Для концерта в КЗЧ им выбраны:

Полонез ля мажор, соч. 40 № 1;
Вальс ля минор, соч. 34 № 2;
Вальс до-диез минор, соч. 64 № 2;
Вальс си минор, соч. 69 № 2;
Полонез ми-бемоль минор, соч. 26 № 2;
Полонез до-диез минор, соч. 26 № 1;
Мазурка си-бемоль минор, соч. 24 № 4;
Мазурка ля-бемоль мажор, соч. 41 № 4;
Мазурка ре-бемоль мажор, соч. 30 № 3;
Мазурка до-диез минор, соч. 30 № 4;
Мазурка до мажор, соч. 56 № 2;
Мазурка фа минор, соч. 63 № 2;
Мазурка до-диез минор, соч. 63 № 3;
Мазурка ля минор, № 68 № 2.

«Шопена не стоит сравнивать с композиторами, поставляющими саундтреки для современных фильмов: милая, очаровательная, безличная музыка. В отличие от большинства артистов, борющихся за жизнь и всемирную известность в нашем деловом мире, Шопен никогда не потворствовал общественному вкусу, что бы ни думали профаны, услышавшие его музыку по радио», – писал Валерий Афанасьев в одном из своих эссе, вошедших в книгу «Что такое музыка?» (Москва: Аграф, 2007).

В том же тексте:

«Его музыку действительно обожали в парижских салонах и других камерных залах, где он исполнял свои ноктюрны и мазурки, зарабатывая на жизнь и делясь своими горестями. Но салоны в XIX веке ничуть не походили на нынешние супермаркеты, где можно слышать шлягеры или симфонию Бетховена, исполняемую Караяном».

«Подобно Бетховену и Веберну, Шопен – фигура загадочная. <…> Когда бы мне ни случалось исполнять его ноктюрны, мазурки, полонезы и баллады, я неизменно вспоминаю Диккенса: его фразы столь богаты и переполнены отзвуками и модуляциями, что не нуждаются в опоре сюжетной линии, что бы ни утверждали некоторые литературные критики. Произведения Шопена – “застывшие импровизации”, по выражению моего друга. В этом отношении Шопен напоминает мне Гоголя, особенно, когда он даёт волю своим великолепным каденциям, которые в чём-то похожи на гоголевские сравнения, на его “рассказы в рассказе”. Шопен напоминает мне и о Purgatorio Данте, переполненном печалью и ностальгией. <…> Шопен напоминает мне обо всём. И ни о чём».