Хотим Садка

«Садко» – шестая постановка Дмитрия Чернякова в Большом и первая его работа в России с момента переноса в Михайловский театр брюссельского «Трубадура» в 2014 году (спектакль продержался в Петербурге два сезона). На момент премьеры – 14 февраля 2020 – в афише Большого спектаклей Чернякова уже не осталось: державшийся дольше всех «Евгений Онегин» был снят с репертуара в 2017 году. В «Садко» Черняков впервые сотрудничает с Тимуром Зангиевым – штатным дирижером МАМТа, поставившим там, в том числе, «Фрау Шиндлер» и «Похождения повесы».

Черняков сегодня формирует лицо современной оперы совершенно буквально и без преувеличения: почти каждый его спектакль транслируется или выпускается в официальной записи (когда-нибудь по этой видеотеке будут изучать историю оперного театра первой половины XXI века). Только за предыдущие пять лет таких спектаклей наберется почти десяток: «Сказка о царе Салтане» в Ла Монне, «Обручение в монастыре», «Тристан и Изольда» и «Парсифаль» в Унтер-ден-Линден, «Троянцы», «Снегурочка» и «Иоланта»/«Щелкунчик» в Парижской опере и так далее. Метрополитен-опера, которая предпочитает ставить в афишу своих кинотрансляций уже опробованные где-то копродукции, «Князя Игоря» Чернякова в 2014 взяла в прокат не глядя. И даже Большой, обычно демонстрирующий кино- и интернет-аудитории только балеты и оперный нафталин, нарушил целибат и позволил каналу Mezzo транслировать «Садко» во время премьерного блока. Из оперных режиссеров отечественного происхождения камеры не гоняются так ни за кем, Черняков здесь – тяжеловес высшей лиги, игрок уровня Барри Коски, Каликсто Биейто, Роберта Карсена и Ромео Кастеллуччи.

Посмотрите-­ка, люди вольные

«Садко» решен фирменным черняховским приемом: его герои – наши современники, играющие в ролевую игру, расклады которой задает оперная партитура (вспоминаем «Кармен», «Трубадура», «Троянцев», «Обручение»). В случае с «Садко» партитура задает еще и антураж – прежде Черняков поддавался такому только в «Снегурочке» и «Салтане».

Роли персонажей былин примеряют на себя клиенты «Парка исполнения желаний» – тематического заведения, моделирующего в масштабных павильонах то лубочный Новгород и Ильмень-озеро, то фантасмагорическое Подводное царство. Для оформления Черняков взял эскизы самых знаковых художников, в свое время работавших над постановками «Садко»: от Васнецова и Билибина до Рериха.

В начале спектакля трое участников развлечения неуклюже признаются на камеру в своих мотивах. Будущий Садко (Нажмиддин Мавлянов) эскапистские мечтает погрузиться в мир былин; будущая Волхова (Аида Гарифуллина) хочет сильных любовных переживаний; будущая Любава (Екатерина Семенчук) рассчитывает разобраться с проблемой быстротечности своих отношений с мужчинами. «Парк исполнения желаний», где трудятся все остальные персонажи оперы, создаст им атмосферу, но эффект от тематических игрищ окажется гомеопатическим.

Что ты плачешь, грустишь, надрываешься?

Ожидаемо, что самая амбициозная премьера Большого в сезоне 2019/20 собрала мнения всех возможных обозревателей. Кратко говоря, «Садко» оправдал ожидания тех, кто хотел, чтобы они оправдались, и разочаровал тех, кто хотел разочароваться. Первых больше, поэтому послушаем сначала вторых.

Петр Поспелов в «Ведомостях»: «музыкальный результат оказался средним, а общая художественный вчистую разошелся с картиной мира, которую создавал Римский-Корсаков».

Екатерина Кретова в «Московском комсомольце»: «Продержаться в зале четыре часа, когда на сцене неправда и фальшь, конечно, нелегко. И главное, очень скучно. Даже гениальная музыка не спасает — ведь невозможно петь такую музыку неискренне, не веря в нее, не погружаясь, издеваясь над ней, над сюжетом, над самой идеей оперы-былины».

Елена Черемных в подборке мнений, собранных журналом «Музыкальная жизнь»: «…в данной постановке, как мне кажется, случилась замена режиссуры совсем другим форматом. Назовем его кураторским и не будем удивляться, ведь минувшей осенью именно Дмитрий Черняков был куратором Московской международной биеннале современного искусства в Новой Третьяковке»; «…на фоне такого стилистического многоцветья отточить до убедительных подробностей саму режиссуру автору спектакля не удалось».

