От панегириков до… Что писали о КарменБизеБогомолова рецензенты, журналисты, критики, блогеры

Прошлись по партитуре
От панегириков до… Что писали о КарменБизеБогомолова рецензенты, журналисты, критики, блогеры
Фото предоставлено пресс-службой Пермского театра оперы и балета

«Богомолов талантлив. С этим вроде бы никто не спорит. Но это значит, что он, как проводник, выстраивает спектакли из архетипических конструкций, которые запечатлены в нашем коллективном бессознательном. А в бессознательном простого россиянина живут и юдофобство, и ксенофобия, и расизм всех форм и видов — причем иногда в таком беспримесном, прямо-таки дистиллированном виде, что аж дух захватывает, как примеришься заглянуть в эти бездны. В благополучной (до поры, до времени) Европе, где вопреки манифесту того же Богомолова глубинный народ живет в парадигме протестантской (или католической) этики помогать ближнему, откликаться на зов, гасить в себе жестокость и нетерпимость — есть норма жизни. Она регулируется не только внешними установлениями и обычаями, но и внутренней потребностью, которая формировалась веками посещения воскресных школ и проповедей, где паства хором поет хоралы и слушает кантаты Баха. У глубинного homo postsoveticus такой потребности нет. Зато есть привычка к бытовой жестокости и разлитому на всех этажах социальной жизни хамству.

Упреки в том, что Богомолов не знаком с мировым оперным контекстом, скорее всего, справедливы. Но нет бы задуматься, отчего в России талантливый, думающий режиссер дает крен в сторону нигилизма, отметая, как ненужный хлам, пафос гуманистического, метафизику оперного жанра, стесняясь выказать хоть каплю сострадания герою — робкому подкаблучнику Хозе и радикально переосмысляя образ Кармен?

<…>

Режиссер — всего лишь уловитель пресловутого Zeitgeist, он прилежно помогает театру исполнять функцию зеркала общества и общественных настроений. Российское общество сегодня атомизировано и равнодушно. А зеркало Богомолова увеличивает и укрупняет то, что есть: гримасы порока, всеобщее падение нравов, этический конформизм, деформацию ценностей, аннигиляцию высоких смыслов. Не хочется прибегать к набившим оскомину и потерявшим всякий смысл терминам вроде постмодернизма и постиронии. Напишем по-простому: некогда на одной шестой суши вывели новую породу человеков — хомо советикус. Сейчас мы пожинаем плоды успешной селекции, невозможного, чудовищного культуртрегерства. Спектакль Богомолова, собственно, об этом.

<…>

«Кармен» в Пермской опере останется в истории отечественного театра как важный маркер общественных настроений; как грандиозный скандал; как провокативное зрелище, праздник безудержной, не знающей берегов, озорной фантазии режиссера — разрушителя табу, осквернителя сакральных опор оперного жанра и оскорбителя оперной публики. Во всяком случае, той ее части, которая требует, чтобы Сусанин выходил на сцену в лаптях, твердо считает, что Ленскому в сцене дуэли пальто «внакидку полагается» и готова с пеной у рта спорить о том, какие костюмы уместны для обитателей Валгаллы — богов Вотана и Фрики, будто они были знакомы с ними лично.

Но даже те, кто вроде бы не понаслышке знаком со стилями, словарем и приемами современной оперной режиссуры — и те ополчились на спектакль Богомолова с криками «низзя!», «позор!», «не замай!».

Богомолов успешно разрушил и выхолостил тайну и магию оперы как тотально условного, метафизического жанра. Что осталось? Полнокровность, веселый треп, кураж (порой на грани фола), рискованный, раблезианский юмор, безудержная карнавальность. Так ведь и опера «Кармен» такая: она вся — жизнь, бьющая через край. А где эта жизнь протекает — в Севилье или Одессе — какая, в сущности, разница? Конец-то все равно один: Хозе убил Кармен, трагедия любви и страсти свершилась».

