Соображения на 2 апреля: первичное осознание шока

Ничего хорошего не могу вообразить. Смотря правде в глаза, представляется только затяжной экономический кризис, который ударит по непроизводительным секторам, то есть в первую очередь по элитарному искусству, о котором, собственно, и разговор.

Какому культу мы служим/служили?

Да, мы служим элитарному искусству. Многие из нас сумели прожить жизнь, служа ему за деньги. Иначе говоря, осуществить профессию служителя элитарному искусству, причем в Советской России с бóльшим эффектом, чем где бы то ни было. Благодаря унаследованному от Великой Французской революции культу светского искусства на службе великих идей Просвещения.

Просвещение, Век Разума, Вера в Разум. Сравнительно недавно я поняла, что «вера в разум» — это оксюморон. Если вера, то это не может быть разум, а если разум — это не может быть вера. Тем не менее культ служения светскому искусству устоялся в Западной цивилизации благодаря устойчивому мифу, что искусство делает человека гуманнее. Этот культ оказался настолько прочным, что выдержал зверства нацизма и других тоталитарных систем, которые показали отсутствие у палачей всякого противоречия между умением ценить высокое искусство и массово уничтожать себе подобных.

Французская модель поощрения государством искусств заменила придворный патронат. Поскольку Французской республике было далеко до тоталитаризма, искусства оставались независимыми от власти и идеологии. Советская Россия соединила государственную поддержку с придворным патронатом, который накладывал на бенефицианта обязательство служить двору и укреплять его власть. Гибрид оказался сильным и живучим, породив Шостаковича, советского Прокофьева и многих прекрасных композиторов их и следующего поколений — пока не кончилось идеологическое давление, которое направляло творческую фантазию и мастерство композиторов на совершествование подтекста и парадоксальным образом оборачивалось вершинными мировыми шедеврами.

Итак, высокое искусство никогда не выживало без патроната (церкви, монархии, аристократии или государства), тем более элитарное. В XX веке элитарное искусство так или иначе просуществовало как часть высокого искусства, примкнув к последнему и пользуясь его общественно-культурными ресурсами. Концертные программы, сочетающие популярную классику, привлекательного солиста и современно-элитарную пьесу, которую публика вынуждена будет вытерпеть в течение 15 минут, отражают эту общую модель. Можно сказать, что пока доступная классика способна привлечь публику и спонсоров (оба необходимы и взаимодополняемы), а у спонсоров находятся деньги на фестивали и конкурсы, у элитарной музыки остается шанс пребывать хотя бы в нынешнем состоянии.

Хуже, если эта столетняя и работавшая до марта 2020 модель не выдержит глобального экономического спада. Тогда элитарная часть будет первой обречена на забвение.

Уже в 1980-х годах считалось, что потребителей элитарной музыкальной культуры всего 4 % населения в западном мире (информация, насколько я помню, из книги М. Финка “Inside the Music Business: Music in Contemporary Life”. Macmillan USA: 1989). У меня нет данных на сегодняшний день. Вполне возможно, что это удерживалось до сего момента ценой колоссальных усилий многих других, но тоже непроизводительных институций, живущих за счет спонсорства и рекламы. Вопрос только в том, чтобы они, подпорки этого хрустального замка, тоже не рухнули. Иначе говоря, чтобы нынешний разрушительный «корона-нефтяной» кризис, масштабы которого еще не ясны, как и то, какую цепочку кризисов они за собой потянут и в какое домино Иначе говоря, чтобы нынешний разрушительный «корона-нефтяной» кризис, масштабы которого еще не ясны (как и то, какую цепочку кризисов он за собой потянет — эффект домино весьма вероятен), не погубил наработанное. Пока что политические кризисы вдруг ушли в тень. Но многое должно измениться, при том, что поколения сменяются независимо ни от чего.

Ах, как хорошо было между кризисами!

Это не первый мировой кризис, и те глубокие изменения в культуре, в частности музыкальной, которые нам известны по истории музыки, как правило, были следствием таких кризисов. Культура — это часть природы. Она способна выжить и как-то вновь вырасти из-под земли, как можно видеть в парках и лесах после пожаров. Распад аристократической культуры в результате наполеоновских войн привел к образованию другого общества и другого типа культуры, ориентированного на массового зрителя/слушателя. Какую-то роль в этом сыграло распространение и совершенствование вакцинации против оспы, сделавшие большие собрания людей не столь фатально летальными, как до того. На всякий случай стоит помнить, что по сравнению с оспой ковид-19 — это детские игрушки. Пока. Но похоже, что как и оспа он сам по себе никогда не уйдет. Открытие вакцинации — одно из величайших достижений XVIII века, способствовавшее массовости культурных событий, без которой трудно представить культуру и искусство XIX и XX веков.