Александр Матусевич в газете «Культура»: «И если в прежних работах, при всей абсурдистской эстетике и умозрительности концепций, наличествовали цельность и последовательность воплощения идей, то нынешний его «Садко» явно надуман-недоделан. Режиссер не знает, что делать в массовых сценах, и поэтому хоры у него поют за кулисами, а по пустому пространству бегают главные герои, отчаянно жестикулируя в стиле самодеятельных инсценировок. Когда хоры все же появляются на сцене, то им вменяется столько задач, что они не в состоянии пристойно петь. У перегруженных сцен движением артистов постоянно сбивается дыхание, отчего опять же страдает музыка. И в целом от действа, бедного и идеями, и просто добротными профессиональными решениями, веет непреодолимой скукой».

Гюляра Садых-Заде в журнале «Masters»: «Отдавая должное затейливости и остроумию замысла, трудно отделаться от мысли о том, что режиссерская интерпретация существенно обедняет и сузила содержание авторского текста. Тотальность послания и неумолимая последовательность в проведении художественного приема вообще-то противопоказана в искусстве, в котором главной ценностью всегда была и есть неоднозначность, неочевидность и вариативность смыслов. И даже то, что под управлением Тимура Зангиева спектакль от показа к показу в премьерной серии все более набирал в силе и стройности выражения, не оправдывает того, что у зрителя отобрали сказку, мечту и надежду».

Алексей Парин на радио «Эхо Москвы»: «Для меня самая большая драма состоит в том, что все-таки это Большой театр, первая сцена страны, и если они предлагают национальную оперу, которая не игралась давно, то, конечно, должно быть такое музыкальное создание, которое должно нас убедить в том, что эта музыка сегодня нужна. Музыка, которую я слышал, не убедила меня [в этом]. В этой музыке не было никакой идеи»; «Спектакль не отвечает ни на один вопрос, зачем нам сегодня нужен “Садко”»

Во всю землю слава!

В другом лагере звучат голоса тех, кого спектакль Чернякова убедил.

Марина Гайкович в «Независимой газете»: «Черняков-режиссер вновь говорит с нами о нас. Пусть берет и избитый – но найденный и избитый им же самим – прием ролевых игр, но он работает».

Светлана Наборщикова в «Известиях»: «Если под зрелостью понимать умение не бросаться в крайности, то «Садко», где случился очень симпатичный компромисс традиций, новаторства и китча, — превосходный ее образчик. Довольны остались и любители «жесткого» Чернякова, и поклонники «старого» Большого, и те, кому всех концепций милее знаменитая люстра и селфи в позолоченном интерьере».

Ирина Муравьева в «Российской газете»: «Черняков ведет свою игру филигранно, ни на минуту не обращая традиционалистской конструкции спектакля и не заставляя усомниться в том, что отдает дань всем ее сценическим постулатам, но сарказм его проступает в оптике, высвечивающей мертвечину “режимной” эстетики».

Майя Крылова на портале ClassicalMusicNews.Ru: «Изменив детали сказочной буквальности, уйдя в иные, как бы прагматично обусловленные, миры, протестуя против понимания Римского-Корсакова лишь как этнографа, Черняков, по сути, приблизился к пониманию метафизического замысла оперы. <…> Это, как и, например, эпос Толкиена, сказка для взрослых. В ней, как в зеркале, отразились вполне недетские проблемы – потребность уйти от повторяемости житейских будней, по принципу “там хорошо, где нас нет”, страсть к привычке в борьбе с тягой к переменам (у кого нет такой дилеммы?)».

Сергей Евдокимов на портале ClassicalMusicNews.Ru: «Дмитрий Черняков ещё не исчерпал пространство внутри рамок созданного им самим интерпретационного стиля. И он безжалостно точен в соблюдении всех им же установленных эстетических законов. Он придумывает современных, правдоподобных персонажей, виртуозно «скрещивает» их с героями оперы и заставляет их жить своей жизнью, но с соблюдением всех правил психологической убедительности, выработанных ещё в XIX-XX веках. Поэтому в сущности Черняков не «ниспровергает» традиции, а как раз поддерживает в них жизнь и выводит на совершенно новый уровень. Это и обеспечивает ему место среди лучших режиссёров современности».

Сергей Буланов в подборке мнений, собранных журналом «Музыкальная жизнь»: «Новая постановка Чернякова окончательно убедила, что Черняков – чертов гений и явление, не вписывается в привычное понятие “режиссер”»; «…Тимур Зангиев работает с махиной, изобретенной Черняковым, стратегически верно: нет ни малейшего намека на «перетягивание одеяла», ничего не рушится, естественно развивается, и благодаря именно такому подходу спектакль обретает целостность».

