Наследники по прямой

Не только дух Сергея Дягилева витает над Пермью, на каждом Дягилевском фестивале требуя «удиви меня», но и дух легендарного интенданта Жерара Мортье (1943-2014), идеолога Зальцбургского фестиваля 1990-х, основателя Рурской триеннале (2002), человека, изменившего репертуарный облик Ла Монне и Мадридской королевской оперы. Незадолго до смерти Мортье краткое время побыл председателем Дягилевского фестиваля, а в 2016 году в Перми был выпущен русский перевод его мемуаров «Драматургия страсти». В числе того живого и прогрессивного, что продвигал Мортье, были не только нетривиальные названия и радикальные режиссерские подходы, но и показы оперы на телевидении – ибо билет в театр стоит денег, в Европе немалых, билеты на кинопоказы тоже не бесплатные, а популяризировать жанр надо. Умер Мортье, умерло телевидение, но жива идея – и вот уже третью из трех своих премьер сезона Пермская опера демонстрирует в прямом эфире онлайн.

Рядовых событий среди них нет. Показанный в ноябре 2022 «Замок герцога Синяя Борода» в постановке Евгении Сафоновой – тягучий и жуткий микрокосм обреченных судеб. Вышедший в апреле 2023 «Летучий голландец» Константина Богомолова – ожидаемо громкий инфоповод. Ну а «Бал-маскарад» Владиславса Наставшевса – инъекция живой жизни в жанр, до омертвления уставший сам от себя.

Бальная книжка

В прошлом сезоне Наставшевс поставил в Пермской опере «Евгения Онегина» и получил «Золотую Маску» за лучшую работу режиссера. В «Бале-маскараде» Наставшевс традиционно берет на себя и роль художника, но в этот раз с ним работали, уже как соавторы, его ассистентки из предыдущей оперной постановки – это был «Демон» в Большом театре в декабре 2022 – Валерия Барсукова (сценография) и Майя Майер (костюмы). Художники по свету – Александр Романов из Большого театра и Алексей Хорошев из Перми, художник по видео – Игорь Домашкевич. Созданный ими визуальный мир спектакля прост и сложен одновременно: в двух словах можно сказать, что мы имеем дело с театром в театре, причем с театром костюмным, однако маркеры времени, все эти парики и кринолины, по-театральному обманчивы – через эпоху короля Густава просвечивает эра немого кино, но никуда из XXI века мы на самом деле не уходим. Мы смотрим на своих современников, а прежде всего – мы их слышим. Ибо дирижер-постановщик Мигран Агаджанян и хормейстеры Екатерина Антоненко и Вячеслав Козленко работают с оркестром и певцами так, что дистанция с почтенной, но не самой почитаемой партитурой Верди отсутствует как факт.

Опасные танцы

В XIX веке с копирайтами было просто. В 1833 Даниэль Обер сочинил оперу «Густав III, или Бал-маскарад» на либретто Эжена Скриба. Скриб отталкивался от реального события недавней истории – произошедшего в 1792 году покушения на убийство шведского короля Густава III на балу в им же построенном оперном театре. Покушавшегося схватили и казнили, король умер от последствий ранения. Густав III был фигурой противоречивой и принимал непопулярные меры, чтобы добиться абсолютной власти, за что и пострадал, но в либретто Скриб сделал мотивы покушения не политическими, а личными: придумал королю возлюбленную – чужую жену, чей муж в пылу ревности мстит за свою честь, не ведая, что совершает чудовищную ошибку. Этот сюжет Верди и передал готовеньким собственному либреттисту Антонио Сомме, который написал для него либретто «Короля Лира», так и оставшегося нереализованным.

Зато с цензурой в XIX веке просто не было. Шел конец 1850-х, до объединения Италии оставалось совсем чуть-чуть, и реакционная цензура на последнем издыхании придиралась в сюжете ко всему: цареубийству, колдовству, видимости адюльтера. Авторы переносили действие из Швеции XVIII века в Померанию XVII, а потом обратно в Швецию, но уже без коронованных особ; отбивались от театра, тайком от них согласовавшего благонадежное либретто, в котором события происходили во Флоренции XIV века. Наконец героев приютила колониальная Америка XVII века, где они стали поддаными британской короны с титулами не выше графского у главного героя. Таким «Бал-маскарад» и увидели на премьере в Риме в феврале 1859.

Сегодня «Бал» периодически исполняют, заменяя имена и реалии на шведские: не граф Ричард, а Густав III, не Рене (Ренато), а граф Анкарстрём (в частности, в Михайловском театре, в постановке Андрейса Жагарса 2010 года). Но у авторов оперы такой версии в готовом виде никогда не было – только на уровне концепции. В Перми идет канонический американский «Бал».