Массовость публики вызвала и взрыв профессиональной занятости. Доступ музыкантов в широкой аудитории вызвал расщепление институции музыканта-капельмейстера на институции композитора и исполнителя. Шопен, Лист, Паганини, Рахманинов, Скрябин, Прокофьев — последние, кто их сочетал, но они уже играли и дирижировали по большей части свою музыку.

Развитие концертной жизни вызвало развитие критики. От институции музыкального критика отпочковалась институция музыковедов. Количество профессионалов и обслуживающих людей, а также логистика: производство инструментов, строительство и содержание концертных залов и нотопечатание, и, наконец, основание геометрической пропорции в количестве получающих музыкальное образование развили армию людей занятых в осуществлении концертно-музыкальной жизни.

Когда кризис далеко позади, людям свойственно успокоиться и созидать. С этим приходит забвение того, что если прошедший кризис далеко позади, то новый кризис близко впереди. Надежда, что это если это и будет, то когда-нибудь потом, не при нас, сбывается только у тех, кто успевает уйти в мир иной раньше. Тогда что лучше: не дожить до кризиса или попытаться его пережить? Это не наш выбор, мы со своей культурой — часть природы.

Технология и репертуарная революция

Становление и расцвет нового типа музыкальной культуры в XIX веке не могли бы осуществиться без новых технологий. Развитие доступной по цене и трудоемкости техники нотопечатания сделало музыку прошлых веков достоянием более поздних. Это колоссальная революция в музыкальной культуре, которая фатально расщепила репертуар на доступную для восприятия классику и «современную» музыку». Такого не было никогда ранее. Композиторам XX и XXI веков нужно соперничать за публику не столько между собой, как было всегда, сколько с классическим наследием. Эта конкуренция безнадежная, вынуждающая их идти на крайности, которые лишь отвращают слушателя, избалованного дружественной классикой.

Добавим к этому институцию популяризаторов и мифотворцев, необходимую для того, чтобы «просвещенная» ими публика пришла в концертный зал, а также институцию культа исполнительства с его богами, богинями, антрепренерами, дизайнерами, пиаром и т.д. И можно вообразить, сколь огромным стал музыкальный мир. Или, переводя на сегодняшний язык, сколько людей сейчас потеряли работу. И это только в классически-концертной сфере. Но не меньше, если не больше, пострадала и популярная культура, поскольку там публики больше, звезды ярче, ставки выше.

Постскриптум 2 июля

Новые технологии, индустрия звукозаписи и медиа помогли концертной музыке выжить после первой мировой войны. Что-то существенное изменится и сейчас. Те, кто чувствуют и новую публику, и новые технологии, найдут и новые пути выхода из кризиса. «Рокизация» классики — условно говоря, «филармония в джинсах», — возможно, один из верных путей преобразования концертной жизни. Но сколько протянут театры, предложив сейчас руку/экран поддержки сидящим дома пенсионерам? Как выживут оркестры? О чем подумают молодые люди, собирающиеся учиться в музыкальных академиях и сделать классическую музыку своей профессией? Будут ли существовать спонсируемые издательства, печатающие музыковедческие книги?

Увы, ни в апреле, ни в мае, ни в июне ничего принципиально не изменилось, и теперь уже никто ни на какое скорое решение «как бы вернуть былое» не рассчитывает. Надежда опять-таки на технологии, уже медицинские. Если не вакцина, что не скоро, спорно и страшновато, — то, может быть, экспресс-тесты входящих в концертный зал, о которых кто-то упомянул то ли как о мечте-пожелании, то ли как о проекте в работе? Если бы пострадала только музыка, нам было бы вообще не на кого надеяться. Но мы пигмеи по сравнению с авиацией, туризмом, спортом, их деньгами, потерями и людскими ресурсами. Может, они что-то придумают и нам перепадет.

Пока что музыканты стойко стараются держать форму, многие репетируют, и им платят зарплату. Отступать некуда. Кто-то, наверное, переквалифицируется в «основные работники», кто-то засядет с детьми, которых пока некуда девать. Привыкаем жить день за днем, не терять наработаные связи.

Не получается тоники ни в мажоре, ни в миноре. Все в скрябинских апокалиптически-анархически-утопических тритонах…