В. Юровский: «Сегодня очень важный концерт для всех нас. Это второй визит Лондонского филармонического оркестра в Москву, первый был два года назад и тоже на Фестивале Ростроповича. Мы очень благодарны фестивалю за это приглашение и в особенности благодарны за то, что в этот раз нас попросили привезти именно то сочинение, которое мы сыграем сегодня вечером, — «Военный реквием» Бенджамина Бриттена, сочинение знаковое для музыки двадцатого века, которое, несмотря на то что со времени его премьеры прошло более 50 лет, не утеряло своей актуальности. Я бы сказал даже, наоборот, сочинение, которое приобретает все большую актуальность с каждым днем.

Путь Бриттена к этому сочинению был долгим и трудным, и это был прежде всего путь его жизни, путь, который лежал через мировую войну. Когда началась Вторая мировая война, Бриттен, как и все англичане призывного возраста, должен был служить в армии, и это считалось почетным долгом каждого гражданина. Но Бриттен, как и его партнер и спутник жизни Питер Пирс, были убежденными пацифистами.

Пацифисты были и в нашей стране, их называли «толстовцы», — люди, которые отказывались брать в руки оружие из соображений совести. Но у нас за это грозил в лучшем случае стройбат. В Англии существовал закон об отказе от военной службы. Бриттен и Пирс воспользовались этим законом и зарегистрировались как… Официально это называлось conscientious objector. То есть люди, которые по соображениям совести возражают против активных военных действий. Это не значит, что они отказывались служить своей родине; они отказывались убивать других людей.

И в обычных ситуациях за отказ от военной службы полагалась условная мера наказания — полгода тюрьмы. И многие коллеги Бриттена в том числе, известные музыканты, вынуждены были полгода отсидеть в тюрьме. Бриттен имел преимущество, заключавшееся в том, что к нему очень благоволила королевская семья, и его и Пирса как бы помиловали, им дали разрешение не служить в армии и выпустили их за границу.

Бриттен оказался в Америке и вернулся на родину не только как уже выдающийся и по всему миру признанный автор оперы «Питер Граймз» и других сочинений, но и как человек, на котором лежало несмываемое клеймо отщепенца, человека, который признался в своем нежелании, — а людей, которые не хотели воевать на войне, было достаточно много, но очень немногие имели мужество свой пацифизм обнародовать так, как это сделал Бриттен. И когда Бриттен получил заказ написать военный реквием к освящению нового храма в Ковентри, — как известно, старый средневековый храм был разрушен немецкой бомбардировкой, — Бриттен почувствовал, что настал его час. Настало время произнести то слово, которое он хотел бы и не мог сказать за 20 лет до этого.

Произведение написано на текст католического реквиема и на тексты английского поэта Уилфреда Оуэна. Этот поэт был солдатом Первой мировой войны и совсем молодым человеком погиб за несколько дней до окончания военных действий в восемнадцатом году. И всю силу своего таланта, весь свой пламенный дар слова Оуэн посвятил одному: сражаясь на фронтах Первой мировой войны, он писал о ненависти к войне. И Бриттен вынес одну фразу Оуэна как эпиграф своего сочинения. Он написал: «Поэт может только предупреждать. На большее поэт не способен. Я писал о жалости войны». И в этом слове «жалость» присутствует не только выражение скорби по поводу того, что произошла война, погибли люди. Сам факт братоубийства, убийства одного человека другим, по мнению Оуэна и по мнению Бриттена, есть факт невозможный, недоступный уму и, соответственно, факт преступный. Поэтому реквием Бриттена правильнее всего было бы назвать не «Военным реквиемом», а «Антивоенным реквиемом».