Таится лицо под личиной

В «Бале-маскараде» много прекрасной музыки, но звездой репертуара он не стал. Даже в эпоху изобретательных режиссерских трактовок, способных оправдать любой поворот сюжета, эту оперу никто не раскрыл так, чтобы все эти походы к гадалке, свидания на поляне для казни и неузнавания мужем собственной жены оказались хоть сколько-то объяснимы. Да и персонажи какие-то странные: противоречивые, мечущиеся, совершающие странные поступки – в общем, люди, что с них возьмешь; Верди таких любил, но обычному человеку любить такое сложно. В общем, даже великие Грэм Вик и Дэвид Паунтни, как ни жаль, обесценили материал, сведя его к фрик-шоу. А Давиде Ливерморе в Большом театре в 2018 и Филипп Разенков в Самаре в 2021 – наоборот, переусложнили до невоспринимаемости. Дежурные костюмные постановки не в счет, ибо для развития жанра интереса не представляют, – хотя надо признать, что на общем фоне спектакль Андрея Кончаловского, который идет в Мариинке с 2001 года, хотя бы оставляет героям достоинство.

И вот этот неберущийся мяч полетел в сторону Владиславса Наставшевса. И стал спектаклем мечты.

Наставшевс сумел поймать баланс тех самых противоречий, о которые споткнулись его предшественники. Не выбирать, всерьез ли разыгрывается происходящее или нет, а объединить серьезность и несерьезность в квантовой суперпозиции. Его персонажи  гримируются в увертюре и как бы играют для нас спектакль в спектакле – но играют по Станиславскому, проживая каждое слово и каждый взгляд на партнера. Пудреные парики и нарочитые пятна румян сосуществуют с органичной сегодняшнему дню экспрессией игры, тщательно простроенная пластика входит в синергию с естественностью интонаций. Гипертрофированная театральность – от подчеркнуто нелепой бутафории в симулякровой сцене, где герой играет графа, играющего рыбака, до вытащенных на сцену в финале ящиков с декорациями, подписанными «Бал-маскарад» – сделана настолько стильно, спектакль становится зрелищем par excellence. И к этому зрелищу приглашены все: спектаклем можно просто наслаждаться секунда за секундой, не анализируя и не ловя аллюзии. В момент, когда оперный жанр безжизненной тушей застыл между двумя полюсами копошения, на одном из которых выхолощенные эстетские игры в бисер, а на другом – эпатаж ради эпатажа, Наставшевс сумел вернуть опере ее исконную роль развлечения в лучшем смысле этого слова: того, от чего люди без усилия получают интеллектуальное и эстетическое удовольствие.

Огромную роль в таком эффекте спектакля играет завораживающая пластика артистов. Хореограф Екатерина Миронова, работавшая с Наставшевсом над «Демоном», «Испанским часом» и «Маддаленой» в Большом, в «Бале» создает невероятную пластическую партитуру: в отечественных оперных спектаклях попросту не принято двигаться так – каждую секунду контролировать положение своего тела, как будто играешь у Мартина Кушея, Клауса Гута, Кристофа Марталера. Солисты «Бала» украсили бы любой спектакль этих оперных чародеев; от баритона Владислава Сулимского (Ренато) меньшего и не ожидаешь, и счастье сознавать, что тенор Борис Рудак (Риккардо), сопрано Анна Нечаева (Амелия), меццо-сопрано Ксения Дудникова (Ульрика) тоже не оставят нас в стремительно изолирующейся индустрии без настоящего оперного театра XXI века. Сопрано Ирина Байкова (Оскар) и вовсе совершает подвиг: ее персонаж в арлекинском костюме почти все время на сцене и в движении, сопровождая героев любовного треугольника, будто некий театральный дух не то злокозненный демон. Но неожиданнее всего то, какие яркие индивидуальности вдруг обретают заговорщики Сэмюэль и Том в исполнении Александра Егорова и Олега Бударацкого: этих ходящих парой басов принято смахивать в сторону как малозначащий коллективный персонаж, но у Наставшевса они становятся трехмерными, а возглавляемый ими язвительный хор в сцене первого, неудачного покушения звучит с недостижимой и никем до сих пор не найденной выразительностью.

После бала

Главный дирижер Пермской оперы Мигран Агаджанян, проведший «Бал-маскарад» так, будто слово «нафталин» в оперном словаре никогда не существовало, тоже какое-то время находился в квантовой суперпозиции: из-за противоречивой информации в СМИ не было понятно, уходит он со своей должности в связи с увольнением директора театра Довлета Анзарокова, состоявшимся в мае, или все же нет. Но в последний день премьерного блока Агаджанян в своих соцсетях подтвердил, что с 14 июня прекращает работу в театре.

Из людей, стоявших у руля Пермской оперы после ухода Теодора Курентизса в 2019 году, в ротации не оказался только Дмитрий Ренанский – тогда советник генерального директора театра, с 2022 – программный директор, то есть, надо понимать, то же что и интендант. Кстати, по совместительству он драматург постановки «Бала-маскарада» – в индустрии Жерара Мортье драматурги консультируют режиссеров насчет заложенных в опере смыслов, а в России так обычно называют тех, кто объясняет режиссерам музыкальную драматургию, но зачем бы это Наставшевсу, который и сам пишет музыку. Так вот, возможно, таким образом будущий российский Мортье подбирает себе команду – но можно ли стать Мортье в стране, где театрам положено иметь художественное руководство, а тому – собственные амбиции, не факт что совпадающие с мнением интенданта? Или все силы будут уходить на хедхантинг с непредсказуемым результатом? И кто знает, не стал бы «Бал-маскарад» еще совершеннее, не будь всех этих пертурбаций? Хотя, пожалуй, не стал бы. Некуда.