Гюляра Садых-Заде, Masters Journal

«Кармен» в версии Константина Богомолова прекрасна, даже если стойко не нравится никому. Отношение всех ломающих копья «наслушанных» театралов, меломанов и простолюдинов к шумевшей неделю премьере в пермской опере лучше всего показали мои соседи по бельэтажу, куда удалось купить билеты. Пара среднего возраста каждые десять минут шипела: «Какая чушь!» Эти двое не аплодировали, но с каменными лицами и затаенным дыханием не отрываясь смотрели на сцену и слушали.

То, что король голый, было понятно уже когда анонсировалось, что новый спектакль в Перми будет ставить «муж самки Богомолова». На этой плоской шутке местной публики стоит остановиться в самом начале, ибо давайте будем честны сами с собой. Если мы считаем себя интеллигентными и образованными, «наслушанными и насмотренными», то почему себе позволяем скабрезные шутки, а другим — нет? И тут я вижу нас в зеркале от Богомолова: шутите и пошученными будете.

Непонятным накануне премьеры — для многих, если не большинства посвященных, было то, что будет с театром «после Курентзиса». Нас пугали, шантажировали, уходили, возвращались, с хороводами, песнями и плясками — все, как принято в классической античной драме. Кстати, первыми, кто возмущенно звонили мне после первого премьерного показа в субботу, 3 апреля, были трепетные поклонники индивидуального предпринимателя Теодороса Курентзиса. Именно они говорили, что «так нельзя, убить, посадить, запретить». Однако среди них оказались и те, кто пошел во второй, и даже в третий день «смотреть эту гадость».

И простая еврейская цыганка «Кармен» показала, что пермская опера без Теодора таки живее всех живых! Можете говорить что угодно, но это уже свершившийся факт: театр прекрасен, в отличной форме и может работать без приглашенных оркестрантов и певцов».

Ольга Седурина, Properm.ru

«Богомолов в спектакле переступает все мыслимые и немыслимые пределы политкорректности, нарушает общепринятые моральные и социальные табу, упрямо идет против «новой этики», сознательно вызывая огонь критики на себя. В этом смысле его «Кармен» воспринимается как логическое продолжение его же манифеста; он словно утверждает в спектакле идеи и мысли, высказанные в манифесте, но художественным образом. Пермская «Кармен» — сознательный, заостренный до уровня оскорбления вызов тем, кто готов оскорбляться, дай только повод.

И тут впору сравнить режиссера с его же оперной героиней, Кармен: она ведь ведет себя точно так же. <…>

«Кармен» в Перми получилась лихая. Смешная, фееричная, будоражащая. Поставлена затейливо. И играют хорошо. А поют еще лучше. Правда, в режиссуре не всегда концы с концами сходятся, и финал странноват: ну не ложится визг бензопилы на пронзительные строчки Маяковского о любви. Да и с временем промашка вышла: повышенная лохматость Хозе, ставшего зверем, демоном и садистом, — как-то внезапно, без подготовки его превращение в садиста произошло. Но это, как говорится, детали. Пермскую «Кармен» будут обсуждать еще долго: браниться, спорить, банить друг друга в Фейсбуке, предавать анафеме постановщиков, призывая на их головы всяческие кары и требуя введения драконовских законов, ограничивающих свободу творчества. Плавали, знаем: ничем хорошим это не кончается. Свобода превыше всего, а искусство делает нас свободными»

Гюляра Садых-заде, Петербургский театральный журнал

«Богомолов в спектакле переступает все мыслимые и немыслимые пределы политкорректности, нарушает общепринятые моральные и социальные табу, упрямо идет против «новой этики», сознательно вызывая огонь критики на себя. В этом смысле его «Кармен» воспринимается как логическое продолжение его же манифеста; он словно утверждает в спектакле идеи и мысли, высказанные в манифесте, но художественным образом. Пермская «Кармен» — сознательный, заостренный до уровня оскорбления вызов тем, кто готов оскорбляться, дай только повод.

