В небесах милосердия нет: премьера оперы «Демон» в Большом театре

В небесах милосердия нет: премьера оперы «Демон» в Большом театре
Фото Дамир Юсупов / Большой театр

22-25 декабря на Новой сцене Большого театра прошли премьерные показы оперы Антона Рубинштейна «Демон». И хотя люстра в здании на Большой Дмитровке сильно уступает по привлекательности той, что в здании на Театральной площади, билеты на премьеру разошлись полностью: всем хотелось узнать, кто же сегодня будет выведен на сцену в качестве демона. Спойлер: не дождетесь.

Я тот, кого никто не любит

Антон Рубинштейн сиял на музыкальной сцене своего времени как пианист и дирижер – и не без помощи этой славы изменил музыкальную историю будущих эпох, основав первую российскую консерваторию. Его композиторскому наследию повезло меньше: оперы его ставились мало, в России часто не ставились вовсе, а сколько-нибудь репертуарным стал только «Демон» – и то, написанный в 1871, петербургской премьеры он дождался только в 1875, а в Москву попал в 1879. Оперу, основанную на поэме «вольнодумца» Лермонтова, привечали даже большевики: до середины XX века она ставилась довольно активно; потом же, когда риск больно огрести за «формализм» перестал сдерживать отечественных композиторов, «Демоны», «Лакме» и прочие проверенные временем названия из репертуаров поисчезали. В Большом театре последняя постановка «Демона» относится к 1953: спектакль Тициана Шарашидзе сошел со сцены в 1959 году.

Даже в Мариинском театре, где любят копить всевозможные названия, сегодня в репертуаре «Демона» на основных сценах нет (есть постановка Анатолия Галаова 2022 года во владикавказском филиале).

Главный по «Демону» в России – Дмитрий Бертман: в 2010-х он делал семистейджи с еще живым Хворостовским, а после поставил в память о нем спектакль, но уже в Европе: совместная продукция театров Бордо, Нюрнберга и Барселоны до «Геликона» не добралась.

Увы, но сценическая жизнеспособность «Демона» сильно подрывается музыкой: аккуратненькая однообразная партитура Рубинштейна не передает масштаба земных и неземных страстей поэмы Лермонтова, да даже и либретто Павла Висковатова. Но ведь и история о том, как непокорный байронический злой дух влюбляется в грузинскую красавицу Тамару, губит ее жениха Синодала, совращает ее прямо в монастыре и не получает в свое распоряжение только благодаря вмешательству светлых сил, – неудобна во все времена: то слишком богохульна, то слишком мистична, а то слишком прозрачны ее аллегории.

Фото Дамир Юсупов / Большой театр

Что люди? Что их жизнь и труд?

Режиссер и сценограф Владиславс Наставшевс ставил на Камерной сцене Большого театра достойные обсуждения оперы «Искатели жемчуга» (2020) и диптих «Маддалена»/«Испанский час» (2021), а в 2022 вышел на качественно новый уровень работы в оперном театре, сделав в Перми постановку «Евгения Онегина», получившую 8 номинаций на «Золотую маску»-2023. В «Онегине» он должен был работать с Артемом Абашевым, но тот покинул пост главного дирижера Пермской оперы в январе 2022, и спектакль выпускал Михаил Татарников. Положенный круг замкнулся в Москве: Абашев стал дирижером-постановщиком «Демона». Его трактовка совершенно конгениальна спектаклю Наставшевса – с безукоризненной вежливостью пропуская вперед голоса, музыка льется, как вода кристальной горной речки, на которой нет ни высоких водопадов, ни глубоких заводей; холод вершин не может сковать ее, солнце не может прогреть, человек – отравить.

Афишей к спектаклю хитрец Наставшевс умышленно вводит всех в заблуждение. Для нее использован «Скачущий всадник» Врубеля с несущимся по горной дороге конем и пригнувшимся к его шее седоком, но вместо исходных глухих сепийных тонов – кислотные переливы красок и неоновые контуры, скорость, помноженная на современность: всё то, чего в самом спектакле нет.

Фото Дамир Юсупов | Большой театр

Все, все что пред собой я вижу

В интервью Алексею Парину в буклете к спектаклю Наставшевс предостерегает зрителя против излишней рационализации его спектаклей: «Я занимаюсь поэтикой умирания. Я исследую умирание каждого персонажа»; «Социальщина мне не близка. Я чураюсь таких высказываний в своей работе»; «Я против слова “выражать”. Я что-то даю – а дальше идите сами. Самое классное в театре: показать, не показывая».
А показан в спектакле гармоничный, существующий по своим законам мир, куда вторгается чужак, который, не пытаясь разобраться, хочет навязать свою волю. И мир этот – мир театра, причем театра не закулисного, но и не обращающегося еще к публике, а театра за мгновение до встречи со зрителем, замкнутого пока еще на себе, но уже нацеленного вовне. Буквально: на сцене, поднимающейся амфитеатровыми ступеньками, стоят те же ряды оливковых кресел, что и в зале Новой сцены, только без центрального прохода, и воспроизведены в цветосветовой инверсии входные порталы ее партера – только расположил их Наставшевс не по бокам оркестровой ямы, как в реальности, а за амфитеатром, где они просматриваются фронтально. Когда сценические двери открываются, за ними видны анимированные проекции, динамичные, но монотонно-повторяющиеся: в первом акте – монохромные горы с облаками, во втором – сияющий всеми цветами спектра космос, в третьем – снова монохромный бег облаков (художник по видеопроекции Илья Старилов). В третьем же акте над сценой появляется плафон с розеткой, уже не скопированный с Новой сцены, но все равно сугубо театральный; по нему концентрическими кругами расходятся волны «воздушного океана».