Inner Emigrant на портале «Ваш досуг»: «Подход режиссера заслуживает восхищения. С таким остроумием примирить поборников традиций со сторонниками прогресса — шикарный ход. Все мизансцены проработаны до мелочей»; «…Черняков с музыкой особенно бережен. Он ей любуется, не боится долгих статуарных сцен, музыка его ведет и отвечает ему взаимностью, нисколько не сопротивляясь его сюжетной надстройке».

Евгения Артемова в журнале «АртМосковия»: «…все это по-новому работает в фокусе режиссерской идеи игры в квест, раскрывающей глубинные психологические, над фольклорные и универсальные смысловые пласты в знакомой музыкальной сказке. А публика получает истинное эстетическое наслаждение от хорошо исполненной музыки, увлекательного действия, колоритных массовых сцен и прекрасных декораций».

Антон Копнин для ИА «Красная весна»: «В этот раз у Чернякова получилась добротная, но не шедевральная работа, как, например, «Сказка о царе Салтане» в 2019 году в театре «Ла Монне». Но невозможно создавать шедевры каждый раз».

Гюльнара Алиярова в блоге проекта «Сноб»: «Необыкновенный талант “оживлять” и приближать музыку к зрителю. Опера довольно длинная (или долгая?), но при этом ни на минуту не хочется отвести взгляд, сделать передышку».

Анна Нехаева для РИА «Новости»: «Знакомые с работами Чернякова зрители опасались, что режиссер слишком “осовременит” классическую оперу. Уверяем — волноваться незачем. Да, элементы повседневности есть, но они аккуратно обрамляют все достоинства канонического “Садко”».

Алексей Мунипов на странице в Facebook: «…расширительно это и гимн опере вообще — странному месту, где граждане в фальшивых бородах посреди настоящего дворца поют нечеловеческими голосами сложнейшие партии, и должны не просто убедить себя и нас, что они в сказке, но и помочь музыке, пленнице этого сказочного царства. И главное — как-то сделать так, чтобы посреди этого цирка с конями, медузами и морскими коньками откуда-то взялись эмоции, слезы и подлинные чувства».

Антон Долин на странице в Facebook: «Исследуя психологический и социальный механизм современного эскапизма почти в каждой опере, но особенно в русских – «Руслан и Людмила», «Снегурочка», «Сказка о царе Салтане», «Садко», – Черняков сообщает нечто крайне важное не только о современности, но и о том, кому и зачем сегодня нужна такая архаичная и неповоротливая штука, как опера»; «Туристам, которые наверняка отыщутся и вскричал “Это не «Садко», а отсебятина!”, хочу заранее возразить. Самый “Садко” и есть»; «В самих новгородских былинах эта тема запретного эскейпа [ИЗ старой Руси-матушки – в заморские края] заявлена более чем отчетливо: Садко и почитают, и наказывают за его способность выйти за очерченные пределы. Полагаю, так же дело обстоит и с Дмитрием Черняковым».

А мысли тайны ­ – от туманов

Существенная часть обозревателей амбивалентна в своей оценке.

Сергей Ходнев в «Коммерсанте»: «Тем заметнее другие вещи: кропотливое исследование того, насколько разной на самом деле может быть успокоительная оперная былинность — смешной, неуклюжей, дивной, китчевой, угрожающей, наконец. И проступающее за этим второе дно — сложная смесь сарказма, ностальгии, размышлений о Большом театре со всем его большим прошлым, в которой на сей раз тонет предлагаемая человеческая история».

Тот же Ходнев в подборке мнений, собранных журналом «Музыкальная жизнь»: «После того же “Салтана”, скажем, черняковский “Садко” кажется во многих отношениях компромиссным спектаклем»; «Лично мне не хватило подробного и тонкого актерского рисунка»; «Но очень зрелищно – этого не отнять, причем зрелищность здесь на самом деле сложносоставная, в ней есть и ностальгия, и сарказм, и волшебство, и намеренная оголенность приема».

Евгения Кривицкая в этой же подборке: «…нам рассказали историю, у которой нет счастливого конца, но и назидательности (“не ходите, дети, в Африку гулять”) тоже нет. Хотя, пожалуй, один вывод можно сделать: судя по всему, режиссер в который раз поделился с нами собственным опытом – психоаналитики и ролевые игры до добра не доводят».

