Режиссер-постановщик премьеры – Татьяна Миткалёва, автор постановок на различных площадках Москвы, среди которых «Соловей» И. Стравинского (Театр им. Н. И. Сац), сценическая кантата «Крысолов» А. Журбина (Дом музыки, 2015), опера «Метаморфозы любви» А. Журбина и концерты «Не только музыка», «Король забавляется» (МАМТ, 2017), в 2018-22 – режиссер Камерной сцены им. Б. А. Покровского Большого театра.

Художник-постановщик – Сергей Рябов, выпускник Британской высшей школы дизайна, с 2022 учится в магистратуре Российского института театрального искусства – ГИТИС (программа «Художник в театре» п/р Марии Трегубовой). Сотрудничает с театрами: Электротеатр Станиславский («Таланты и поклонники», художник-постановщик, 2019), Российский академический молодежный театр («Трудный экзамен», художник-постановщик, 2022), МАМТ («Зазеркалье», ассистент художника-постановщика, 2023), Театр Наций («Анна Каренина. Процесс», ассистент художника-постановщика, 2023), театр «Практика» («Простодурсен», художник, 2023). В ближайших планах – оформление премьеры постановки театра Новая Опера «Война и мир. Наташа и Андрей» на музыку Прокофьева (январь 2024).

За музыкальную часть отвечает Феликс Коробов – главный дирижер Московского академического Музыкального театра им. К.С. Станиславского и Вл.И. Немировича-Данченко.

«Богомолов талантлив. С этим вроде бы никто не спорит. Но это значит, что он, как проводник, выстраивает спектакли из архетипических конструкций, которые запечатлены в нашем коллективном бессознательном. А в бессознательном простого россиянина живут и юдофобство, и ксенофобия, и расизм всех форм и видов — причем иногда в таком беспримесном, прямо-таки дистиллированном виде, что аж дух захватывает, как примеришься заглянуть в эти бездны. В благополучной (до поры, до времени) Европе, где вопреки манифесту того же Богомолова глубинный народ живет в парадигме протестантской (или католической) этики помогать ближнему, откликаться на зов, гасить в себе жестокость и нетерпимость — есть норма жизни. Она регулируется не только внешними установлениями и обычаями, но и внутренней потребностью, которая формировалась веками посещения воскресных школ и проповедей, где паства хором поет хоралы и слушает кантаты Баха. У глубинного homo postsoveticus такой потребности нет. Зато есть привычка к бытовой жестокости и разлитому на всех этажах социальной жизни хамству.

Упреки в том, что Богомолов не знаком с мировым оперным контекстом, скорее всего, справедливы. Но нет бы задуматься, отчего в России талантливый, думающий режиссер дает крен в сторону нигилизма, отметая, как ненужный хлам, пафос гуманистического, метафизику оперного жанра, стесняясь выказать хоть каплю сострадания герою — робкому подкаблучнику Хозе и радикально переосмысляя образ Кармен?

<…>

Режиссер — всего лишь уловитель пресловутого Zeitgeist, он прилежно помогает театру исполнять функцию зеркала общества и общественных настроений. Российское общество сегодня атомизировано и равнодушно. А зеркало Богомолова увеличивает и укрупняет то, что есть: гримасы порока, всеобщее падение нравов, этический конформизм, деформацию ценностей, аннигиляцию высоких смыслов. Не хочется прибегать к набившим оскомину и потерявшим всякий смысл терминам вроде постмодернизма и постиронии. Напишем по-простому: некогда на одной шестой суши вывели новую породу человеков — хомо советикус. Сейчас мы пожинаем плоды успешной селекции, невозможного, чудовищного культуртрегерства. Спектакль Богомолова, собственно, об этом.