И тут впору сравнить режиссера с его же оперной героиней, Кармен: она ведь ведет себя точно так же. <…>

«Кармен» в Перми получилась лихая. Смешная, фееричная, будоражащая. Поставлена затейливо. И играют хорошо. А поют еще лучше. Правда, в режиссуре не всегда концы с концами сходятся, и финал странноват: ну не ложится визг бензопилы на пронзительные строчки Маяковского о любви. Да и с временем промашка вышла: повышенная лохматость Хозе, ставшего зверем, демоном и садистом, — как-то внезапно, без подготовки его превращение в садиста произошло. Но это, как говорится, детали. Пермскую «Кармен» будут обсуждать еще долго: браниться, спорить, банить друг друга в Фейсбуке, предавать анафеме постановщиков, призывая на их головы всяческие кары и требуя введения драконовских законов, ограничивающих свободу творчества. Плавали, знаем: ничем хорошим это не кончается. Свобода превыше всего, а искусство делает нас свободными»

Гюляра Садых-заде, Петербургский театральный журнал

«Богомолов и его постоянный соавтор сценограф Лариса Ломакина отправляют героев оперы из Севильи в предреволюционную Одессу. Впрочем, время и место действия в спектакле мгновенно превращаются в сущую фантасмагорию. Кармен в спектакле — еврейка-бандитка Сонька Золотая Ручка, Хозе — русский солдат, Эскамильо — заезжая знаменитость, но все это только до тех пор, пока театральная фантазия не превратит каждого из них в кого-нибудь другого.

<…>

Партнерство режиссера Богомолова и дирижера Чижевского в спектакле не дежурно, у них если не одна идеология, то, безусловно, общий метод. Оба по-своему вытравливают из оперы весь романтизм и делают слышимым фарфоровый моцартианский стиль письма Бизе, изящество инструментовки, формальную стройность и игровую легкость всей конструкции, текучее время и стилистическую строгость форм — от песенок до виртуозных ансамблей и воздушных по звучанию хоров»

Юлия Бедерова, «Ъ»

«Оценивать получившийся у Богомолова спектакль с точки зрения соответствия музыке и драматургии Бизе — идея бесперспективная. На основе известной оперы придумывается остроумнейший театральный капустник, в котором осмеивается все и вся, от приевшихся оперных штампов до общественно табуированных тем, о которых принято молчать, либо упоминать вскользь и намеками. Надевая маску «интеллектуального шута», Богомолов щедро сыпет ехидными колкостями, так что достается всем: православным и атеистам, юдофилам и антисемитам, державникам и либералам. Беспощадный демон сатиры и иронии не щадит никого.

Перенос действия «из Севильи в Одессу» — не просто прихоть режиссера (все применяемые им вольности имеют свое объяснение), а создание легко узнаваемых смысловых координат, некого «мифологического пространства», населенного героями из анекдотов, персонажами из кинофильмов, сериалов, романов и баек. Сценограф и автор костюмов Лариса Ломакина, работавшая с Богомоловым также в его первой музыкальной постановке в театре Станиславского, конструирует пространство сцены таким образом, что оно легко преобразуется, от пленера большой площади до скромной комнаты в коммуналке.

<…>

В своем новом спектакле Константин Богомолов предстал, правда, не как Вольтер, а как уставший от жизни Фауст, который давно уже во всем разочаровался и его единственное желание — «все утопить». Но кто знает, быть может эта «прививка нигилизмом» сработает, и знаменитое гоголевское «над собой смеетесь» заставит нас серьезнее задуматься над тем, куда движется современный театр и современное искусство».

Георгий Ковалевский, «Театр»

«МО» № 7 (498) 2022

«Музыкальное обозрение» в социальных сетях

ВКонтакте    Телеграм