Владимир Дудин там же: «Дмитрий Черняков, как проказливый ребенок,высыпал коробку с любимыми кубиками на пол, а собрать их в прежнем порядке не захотел»; «маэстро Тимур Зангиев тоже по-своему соответствовал концепции «Парка исполнения желаний», но, скорее, как несовершенно настроенный автомат».

Екатерина Бирюкова на портале Colta.Ru: «…”Садко” очень уж глубоко утоплен в разнообразных мифах <…>. Вытянуть оттуда его невероятно тяжело, но Черняков за это берется и тянет-потянет. Прямо чувствуешь физическое сопротивление материала»; «Эксперимент ставится не только над тремя героями, но и над всеми зрителями. В какой момент получится включиться и поверить в эту игру, перенастроить зрительскую оптику, схватить эмоцию и полететь вместе с прекрасной музыкой Римского-Корсакова?»; «Вместо всех отвергнутых Черняковым мифов вокруг этой величественной, непонятной и почти забытой оперы вырастает другой — о театре, театральных декорациях, бутафории».

Анна Гордеева в журнале «Театр.»: «Черняков который год носит титул самого востребованного русского режиссера в мировом оперном театре, часть общества связывает с ним надежды на интересную жизнь в театре российском, для другой части он стал символом всей ненавистной оперной режиссуры, мешающей великим певцам спокойно петь в шубах на фоне “исторических” декораций. Нагрузка на него в любом случае очень велика – и разговор о сути театра, о его границах, о Великом прошлом, об опасностях “аттракционов” с игрой – думается, очень важен для него. Сдается мне, что именно в “Садко” эта тема приговорена окончательно, сцена расчищена и далее начнется какой-то новый этап».

Мария Бабалова в «Новой газете»: «Но все же легендарные исполнения Владимира Атлантова (Садко), Ирины Архиповой (Любава), Тамары Милашкиной (Волхова), как всякий идеал, остаются недосягаемыми. И будто четко это осознавая, Черняков в финале резко обрывает сказочно-историческое повествование <…> Неужто это саркастический намек от режиссера на сегодняшние серые будни Большого театра?»

Сергей Бирюков в газете «Труд»: «Поиски, эксперименты – все это прекрасно. Но представьте себе слушателя лет 12-14, который в первый раз приходит в оперный театр. Многое ли до него дойдет из замысла – нет, не Чернякова, а самого Римского-Корсакова?»

Дмитрий Морозов на портале «Музыкальные сезоны»: «Возможно, этот спектакль и не отнесешь к наивысшим творческим достижениям Дмитрия Чернякова, чьих излюбленных приемов не всегда хватает на всю огромную оперу. Где-то что-то провисает, где-то что-то лишь продекларировано или едва намечено <…>. Рутина старого театра – почти неизбежный спутник всех этих красивых картинок – порой начинает засасывать и режиссера, от которого ждали каких-то более радикальных решений. Но смотреть в любом случае чрезвычайно интересно».

Вячеслав Шадронов в своем «Живом журнале»: «…местами спектакль впрямь нудноват, действие статично – парково-развлекательная “рамка” многое объясняет, оправдывает, но и чрезмерно перетягивает внимание на себя, смещает драматургический центр тяжести, и когда она уже дана (а задана она еще до того, как откроется занавес – видеофайлами с интервью!), в ее “координатах” артистам приходится, существуя в двух планах кряду, как-то оправдывать и “внутренний” сюжет тоже, к чему не всегда располагает либретто, не говоря уже про музыку»; «Но в чем-то, считая и музыкальные особенности партитуры, и подробности либретто, отдельные детали текста, Черняков с его инвариантом попадает в “Садко” поразительно точно».

Ну, горазд, Садко, ты петь­-играть

Выдвигая такие полярные оценки, обозреватели анализируют спектакль Чернякова едва ли не со всех возможных позиций, и добавить к их разбору остается довольно мало что.

Однако хочется проговорить, с каким упорством Черняков обращается в своих постановках к приему ролевой терапии, которая всякий раз (условное исключение – «Обручение в монастыре», где в любом случае все остались при своих диагнозах) имеет вместо целебного разрушительный эффект. Создается впечатление, что плачевный исход здесь – это сознательная жертва, на которую приходится идти, чтобы насладиться самим процессом игры. Игра – перевоплощение – проживание того, что не может быть прожито в реальности – остается ценным даже тогда, когда ценность оперных сюжетов и оперы как жанра ставится под сомнение.