<…>

«Кармен» в Пермской опере останется в истории отечественного театра как важный маркер общественных настроений; как грандиозный скандал; как провокативное зрелище, праздник безудержной, не знающей берегов, озорной фантазии режиссера — разрушителя табу, осквернителя сакральных опор оперного жанра и оскорбителя оперной публики. Во всяком случае, той ее части, которая требует, чтобы Сусанин выходил на сцену в лаптях, твердо считает, что Ленскому в сцене дуэли пальто «внакидку полагается» и готова с пеной у рта спорить о том, какие костюмы уместны для обитателей Валгаллы — богов Вотана и Фрики, будто они были знакомы с ними лично.

Но даже те, кто вроде бы не понаслышке знаком со стилями, словарем и приемами современной оперной режиссуры — и те ополчились на спектакль Богомолова с криками «низзя!», «позор!», «не замай!».

Богомолов успешно разрушил и выхолостил тайну и магию оперы как тотально условного, метафизического жанра. Что осталось? Полнокровность, веселый треп, кураж (порой на грани фола), рискованный, раблезианский юмор, безудержная карнавальность. Так ведь и опера «Кармен» такая: она вся — жизнь, бьющая через край. А где эта жизнь протекает — в Севилье или Одессе — какая, в сущности, разница? Конец-то все равно один: Хозе убил Кармен, трагедия любви и страсти свершилась».

Гюляра Садых-Заде, Masters Journal

«Кармен» в версии Константина Богомолова прекрасна, даже если стойко не нравится никому. Отношение всех ломающих копья «наслушанных» театралов, меломанов и простолюдинов к шумевшей неделю премьере в пермской опере лучше всего показали мои соседи по бельэтажу, куда удалось купить билеты. Пара среднего возраста каждые десять минут шипела: «Какая чушь!» Эти двое не аплодировали, но с каменными лицами и затаенным дыханием не отрываясь смотрели на сцену и слушали.

То, что король голый, было понятно уже когда анонсировалось, что новый спектакль в Перми будет ставить «муж самки Богомолова». На этой плоской шутке местной публики стоит остановиться в самом начале, ибо давайте будем честны сами с собой. Если мы считаем себя интеллигентными и образованными, «наслушанными и насмотренными», то почему себе позволяем скабрезные шутки, а другим — нет? И тут я вижу нас в зеркале от Богомолова: шутите и пошученными будете.

Непонятным накануне премьеры — для многих, если не большинства посвященных, было то, что будет с театром «после Курентзиса». Нас пугали, шантажировали, уходили, возвращались, с хороводами, песнями и плясками — все, как принято в классической античной драме. Кстати, первыми, кто возмущенно звонили мне после первого премьерного показа в субботу, 3 апреля, были трепетные поклонники индивидуального предпринимателя Теодороса Курентзиса. Именно они говорили, что «так нельзя, убить, посадить, запретить». Однако среди них оказались и те, кто пошел во второй, и даже в третий день «смотреть эту гадость».

И простая еврейская цыганка «Кармен» показала, что пермская опера без Теодора таки живее всех живых! Можете говорить что угодно, но это уже свершившийся факт: театр прекрасен, в отличной форме и может работать без приглашенных оркестрантов и певцов».

Ольга Седурина, Properm.ru

«Богомолов в спектакле переступает все мыслимые и немыслимые пределы политкорректности, нарушает общепринятые моральные и социальные табу, упрямо идет против «новой этики», сознательно вызывая огонь критики на себя. В этом смысле его «Кармен» воспринимается как логическое продолжение его же манифеста; он словно утверждает в спектакле идеи и мысли, высказанные в манифесте, но художественным образом. Пермская «Кармен» — сознательный, заостренный до уровня оскорбления вызов тем, кто готов оскорбляться, дай только повод.

