Этапы его пути

Начинал Пендерецкий в 1950-х как яркий экспериментатор-авангардист. Но вскоре появились монументальные фрески с участием хоров, органа, вокалистов.

На пике своей популярности как авангардного композитора Пендерецкий открыл новую эпоху в своем творчестве (с 1975), обратившись к традициям позднего романтизма. Соединив эти традиции с собственными разработками в области звуковысотности, композитор создал индивидуальный музыкальный проект как в сфере симфонизма, так и в других жанрах (оперном, кантатно-ораториальном, камерном),

Пендерецкий рано осознал свою значимость как артиста. Как-то он мне рассказывал: когда после окончания Высшей Музыкальной Школы (консерватории) он начал работу в качестве ассистента в классе Станислава Веховича, ректор вызвал в Школу его отца. «Я боялся, вдруг я не подхожу на эту должность, вдруг выгонят…», — говорил Пендерецкий.

Оказывается, все было иначе. Ректор сказал: «Ваш сын — гений! Ему нужно помогать». Возможно, тогда, в конце 1950-х, Пендерецкий и ощутил себя гением и пронес эту уверенность через всю жизнь. Став с годами степенным, все более отстраненным и малоподвижным, а иногда и высокомерным, он, тем не менее, сохранял творческую молодость, создавая всё новые опусы высокого профессионального класса.

Творческая активность уживалась с тщеславием — отсюда помпезные юбилейные торжества, собиравшие колоссальные исполнительские силы. На заключительных концертах присутствовало обычно все польское правительство, со сцены зачитывались телеграммы от монарших дворов, канцлеров, президентов и премьер-министров… Вдохновителем и организатором всех этих действ была супруга композитора Эльжбета Пендерецкая (светская львица и прекрасный менеджер-организатор в одном лице). Кое-кому создаваемые ею юбилейные проекты казались чрезмерными, и в 2003, к примеру, разразился скандал в Кракове. Смета, подготовленная для проведения фестивалей, превышала всякое воображение. В результате произошел разрыв с родным городом, фестивали перенесли в Варшаву и решили финансовые проблемы. И фестивали Эльжбеты Пендерецкой проводятся с прежним размахом. Особенно юбилейные: здесь и выпуск марок с изображением Пендерецкого, и портрет композитора, парящий над аэропортом, и ежедневные банкеты после вечерних концертов для гостей фестиваля и исполнителей, и прочее. Ни один польский композитор не удостаивался таких юбилейных почестей: ни Шопен, ни Шимановский, ни Лютославский. Кое-кого это смущало.

Но можно многое сказать и в защиту Эльжбеты: с творческой точки зрения ее фестивали отличаются тщательным подбором исполнителей, среди которых немало звезд; программы концертов составлены вдумчиво, интересно. При формировании программ «Пасхального фестиваля» учитываются юбилеи известных композиторов, в концертный обиход вводятся малоизвестные или забытые сочинения; есть возможность сравнения разных интерпретаций отдельных опусов. Так что, как каждая медаль, и эта имеет две стороны.

Многоликий Пендерецкий

Вернемся к Пендерецкому. Всю жизнь ему удивительно везло. Начав карьеру сразу после окончания Школы, Пендерецкий в 1959 принимает участие в объявленном Союзом композитором конкурсе для молодых композиторов. Он под разными шифрами отправил сразу три сочинения: написанные правой рукой «Эманации» для двух струнных оркестров; написанный левой рукой «Псалмы Давида» на библейский текст для смешанного хора, струнных и ударных; и написанные рукой переписчика «Строфы» на тексты из «Ветхого завета» для сопрано, чтеца и 10 инструментов.

Результат конкурса был ошеломляющим: «Строфы» — первая премия, «Псалмы» и «Эманации» — две вторых. Композитор получил возможность стажировки в Италии у Л. Ноно, а также право на исполнение сочинений-лауреатов в концертах и по радио. Это означало известность в стране, куда на фестиваль «Варшавская осень» (с 1956) съезжались музыканты из многих стран мира. И Пендерецкого почти сразу вынесло на гребень самой высокой волны популярности. Уже в 1960-м написана знаменитая сонористическая партитура «Трен — жертвам Хиросимы». Поступают предложения от фестиваля новой музыки в Донаушингене. Замечу, что представив в этом оплоте авангардизма «Флуоресценции» — высший пилотаж соноризма, Пендерецкий вызвал бурный скандал: настолько необычным и пугающе новым показался этот опус завсегдатаям фестиваля.