Черняков, похоже, нашел универсальную отмычку к музейным витринам, в которых хранятся почтенные партитуры, а заодно и способ сделать психологически достоверным то, что достоверным не задумывалось. Едва ли кому-то за всю историю существования оперы «Садко» остро захотелось бы самоидентифицироваться с волшебной царевной, которая становится рекой, но это легко происходит, если перед нами – девушка, которая пришла сыграть в волшебную царевну. Не слишком привлекательной выглядит перспектива с усилием продираться сквозь намеренно архаичное либретто, чтобы разделить амбиции мифического купца, – а вот следить за тем, как попаданец пробует на прочность иерархии и расклады сил искусственно сконструированного мира, можно с куда большей вовлеченностью.

И это возвращает нас к глобальному значению оперы как жанра. Опера – нечто большее, чем свидетельство технических достижений музыкальной мысли на определенный момент времени (в зависимости от эпохи можем прибавить сюда литературную и театральную мысль). Опера нужна для того, чтобы говорить людям о людях то, что нельзя выразить словами, но можно – сочетанием музыки и человеческого голоса. И Черняков героически пытается сделать это даже с такой противоестественной махиной, как «Садко».

Настоящие елочные игрушки

Впрочем, противоестественным «Садко» выглядит сегодня. А на момент своего создания в 1890-х годах он был не только манифестом русофильства своих авторов и вдохновителей и выражением их геополитических взглядов, как многословно рассуждают титулованные ученые под обложкой буклета к спектаклю, но и попросту данью моде. Не будем забывать, что вся Европа в тот период увлекалась псевдоисторизмом: возрождение готики и движение искусств и ремесел в Британии популяризировали условное средневековье (а с каким азартом в него играл тот же Людвиг Баварский), ну а Россию, соответственно, застроили зданиями в псевдорусском стиле. Римский-Корсаков ходил по Москве мимо Политехнического музея, а в Петербурге – мимо Спаса-на-Крови, и они не воспринимались (как воспринимаются нами сегодня) в качестве наследия, которое «было здесь всегда», они были свежими и актуальными. В таком же стиле и тоже на глазах строились жилые дома. Проводились тематические балы, на которые можно было бы прийти в костюме из «Садко» (в частности исторический бал Романовых в 1903 году). Берендеям из черняховской «Снегурочки» нужно было ехать на трейлерах в лес, чтобы поиграть в русский антураж, – современники Римского-Корсакова играли в него повседневно. Черняков не уводит «великую русскую оперу» от ее корней, а возвращает к ним.

Охвачен не только момент создания: используя исторические эскизы, Черняков делает оммаж всем эпохальным постановкам «Садко», включая несостоявшийся лондонский спектакль со сценографией Рериха и предыдущую постановку Большого, режиссером которой был Борис Покровский (1949, восстановление в 1976).

Зато авторское вторжение в ряд почтенных визуальных полотен оказывается сверхмощным. В картине Подводного царства по сцене дефилируют полчища морских обитателей в эффективнейших, предельно детализированных, причудливых, но узнаваемых гламурно-глянцевых костюмах (художник – Елена Зайцева): медузы, осьминоги, морские коньки, всевозможные рыбы. Многим журналистам их шествие под лампочками арок напомнило собянинские инсталляции, от которых нет спасу в центре Москвы. Но сравнивать здесь можно только количество блеска и заполненность пространства, но никак не стиль. Морские гады отточенно красивы; качество их проработки, умножаешь на количество, дает ошеломительный кумулятивный эффект; кажется, будто весь спектакль создан ради них.

Но нет. Под предводительством еще более причудливых Морского Царя и Царицы Водяницы рыбий карнавал выстраивается в хоровод вокруг ракитова кусточка. Такого буквального, маленького, с дрожащими искусственными листиками. Театральная феерия схлопывается в абсурд театроведческого буквализма и становится пощечиной ревнителям канонов: вот вам постановка по либретто, до последнего слова. Вслед за тем схлопывается и все развлечение в «Парке исполнения желаний». Финальная картина проходит в грандиозной пустоте, постепенно заполняющейся грандиозной же и безликой толпой. Главный герой бессильно рыдает, расставаясь – с заветной ли ролью, с иллюзиями ли о ней. Ведь беспощадное волшебство игры в том и состоит, что ее невозможные обстоятельства порой дают понять о самом себе нечто невыносимое.

Ну а Дмитрий Черняков отправляется в Экс-ан-Прованс, где летом 2020 года поставит «Так поступают все женщины» на пару с тончайшим интерпретатором Моцарта дирижером Томасом Хенгельброком. Что же он достроит в опере, где персонажи по сюжету и так принимают на себя чужие роли? Нет смысла браться угадывать. Есть смысл предвкушать.