И тут впору сравнить режиссера с его же оперной героиней, Кармен: она ведь ведет себя точно так же. <…>

«Кармен» в Перми получилась лихая. Смешная, фееричная, будоражащая. Поставлена затейливо. И играют хорошо. А поют еще лучше. Правда, в режиссуре не всегда концы с концами сходятся, и финал странноват: ну не ложится визг бензопилы на пронзительные строчки Маяковского о любви. Да и с временем промашка вышла: повышенная лохматость Хозе, ставшего зверем, демоном и садистом, — как-то внезапно, без подготовки его превращение в садиста произошло. Но это, как говорится, детали. Пермскую «Кармен» будут обсуждать еще долго: браниться, спорить, банить друг друга в Фейсбуке, предавать анафеме постановщиков, призывая на их головы всяческие кары и требуя введения драконовских законов, ограничивающих свободу творчества. Плавали, знаем: ничем хорошим это не кончается. Свобода превыше всего, а искусство делает нас свободными»

Гюляра Садых-заде, Петербургский театральный журнал

«Богомолов в спектакле переступает все мыслимые и немыслимые пределы политкорректности, нарушает общепринятые моральные и социальные табу, упрямо идет против «новой этики», сознательно вызывая огонь критики на себя. В этом смысле его «Кармен» воспринимается как логическое продолжение его же манифеста; он словно утверждает в спектакле идеи и мысли, высказанные в манифесте, но художественным образом. Пермская «Кармен» — сознательный, заостренный до уровня оскорбления вызов тем, кто готов оскорбляться, дай только повод.

И тут впору сравнить режиссера с его же оперной героиней, Кармен: она ведь ведет себя точно так же. <…>

«Кармен» в Перми получилась лихая. Смешная, фееричная, будоражащая. Поставлена затейливо. И играют хорошо. А поют еще лучше. Правда, в режиссуре не всегда концы с концами сходятся, и финал странноват: ну не ложится визг бензопилы на пронзительные строчки Маяковского о любви. Да и с временем промашка вышла: повышенная лохматость Хозе, ставшего зверем, демоном и садистом, — как-то внезапно, без подготовки его превращение в садиста произошло. Но это, как говорится, детали. Пермскую «Кармен» будут обсуждать еще долго: браниться, спорить, банить друг друга в Фейсбуке, предавать анафеме постановщиков, призывая на их головы всяческие кары и требуя введения драконовских законов, ограничивающих свободу творчества. Плавали, знаем: ничем хорошим это не кончается. Свобода превыше всего, а искусство делает нас свободными»

Гюляра Садых-заде, Петербургский театральный журнал

«Богомолов и его постоянный соавтор сценограф Лариса Ломакина отправляют героев оперы из Севильи в предреволюционную Одессу. Впрочем, время и место действия в спектакле мгновенно превращаются в сущую фантасмагорию. Кармен в спектакле — еврейка-бандитка Сонька Золотая Ручка, Хозе — русский солдат, Эскамильо — заезжая знаменитость, но все это только до тех пор, пока театральная фантазия не превратит каждого из них в кого-нибудь другого.

<…>

Партнерство режиссера Богомолова и дирижера Чижевского в спектакле не дежурно, у них если не одна идеология, то, безусловно, общий метод. Оба по-своему вытравливают из оперы весь романтизм и делают слышимым фарфоровый моцартианский стиль письма Бизе, изящество инструментовки, формальную стройность и игровую легкость всей конструкции, текучее время и стилистическую строгость форм — от песенок до виртуозных ансамблей и воздушных по звучанию хоров»

Юлия Бедерова, «Ъ»

«Оценивать получившийся у Богомолова спектакль с точки зрения соответствия музыке и драматургии Бизе — идея бесперспективная. На основе известной оперы придумывается остроумнейший театральный капустник, в котором осмеивается все и вся, от приевшихся оперных штампов до общественно табуированных тем, о которых принято молчать, либо упоминать вскользь и намеками. Надевая маску «интеллектуального шута», Богомолов щедро сыпет ехидными колкостями, так что достается всем: православным и атеистам, юдофилам и антисемитам, державникам и либералам. Беспощадный демон сатиры и иронии не щадит никого.

Перенос действия «из Севильи в Одессу» — не просто прихоть режиссера (все применяемые им вольности имеют свое объяснение), а создание легко узнаваемых смысловых координат, некого «мифологического пространства», населенного героями из анекдотов, персонажами из кинофильмов, сериалов, романов и баек. Сценограф и автор костюмов Лариса Ломакина, работавшая с Богомоловым также в его первой музыкальной постановке в театре Станиславского, конструирует пространство сцены таким образом, что оно легко преобразуется, от пленера большой площади до скромной комнаты в коммуналке.