Театральным миром молча и размеренно управляют капельдинерши – артистки миманса в настоящей капельдинерской форме Новой сцены; ими предводительствует исполнительница партий Гения добра (программка повторяет формулировку цензурированной дореволюционной версии, а нам привычен Ангел) и няни Тамары – во всех спектаклях блока это меццо-сопрано Алина Черташ. Едва ли не самые эффектные моменты спектакля связаны с взаимодействием капельдинерш и ткани, которой они закрывают кресла: она опускается огромным переливчатым снежным саваном и в самом деле становится погребальной пеленой для Синодала (тенор Бехзод Давронов в спектакле 25 декабря).

Тамара (сопрано Светлана Лачина) сразу заявлена как звезда, как дива: в ней можно разглядеть и Татьяну Ларину, и Медею, и Тоску, а рукава-крылья ее платьев (художники по костюмам Владислав Наставшевс и Майя Майер из штата Большого театра) вызывают в памяти врубелевскую «Царевну-лебедь».

Врубель вообще пропитывает «Демона»: артистки хора одеты в платья холодных синих и фиолетовых оттенков – как на «Демоне сидящем». Хор, хоть его участники занимают «зрительские» места и носят в руках букеты, все равно играет хор же. Да и букеты в руках артистов не похожи на те, которые обычно приносят в театр из цветочных салонов – зато очень похожи на те, что можно встретить на развалах перед кладбищами.
Ибо театр Наставшевса не жив.

Фото Дамир Юсупов | Большой театр

Кто б он был?

Наставшевс находит идеальное противопоставление замкнутому, плавному и лишенному биения жизни театральный миру спектакля: Демон (баритон Андрей Потатурин) вламывается в него самым невозможным образом: весь в черной коже, в черном шлеме (непроницаемость плюс немота), он въезжает прямо в сценический партер на мускулистом черном мотоцикле и белой фарой прорезает грязноватые желто-зеленые световые разводы (художник по свету Дамир Исмагилов). Как смеет? Такого себе пока не позволял никто из прикормленных земной властью «Ночных волков». Но на то он и демон; и он, абстрактный и безликий, – пожалуй, репрезентирует любую внешнюю силу, которая со своим уставом лезет в театр, чтобы сломать его сложившиеся устои. А его мотоцикл (реплика говорящей модели Diavel легендарной в байкерском мире марки Ducati) – отдельный фактор соблазнения Тамары, и сам соблазн обозначается тем, что Тамара надевает белый мотоциклетный шлем.

Но в небесах, как справедливо поет Тамара, оплакивая Синодала, милосердия нет: да, она выбирает Демона, но «светлые» силы по букве либретто не позволяют им быть вместе. Это театр, а в театре важнее всего доиграть свою роль. Поэтому вознесение Тамары в небеса становится погребением: кланяющуюся диву заваливают цветами, пока она не исчезает под ними, как Фрейя в груде золота; и все время кажется, что бесконечные эти цветы, колыхание которых заменяет танцы еще во втором акте, – те же, что прорастают сквозь мертвого Ленского в «Евгении Онегине» Наставшевса в Перми.

Им в грядущем нет желанья

«Демон» – первая оперная премьера Большого театра в сезоне 2022/23. Параллельно показам в фойе театра проходила выставка артефактов, связанных с Рубинштейном: портреты, прижизненные издания нот. Подборку редко исполняемых российских названий в марте пополнит «Аскольдова могила» Верстовского (режиссер Мария Фомичева – ученица и ассистентка Георгия Исаакяна, дирижер Иван Великанов) на Камерной сцене. Иностранные названия тоже будут не из самых репертуарных: в мае – «Луиза Миллер» Верди в постановке Исаакяна, в июле – «Беатриче и Бенедикт» Берлиоза в постановке Александра Петрова; обе оперы – на Новой сцене; оба мэтра, предположительно, не испортят борозды. А «Трубадур», который изначально планировался к постановке в сценической версии Романа Феодори, пройдет вместо этого в марте в концертном исполнении под управлением испанского дирижера Жорди Бернасера.

Кей БАБУРИНА

«Музыкальное обозрение» в социальных сетях

ВКонтакте    Телеграм