чем ходить в наш театр после ребрендинга, рваных джинсах, вечерних платьях или скафандре, это вопрос этикета и воспитания каждого из зрителей, а не шрифта на логотипе. Хочется, чтобы в конечном счете люди смотрели не на вывеску, а на то, что скрывается за ней. Ребрендинг призван заострить слух и зрение и заставить думать о нашем искусстве.

Б. К. Сменив имя, театр открывает собственный музыкально-театральный фестиваль. Зачем это нужно, если театр выпускает по пять-шесть премьер в сезон?

В. С. Это наш выход к зрителю, поиск новых способов общения с публикой. И это тест, может ли театр стать лидером амбициозного культурного проекта в своем городе. Не инертных, случайно возникающих фестивалей, заполонивших пространство, а фестиваля сформатированного, упругого в своем высказывании.

Б. К. Чем новый фестиваль будет отличаться от многих других?

В. С. Тем, что он проходит в Екатеринбурге и тем, что каждый сезон будет вращаться вокруг определенного явления или фигуры. В этом году такой фигурой стал Мариус Петипа, а полную программу мы вот-вот объявим. Добро пожаловать с 14 по 21 октября!