<…>

В своем новом спектакле Константин Богомолов предстал, правда, не как Вольтер, а как уставший от жизни Фауст, который давно уже во всем разочаровался и его единственное желание — «все утопить». Но кто знает, быть может эта «прививка нигилизмом» сработает, и знаменитое гоголевское «над собой смеетесь» заставит нас серьезнее задуматься над тем, куда движется современный театр и современное искусство».

Георгий Ковалевский, «Театр»

Так оно и вышло. С тех пор едва ли был, и есть, хоть один оперный театр, который бы хотя бы раз не обратился к партитуре Жоржа Бизе. И вряд ли отыщется режиссер, который бы не поставил бы ее хотя бы раз в жизни, или не хотел бы поставить. Вот и Константин Богомолов захотел. И поставил «Кармен» в Пермском театре оперы и балета.

«Кармен» — второй опыт Богомолова в музыкальном театре. И первый полноценный оперный спектакль. Предыдущий — «Триумф Времени и Бесчувствия» Генделя на либретто Владимира Сорокина в МАМТе (2018) — был сценической версией оратории.

Постановка самой известной оперы самым модным и обсуждаемым российским театральным режиссером в Пермском театре оперы и балета вызвала небывалый ажиотаж задолго до премьеры. Сам же Богомолов этот ажиотаж и подогревал: «Такой Кармен вы еще не видели», — пообещал режиссер.

Мало кто из знаменитостей не отменил заранее свои планы на первые апрельские дни, чтобы припасть к великому.

В зале было немало московских гостей, способных заплатить 12 000 рублей за билет (таковы были цены на премьерный спектакль). Ходили слухи чуть ли не про 30 самолетов из Москвы. И в самом деле, по количеству вип-персон, прилетевших в дни премьеры в Пермь, «Кармен» Богомолова сравним разве что с премьерой балета «Нуреев» Серебреникова в Большом театре (декабрь 2017). Сопоставимы и герои, выбравшие свободу своей главной ценностью, и режиссеры, знающие цену пиару и медиашуму (при всей несопоставимости своих творческих индивидуальностей).

Была на премьере и супруга Богомолова.

«Какое же это прекрасное чувство, сидеть в зале и гордиться своим мужем, — написала Ксения Собчак на странице соцсети. — Непрекращающиеся овации и восторг на премьере оперы «Кармен»!!! Видеть восторг зала и понимать, что ты живешь с человеком не просто очень одаренным, а меняющим правила игры в искусстве. …Люблю. Горжусь. Полный восторг».

Никакого «Ах!»

Для знатоков творчества Константина Богомолова никакого «Ах!» в его постановке «Кармен», кажется, и не было, не случилось. Действие перенесено из Испании середины позапрошлого, XIX века в Одессу начала века ХХ? Постоянно мелькают титры с режиссерскими комментариями? Богомолов это делает во многих спектаклях.

Каждый, идущий на его спектакль, знает, на что он идет. Богомоловский стиль не обманывает. Другое дело, что современный театр все время оставляет место для вариативности интерпретаций, указывая на то, что можно и иначе, «не по Богомолову», с другими ключами подойти к либретто и музыке.

Поэтому, когда в современный музыкальный театр приглашается драматический режиссер, чьи ключи давно известны («Триумф Времени и Бесчувствия» в МАМТе «сшит» по сходным лекалам), возникают некоторые вопросы. Остается только расшифровать, что он в том или другом фрагменте откомментировал, почему он это сделал, что означает та или иная фраза, сюжетная линия, и как все это встраивается в тело спектакля (и что уж совсем не важно, не занимает музыкантов — как это все встраивается в оперу Бизе «Кармен»?)

В данном случае Богомолов наносит на Бизе, выдержавшего уже тысячи интерпретаций, густой слой своего «крема», внедряясь абсолютно в каждую деталь спектакля. Даже в музыкальную ткань.

