Пятнадцать симфоний Шостаковича описаны в тринадцати главах (не считая вступительной. Друг с другом объединены Вторая и Двенадцатая, «октябрьские», а также Третья и Пятнадцатая: их автор видит как тандем весны («Первомайская») и осени (вынесенная в название главы «Осень патриарха»).

Не следует думать, будто Райскин посвящает каждой симфонии Шостаковича по 20 страниц текста: его описания куда более емки, а общий объем книги складывается из того, что под ее обложкой размещены также немецкий и английский переводы.

К остальным остается относиться как к вневременным рассуждениям, погружаться в них как в единую, равномерную атмосферу условных девяностых-нулевых.

В книге много статей, освещающих конкретных музыкальные события (концерты, гастроли, премьеры) и анализирующих музыкальные явления.

Но наиболее репрезентативна она как колумбарий: десятки текстов посвящены памяти ушедших из жизни современников автора.

Об авторе

Иосиф РАЙСКИН (1935)

Родился 4 сентября 1935 в Куйбышеве (ныне Самара). В возрасте 6 лет присутствовал на премьере Седьмой симфонии Дмитрия Шостаковича в Куйбышевском театре оперы и балета.

В 1957 окончил Ленинградский электротехнический институт по специальности «физика электронных приборов». В годы учебы в ЛЭТИ, в 1956, инициировал «Обращение группы ленинградских любителей музыки ко Второму съезду советских композиторов» в защиту творчества западноевропейских композиторов (в частности, Бриттена и Малера), которое в СССР «подвергалось неистовому обругиванию или, в лучшем случае, замалчивалось…», и против догматизма в музыкальном искусстве. Письмо подписали 123 человека, подпись 20-летнего И.Г. Райскина стояла первой.

В 1958–1965 работал в ЦНИИ ВМФ СССР. Автор изобретений в области навигации. Инженер-капитан 3 ранга (запаса).

В 1965–1992 преподавал на кафедре физики в Ленинградском горном институте. Одновременно работал редактором в Ленинградской филармонии и Союзе композиторов, занимался музыкальной критикой.

В 1975 окончил теоретико-композиторский факультет Ленинградской консерватории как музыковед (класс проф. Е. Орловой), в 1981 — аспирантуру (класс проф. Л. Данько).

С 1978 — член Союза композиторов России.

В 1995–1997 главный редактор газеты Санкт-Петербургской филармонии «PRO MUSICA».

С 1998 — ведущий редактор, с 2001 главный редактор газеты «Мариинский театр». С 2004 — ведущий редактор и постоянный автор газеты «Санкт-Петербургский музыкальный вестник».

Автор свыше 500 статей в периодической печати и научных сборниках, словарях и энциклопедиях.

Автор-составитель буклетов к спектаклям и фестивалям Мариинского театра, Санкт-Петербургской филармонии и Союза композиторов сборников статей. Автор монографии «Дмитрий Шостакович. Симфонии общей судьбы» и сборника статей «Записки филарманьяка». Автор сборников стихотворений «Муз’ыке все благодаря» и «Книга признаний».

Награжден медалью ордена «За заслуги перед Отечеством» II степени (2009).

Лауреат премии «Музыкальное обозрение» (2013) в номинации «Журналист года».

Отец альтиста и дирижера Даниэля Райскина, музыкального руководителя Симфонического оркестра Виннипега (Канада), Словацкого филармонического оркестра.

Из книги

Дмитрий Шостакович. Симфонии общей судьбы

Я в первый раз увидел Шостаковича 5 марта 1942 года. … Куйбышев, эвакуация … Учительница музыки (да будет ей вечное благо!) посоветовала матери отвести меня на премьеру Седьмой симфонии Шостаковича. Там в местном Дворце культуры в это время выступал Большой театр. Самуил Самосуд, как теперь сказали бы, продирижировал мировой премьерой Седьмой.

Помню, что в зале плакали и улыбались сквозь слезы. Много ли до ребенка неполных семи лет могло дойти во всей полноте? Но запечатлелось же на всю жизнь!

По возвращении из эвакуации незадолго до конца войны, учусь в обычной школе в рабочем районе, где мы жили – у Нарвских ворот, хожу в музыкальную школу …

И вот грянул 1948 год с ужасным Постановлением ЦК ВКП (б) об опере В. Мурадели «Великая дружба». Шостакович – «антинародный композитор!». Помню, что в музыкальной школе постановление обсуждали – по-разному, на официальном уровне и в кулуарах. Последнее, разумеется, тихо, вполголоса – время было страшное. А в общеобразовательной школе тем более, как будто, не до протеста или хотя бы сочувствия к «композиторам-формалистам». Одна учительница даже сострила по их адресу: дескать следующим произведением Шостаковича будет … Концерт для барабана с оркестром! А все-таки и в простой школе, всего в нескольких километрах от фронтовых окопов недавно еще блокадного Ленинграда, нашлось несколько учеников, для которых имя Шостаковича – «не пустой для сердца звук»! Мой одноклассник Ратмир Тарасов начинал выстукивать откидной крышкой парты – сейчас в школах таких парт нет – «тему нашествия» из Седьмой, к нему присоединялся весь класс.

<…> назову еще одну точную дату – 17 декабря 1953 года, даже помню, что сидел в 31-м, последнем ряду Большого зала вместе с друзьями-студентами – премьерой Десятой симфонии дирижировал Евгений Александрович Мравинский. К тому времени, кроме Седьмой уже слышал Первую, Пятую симфонии; других (формалистических) не играли. Еще не знаю пронзительных строк поэта: «Век мой, зверь мой, кто сумеет/ Заглянуть в твои зрачки?» – но слышу: в Скерцо из Десятой Шостакович заглянул за край нашей страшной действительности.

Общность судьбы для миллионов как раз и возникает в тоталитарном обществе, в особенности в стране, где существовали многовековые традиции преобладания о б щ и н н о г о, соборного сознания над индивидуальным, государства над личностью, над ее правами. И потому до недавнего времени Шостакович был актуален в России более, чем на либеральном Западе, где его незаслуженно и вопреки глубинному смыслу музыки, обвиняли в сотрудничестве с режимом. <…>

Но музыка Шостаковича одержала верх, здравый смысл восторжествовал. Композитор, смущаясь, рассказал своему другу Исааку Гликману об одном эпизоде, приключившемся с ним во время последнего посещения Америки (июнь 1973). «Пьер Булез, занявший в Нью-Йорке пост Леонарда Бернстайна, делает очень много для пропаганды классической и современной музыки. Кстати сказать, с ним у меня произошел небольшой конфуз. Это случилось на банкете. Представь себе, что сверх-модернист Булез подошел ко мне, схватил мою руку и поцеловал ее, а я от неожиданности не успел ее выдернуть. Вот какой произошел конфуз».