Здесь присутствует еще один аспект, о котором мало кто знает, и я думаю, что об этом аспекте тоже нужно сказать. Реквием посвящен четырем друзьям Бриттена, с упоминанием их военных регалий, это друзья его юности. Все четверо отдали свои жизни, но: считается, что все четверо погибли во время войны. Это не так. Трое действительно погибли во время военных действий Второй мировой войны. Четвертый покончил жизнь самоубийством в 1954 году, через девять лет после окончания Второй мировой войны, когда в Великобритании начались гонения на гомосексуалистов. И это в том числе скрытый слой содержания этого сочинения, о котором в то время, когда Бриттен писал, еще нельзя было говорить, потому что до шестьдесят седьмого года в Великобритании существовал закон, преследующий любой акт гомосексуализма как преступление. И Бриттен большую часть своей жизни провел, скрывая тот факт, о котором сегодня знают все, — что у него был партнер, всю жизнь был один и тот же партнер, это был его друг, его муза, его самый лучший исполнитель — Питер Пирс.

Так вот, Бриттен писал не только реквием против войны. Бриттен писал реквием против любого преследования людей за то, что они другие. За то, что они мыслят по-другому, за то, что они чувствуют по-другому, за то, что они по-другому созданы природой. И если вы внимательно вчитаетесь в тексты Оуэна, — который, кстати говоря, и, я думаю, это не случайность, тоже был гомосексуалистом и, служа в армии, вынужден это был скрывать, — вы увидите, сколько страха, сколько страдания скрывалось в этих людях все эти годы, которые они вынуждены были в себе прятать, подавлять, для того чтобы не стать изгоями в своей собственной стране. И реквием этот, несмотря на то, что в нем присутствует полностью текст католического реквиема, — это конфликт двух текстов. Это конфликт текста, который говорит о вечной жизни, и конфликт текста, который говорит о том, что вот лежит перед тобой тело убиенного солдата и ничто не может вернуть его к жизни.

Бриттен был человеком, который хотел бы верить в Бога, но ему было очень трудно, по разным причинам, может быть, прежде всего потому, что, будучи воспитан в достаточно жестких англиканских традициях, он сознавал как бы свою изначальную грешность, и поэтому для себя ни спасения, ни вечной жизни он не видел.

И мне кажется, что Бриттен в этом сочинении задает самый важный вопрос: а кто мы, люди, такие, чтобы судить других людей? Имеем ли мы на это право?

И вот когда из праха разрушенного собора в Ковентри возник новой собор и на освящении этого собора было сыграно сочинение Бриттена, в зале после окончания настала полнейшая тишина. Не было аплодисментов. Люди были просто не в состоянии аплодировать. И я думаю, что это связано не только с тем, что они столкнулись с выдающимся, действительно выдающимся сочинением современной музыки, — Дмитрий Шостакович назвал «Военный реквием» Бриттена лучшим сочинением двадцатого века; это заявление может быть и спорным, потому что трудно в таком столетии, где было создано столько выдающихся сочинений, назвать одно лучшее, но суть в том, что «Военный реквием» Бриттена попал в самую сердцевину многих проблем, с которыми вынуждены были жить люди в середине двадцатого века. И это сочинение идеальным образом нашло художественный способ выражения всем тем философским, политическим, социальным проблемам, которые существовали тогда и, к сожалению, существуют до сих пор.

Поэтому мы все, участники сегодняшнего концерта, посвящаем этот реквием памяти всех тех людей, которые несправедливо и безвременно отдавали и продолжают отдавать свою жизнь сегодня в мире, когда нет войны.

И вы увидите тексты на экранах, расположенных над оркестром, и это будут тексты в русском переводе. Подумайте о том, что это сочинение было исполнено не просто в России, оно исполнялось в Советском Союзе. Первое исполнение в Москве было в шестьдесят шестом году, и русский текст уже тогда был напечатан в программке. По тогдашним временам это был акт практически гражданского неповиновения — исполнение этого сочинения. И мне кажется, что сегодня, когда это сочинение уже стало неотъемлемой частью классического репертуара, тот нутряной, скрытый в нем человеческий смысл продолжает оставаться актуальным и продолжает колоколом бить нам в сердца и души».