Любая опера — и «Кармен» здесь не исключение — четырехмерное пространство. Она не только взаимодействует со слушателями на эмоциональном уровне: у нее есть и музыкальная ткань (темы, лейтмотивы, арии, речитативы, дуэты, трио, увертюра, каденции, паузы), и визуальный ряд, и текстовая основа (где и сосредоточены все образы, холмы и впадины сюжета, взлеты и падения, конфликты и любовь, и т.д. и т.п.).

Богомолов входит в этот массив как в чужой монастырь со своим уставом — и здесь нет ничего сенсационного (никакого «Ах!»), но кое-что интересное есть.

«Лез, лезу и буду лезть»

Действие «Кармен» Богомолова начинается в 1913 в Одессе. Рассказчик, ребе в широкополой иудейской шляпе и цивильном костюме, начинает повествование:

«Поговорим о Кармен. Поговорим о молниеносном ее начале и ужасном конце. Тени загромождают пути моего воображения. Она красивая и юная… Рядом русский солдат Хозе. Где то сердце, что равнодушно к его страданиям? Где страдания, что оправдают его поступок? По другую руку от нее Эскамильо, герцог. Мало кого так любила удача, мало кто так любил себя. Так почему же ее именем названа эта повесть, именем юной красивой девушки, не сделавшей ничего, кроме пары пустяков и пары разбитых сердец?»

Это пролог, начало действия. Но заканчивается действие 1940 годом, когда нацистами был организован концлагерь в Аушвице, и последнее имя, которое звучит в богомоловском сюжете — Геринг. Через историю Кармен режиссер показывает историю еврейского народа первой половины ХХ столетия: от дореволюционных погромов до газовых камер. Когда открывается занавес, зритель видит стены цвета ржавчины, но не все замечают, что по центру сцены и справа — дверные проемы в форме «дверей» в топку, где сжигали трупы. Проем в центре — пошире. Над правой «дверью» высвечено красным: «Arbeit macht frei». «Труд освобождает» (надпись над воротами концлагеря Аушвиц).

Действие начинается в 1913, а режиссер сразу напоминает нам об Освенциме. Почему? Вопрос к режиссеру, который бессмысленно ему задавать, даже если бы предоставилась такая возможность: жанр объяснений — не жанр Богомолова. Он занят другим — проверкой нас «на понятливость»:

«Хор одесского порта под руководством товарища Кехмана». (Товарищ Кехман, хозяин Михайловского театра, находился в зале).

«Хор не вмешивается. Потому, что в хоре нет евреев».

«Все на свете дым, кроме любви», «нельзя отдавать любовь без любви», «любовь превыше законов» (на фоне здания табачной фабрики и надписи Arbeit macht frei).

«Знаю, каждый за женщину платит. Ничего, если пока тебя вместо шика парижских платьев одену в дым табака» (Маяковский).

«Так поет юная еврейка Кармен».

«Сионисты-соблазнители говорят, что в Палестине горы во-о-от такой высоты,

а-а-а — и зеленый попугай».

«Эскамильо просит Кармен не ломаться. Он видит, что она не прочь».

Это навязчиво мешает воспринимать музыкальную ткань: ты должен постоянно читать. Причем не только строку перевода (опера исполняется на французском), но и комментарии Богомолова. Богомолов не только комментирует то, о чем поет герой: он еще и придумывает ему новую сюжетную линию. И разговаривает со зрителями.

Кто-то из пермяков резонно заметил, что этот спектакль скорее пришелся бы ко двору в пермском «Театре-театре» Бориса Мильграма (где, кстати, тоже есть оркестр). Если бы Богомолов поставил «Кармен» там, а не на оперной сцене, вопросов было бы меньше. Но драматических театров много, а оперных мало.

«Ну, пойдем по партитуре»

Микаэла приезжает искать Хозе среди контрабандистов. Она идет через горы, лес, (В чаще темного леса ей чудятся страшные волки, но они пугают скорее публику, а не Микаэлу. Она идет чтобы передать Хозе весточку от матери. Что же делает Богомолов в этой сцене?.

