В Санкт-Петербурге состоялась российская премьера «Альпийского реквиема» Александра Радвиловича

В Санкт-Петербурге состоялась российская премьера «Альпийского реквиема» Александра Радвиловича
На 54-м фестивале «Санкт-Петербургская музыкальная весна» прошла российская премьера «Альпийского реквиема» Александра Радвиловича. Композитор написал его по заказу австрийских музыкантов, и сочинение уже прозвучало в Клагенфурте (Австрия) и Венеции. 23 мая в Санкт-Петербургском Доме композиторов состоялось первое исполнение в России.

«В сочинении есть сюжет и даже небольшая театрализация, — говорит автор. — Реквием посвящен газовой атаке австрийцев на позиции итальянской армии в Альпах в 1917 году, когда австрийская армия предприняла двенадцатое, последнее решительное наступление на позиции итальянских войск. Погибло сразу более 8000 солдат. Это была последняя победа Австрии, через полгода империя развалилась. Но речь не только и столько об этом конкретном событии, а больше — про жизнь и смерть, про войну, которую у нас старательно забыли».

Сочинение, написанное для 4-х голосов, усиленных микрофонами, препарированного фортепиано и двух ударников, исполнили Антонина Машенкова (сопрано), Мария Жигоцкая (альт), Петр Гайдуков (тенор), Даниил Савин (бас), Артемий и Валерий Знаменские (ударные), Иван Александров (препарированное фортепиано). Дирижировал автор — Александр Радвилович.

В «Альпийском реквиеме», звучащем около получаса, — четыре части. «Первая часть, “In terra pax”, пронизана консонантной красотой природы, окутанной соловьиным пением и шелестом листвы. Мир на земле естественен и ясен, как «простая гамма» Сальери из маленькой трагедии Пушкина: незамутненная прозрачная тема (здесь автор пользуется серийной техникой) звучит у квартета в кульминации этой части. И вместе с тем — стелющийся убийца-газ зловещими шипящими и свистящими фонемами расползается по партитуре. Радвилович для каждой фонемы предусматривает особое положение губ, усиливая тем самым изобразительный эффект звучания.

Колокольное предостережение звучит в “Dies irae”. После этого дикий напор “Interitum” воспринимается как неизбежное следствие. И залихватские “Ура!”, и буйный алеаторический пир ударных — все ведет к катастрофе. В этой части не остается ничего человеческого — ясные мелодические линии голосов пропадают. Это экстаз перед агонией: еще минута — и газ уничтожит солдат-вокалистов. Под безжалостную регулярную ритмику траурного марша на сцену выйдет Император, возомнивший себя богом, гордо несущий корону на противогазе… Он вручит музыкантам ордена и кресты за отвагу и, удовлетворенный, удалится со сцены.

“Requiem”, финальная часть, — потрясение. Поднимаются из праха мертвые солдаты — ожившие скелеты с пустыми глазницами. Произнося последнее “amen”, они поочередно покидают зал, и остальные музыканты уходят вслед за ними. Глиссандирующий колокол, как голос прошлого, замирает, растворяясь в переливах трелей соловьев, оставляя чувство опустошения и, одновременно, надежды, смертного ужаса и очищения.

“Альпийский реквием” наполнен аллюзиями. Эпизод битвы — не отсылка ли к “ударному антракту” Шостаковича или “Ионизациям” Вареза? Не обращение ли к духу Стравинского? Появление Императора на сцене не цитата ли из написанной в концлагере опере Виктора Ульмана “Император Атлантиды”? А постепенно пустеющая сцена — не воспоминание о “Прощальной симфонии” Гайдна?..» (из рецензии санкт-петербургского музыковеда Елены Наливаевой).