Из леса появляется еврейский ежик (уж не сам ли режиссер?). Титры: «Ну, пойдем по партитуре». И ежик подкладывает Микаэле под ноги листки партитуры. И она как бы идет по ней. Видимо, так, как прошел по ней режиссер. Но Богомолов уже готов (т.е. сам же и подготовил сцену, которая должна спровоцировать вопрос обывателя: за что же ты так непростительно прошелся по партитуре нашей любимой оперы? Тут же вывешивает нам свой ответ-комментарий, как индульгенцию, которой уже запасся: «Бог простит».)

Опера «Кармен» Жоржа Бизе в богомоловском «наполеоне» идет тонким слоем, а обо всем остальном надо лишь догадываться: что сказал режиссер, почему Микаэла «с подачи» ежика идет по партитуре, причем тут вообще ежик, etc. Куда она идет, зачем она идет — уже не важно, потому что тебя заполняет сверхсмысл той истории, которую ежик-режиссер ей сейчас предлагает. Он говорит с нами, и сам с собой, и с героиней.

«Ну и шутки у вас, Гоцман!»

Шуточки веселые, хорошие, пограничные. «Евреи всегда спасали русских, воевали за русских». Вероятно, Богомолов их и придумал. Нигде не написано, чей текст. В программке: «Либретто Анри Мельяка и Людовика Галеви по одноименной новелле Проспера Мериме. Редакция Константина Богомолова».

Публика аплодирует не удачно спетой арии, ошеломительной декорации, не выходу актера, уже завоевавшего внимание, а текстам Богомолова:

«Ведет себя как г…н»: аплодисменты.

Из увертюры к «Кармен» Богомолов делает фрейлехс, действие происходит в Одессе. Напоминает балет Охада Нахарина «Минус 16», идущий в МАМТе: танцоры танцуют, а старый еврей рассказывает. Так и рассказывались еврейские истории: официальных письменных источников, кроме Торы, не было, и вся история народа передавалась в устном пересказе. Поэтому и обрастала мифами, сказками, прибаутками, сдабриваясь количеством выпитого и современным юмором. Где-то мелькает «Сонька — золотая ручка». Как праздник Пурим — веселье со слезами на глазах.

«На Богатяновской…»

Как и в других своих спектаклях, Богомолов здесь не только ступает на «чужие территории», но и вступает в диалог с музыкой. В «Триумфе Времени и Бесчувствия» он вплетает в партитуру Генделя песню Е. Крылатова «Прекрасное далёко». В «Кармен» — россыпь цитат.

Вот «Хабанера» — основа будущего танго. И в спектакле звучит танго «На Богатяновской открылася пивная» (одесскую Дерибасовскую заменили на ростовскую Богатяновскую), а титры нам сообщают: «Так поет юная еврейка Кармен».

В революцию Кармен становится комиссаршей. Титры гласят: «Поет Хор одесского порта под руководством товарища Кехмана». А в это время титры предупреждают: «Но в дороге будь осторожен, не оступись». Богомолов разговаривает с Кехманом. Пароходство…? Кехман…? А-а-а…, Кехман же на пароходах возил бананы.

Подружки Кармен уезжают в Палестину: контрабандисты (они же сионисты) соблазнили их рассказами про «город золотой под небом голубым», «реки во-о-от такой ширины» и «горы во-о-от такой вышины». В конце концов девушки возвращаются домой, сионисты их обманули. Подружки встречаются и в компании с красным комиссаром Хозе поют песню из «Бумбараша»: «Думы окаянные, мысли потаенные, бестолковая любовь, головка забубенная». Кроме того, оказывается, у Хозе с Кармен семья. Они повенчались, а венчал их русский батюшка. Кармен готовит Хозе обед и ужин. Они живут в коммуналке, очередь в сортир, спускают воду в унитазе… Кармен рожает, роды принимает офицер, который вытаскивает у нее из-под юбки куклу.

Еврейский ежик встречает Микаэлу песенкой «Если долго, долго, долго, если долго по тропинке, если долго по дорожке…». Микаэла идет по партитуре под эту песенку. «Пусть страшно, и я умираю от ужаса. Русская одна среди евреев». Юлий Ким вполне может быть записан в соавторы Богомолова.

А Богомолов всё каламбурит. Вот Микаэла приносит Хозе пирожное безе от мамы из деревни Небезеево. А вот перед самым финалом выходит русская крестьянка, ложится на стол, умирает, и звучит русская народная песня. Спектакль заканчивается, крестьянка лежит. Хозе выбегает с раскаленным утюгом, и пытает им Кармен, а потом берет бензопилу и распиливает ее. В это время в титрах идут стихи Маяковского из «Флейты-позвоночника»: «Знаю, каждый за женщину платит. Ничего, если пока тебя вместо шика парижских платьев одену в дым табака».

Занавес опущен.

И еще долго ревет бензопила.

Судьба еврейского народа волнует умы человечества уже несколько тысячелетий.

Написано много книг и священных писаний. История овеяна легендами, иногда трудно различить, где правда, а где вымысел. На протяжении многих веков — преследования и гонения, массовые переселения, исходы…

ХХ век — особенный для евреев в Европе. Отмена черты оседлости. Холокост. «Решение еврейского вопроса». Образование Государства Израиль и обретение, наконец, исторической родины на Земле Обетованной.

И общая судьба с народами Европы: революции, две мировые войны, депортации, лагеря…

Неисчислимые жертвы. Великие художники, ученые, политики. Как и у других народов — злодеи и праведники.

Хорошо, что К. Богомолов интересуется еврейской темой. Но причем тут «Кармен»? Эту тему можно было бы обыграть и на другой опере: «Аиде», какой-то еще…

Может быть, Богомолову известно что-то, что менее известно нам. Старый еврей пересказывает судьбу еврейки Кармен: ну что ж, она, может быть, и схожа с Кармен Мериме (в Одессе были и табачные фабрики, и контрабандисты:

«По рыбам, по звездам
Проносит шаланду:
Три грека в Одессу
Везут контрабанду», — писал одессит Эдуард Багрицкий.

И все это, возможно, и было в Одессе. Но вот так с легкостью ежика по тропинке пробежаться сквозь темную чащу с миражами и волками по исторической судьбе народа?

Геноциду в XX и в XXI веке подвергались не только евреи. Тутси и хуту, сербы и албанцы, турки и армяне, кхмеры — но это всё другие истории, которые периодически грозят повторением.

Все же внимание и интерес к истории еврейского народа Богомолов своей «Кармен» привлек. Но зачем он ее распилил — нет, не он, а историк Соколов? А тем временем новые наполеоны — военачальники, маршалы и покорители всей Европы — вновь начали пилить историю.

«Новая постановка будет максимально приближена к авторской версии. Появятся разговорные диалоги, которых не было в постановке 1987 года. Они будут на русском языке, а музыкальный материал пойдет на французском», – рассказал на сентябрьской пресс-конференции в Саратовской опере дирижер-постановщик спектакля, главный дирижер театра Юрий Кочнев.

Художник-постановщик, художник по костюмам – Елена Мельникова. Художник по свету – Екатерина Чернощекова. Хормейстеры – Анна Вильперт, Михаил Толчин. Дирижер – Медет Тургумбаев.

Солисты:

• Кармен– Ольга Дё, Екатерина Федотова
• Хозе– Игорь Говзич, Аббосхон Рахматуллаев, Павел Корчагин
• Эскамильо– Дмитрий Соловьев, Алексей Смирнов
• Данкайро– Александр Корнеев, Владимир Ушаков
• Ремендадо– Александр Баев, Сергей Филимонов
• Цунига– Илья Иванов, Николай Колесников, Максим Санкиров
• Микаэла– Анна Шахова, Кристина Казарян
• Фраскита– Оксана Колчина, Надежда Федосеева
• Мерседес– Марина Демидова, Татьяна Гринчук

«Версия с разговорными диалогами более обостренная и подчеркивает некую эклектичность партитуры Бизе. Все номера в партитуре, относительно тонального плана, резко контрастны. Эмоциональные скачки в самом либретто присутствуют и в музыке. А речитативы, привнесенные Гиро (Эрнест Гиро, французский композитор, друг Жоржа Бизе, учитель Клода Дебюсси, переработавший к венской премьере «Кармен», уже после смерти Бизе, разговорные диалоги в опере в речитативы. – «МО»), сглаживают эту остроту. Плюс исходная редакция дает больше свободы для высказывания режиссера», – также подчеркнул Чижевский.

Художник-постановщик Лариса Ломакина уже много лет использует для своих картин и театральных декораций технику ржавления: листы черного металла начинают моментально ржаветь из-за смеси соли с перекисью водорода. В сценографии пермской «Кармен» ржавое железо занимает одно из ключевых мест.

«Мы отсылаем зрителя к определенному периоду истории – к началу XX века. Это время черно-белых фотографий, которые с течением времени приняли оттенок сепии, – рассказывает Ломакина. – Сепия, по моим ощущениям, очень чувственно сочетается с ржавчиной. Я сказала “чувственно” и думаю, что это самое важное слово, потому что именно такой – чувственной – реакции я буду ждать от зрителей».

Премьера «Кармен» продолжит серию постановок, осуществленных в Пермской опере современными российскими режиссерами. В ноябре 2020 театр представил «Дон Жуана» Моцарта в версии Марата Гацалова, в феврале 2021 – «Любовь к трем апельсинам» Прокофьева в постановке Филиппа Григорьяна. Музыкальным руководителем обоих спектаклей выступил главный дирижер Пермского театра оперы и балета Артем Абашев.

Опера будет исполняться на французском. «Для понимания и удобства зрителей театром предусмотрен подстрочник с переводом», – сообщается на сайте Якутского театра оперы и балета.

Николай Маркелов: «В моем творчестве “Кармен” прошла красной линией неоднократно. Первое обращение к этому произведению у меня было как у балетмейстера. Оперная “Кармен” – она более богатая и интересная. Музыка Бизе в соединении с французским текстом – это сила, магия и волшебство! Якутскую “Кармен” я ставлю как режиссер, а как балетмейстер я сам себе помогаю. Труппу театра могу только похвалить, творческий союз состоялся! Каждая сцена спектакля – это отдельный шедевр, особенно финал – это сцена написана с опережением тех лет, когда она была написана! Бизе предвосхитил свое время лет на пятьдесят – это потрясающее музыкальное письмо в будущее!»

Константин Хватынец: «С оркестром мне работалось легко, очень быстро с музыкантами мы нашли контакт. Они очень теплые и отзывчивые музыканты, способные воспринимать новое и что-то менять. У многих горят глаза! У оркестра большой потенциал! Театр обладает великолепным ресурсом вокалистов как молодых, так и опытных!»

Музыкальный руководитель и дирижер-постановщик – Александр Самоилэ. Дирижер – Андрей Лебедев. Сценография и костюмы Вячеслава Окунева. Хормейстер – Юлия Сенюкова. Хореограф-постановщик – Надежда Калинина. Художник по свету – Сергей Скорнецкий.

Главные партии репетируют Агунда Кулаева, Анастасия Лепешинская, Валерия Пфистер, Полина Шамаева (Кармен), Хачатур Бадалян, Георгий Васильев, Михаил Губский, Михаил Новиков (Хозе), Анджей Белецкий, Андрей Бреус, Артем Гарнов, Отар Кунчулиа, Евгений Ставинский (Эскамильо), Зарина Абаева, Марина Нерабеева, Екатерина Петрова (Микаэла).

Для режиссера Юрия Александрова и художника Вячеслава Окунева это уже третий совместный спектакль в Новой Опере, две предыдущие работы – «Князь Игорь» Александра Бородина и «Любовный напиток» Гаэтано Доницетти – довольно часто появляются в афише театра.