Но Пендерецкий своего рода «флюгер» на ветру — никогда не известно, чего от него ожидать. Шокирующие «Флуоресценции» почти соседствуют с хоровой лирической “Stabat Mater”, позднее вошедшей в «Страсти по Луке».

«Страсти» — это выход не только в Европу, но и в мир. Это, несомненно, шедевр, и если бы композитору было не суждено больше ничего написать, то это сочинение дало бы право ему остаться в истории мировой музыки. Много лет спустя Пендерецкий вспоминал: «Это была смелость, присущая лишь молодости. Попытка замахнуться на солнце мотыгой… Я тогда не понимал, чем рискую, какую беру на себя ответственность, выставляя на суд слушателей свои Страсти». И сразу все причастные к авангардизму из разных стран «взъярились», обвиняя в предательстве идеалов авангарда.

Пендерецкий не особо реагировал, как, впрочем, всю жизнь. Он не читал ругательных рецензий (их читала Эльжбета, иногда проливая слезы). Он понял главное: музыка — это не просто звуковые трюки; она может и должна нести в себе общечеловеческие, гуманистические ценности.

Слушательская аудитория произведений Пендерецкого значительно расширилась. Им стали интересоваться далеко не только поклонники авангарда.  Вот, например, что писал о приеме публикой «Страстей» в Лондоне в 1969 известный критик Е. Вальдорф: «После ошеломляющего мирового успеха Страстей Пендерецкого на Западе его начал окружать культ, сравнимый с культом Стравинского в Париже в 30-е годы».

Заказы

Они буквально сыпались отовсюду, начиная с 1960. Это совсем не значит, что композитор подстраивался под эти самые заказы. Это были авторские заявки-проекты, которые обычно принимались без каких-либо условий со стороны заказчика. Единственная препона — сроки, обычно нарушаемые композитором. Но этот факт в музыкальном сообществе был известен. Приходилось мириться…

Перечислю лишь некоторые (годы соответствуют времени создания композиций):

Фестиваль в Донаушингене: заказы 1959, 1960, 1962, 1964.

Самые заметные композиции — «Анакласис» и «Флуоресценции».

Радио в Кельне: «Страсти по Луке», 1965.

Генеральный секретарь ООН к 25-летию Организации Объединенных Наций: «Космогония», 1970.

Радио в Кельне: православная литургия «Утреня», 1970–1971.

Оперный театр в Гамбурге: опера «Люденские демоны» (или «Люденские дьяволы») (Die Teufel von Loudun), 1969. Премьера в Гамбурге, 1969.

Лирическая опера в Чикаго к 200-летию США: опера «Потерянный рай», 1976–1978. Премьеры в Чикаго и Ла Скала.

Оркестр Берлинской филармонии по случаю 100-летнего юбилея: Второй концерт для виолончели с оркестром,1982.

Зальбургский фестиваль: опера «Черная маска», 1984–1986. Премьера в 1986 на Зальбургском фестивале.

Французское радио по случаю 200-летия Декларации Прав Человека и Гражданина: Четвертая симфония Adagio (Парижская), 1989.

Баварская опера в Мюнхене: опера-буфф «Король Убю», 1991. Премьера в июле 1991 в Мюнхене.

Гевандхаус и Радио в Лейпциге: Второй концерт для скрипки с оркестром «Метаморфозы», 1995 (написан для Анни-Софи Муттер, она и сыграла премьеру).

Иерусалим и Баварское радио: Седьмая симфония-оратория «Семь врат Иерусалима»,1996.

Баховская Академия в Штутгарте и Фестиваль Баха в Орегоне (США):

оратория Credo, 1997–1998. Премьера на Баховском фестивале в Орегоне в 1998.

Венская опера: контракт на оперу «Федра» (по Расину), предположительно 2015. Затем Пендерецкий взялся за другой сюжет, но вскоре и вовсе отказался от контракта.

Не по заказу

Два сочинения Пендерецкий написал вне заказов. И оба — о Второй мировой войне, о жертвах фашизма и холокоста. Композитор с особой болью относился к теме еврейского холокоста. Он родился и вплоть до юношеского возраста проживал в небольшом городке Дембица, недалеко от Освенцима. Окна квартиры, куда немцы выселили семью Пендерецких из их собственного дома, выходили на Ратушную площадь. Именно здесь и произошел в 1942 геноцид еврейского населения города. Невзирая на запрет старших, девятилетний Кшиштоф пробрался на чердак и с ужасом наблюдал за массовым убийством и потом еще долгие годы переживал в снах этот кошмар. Нет ничего удивительного, что после композиторского взлета и успехов за границей в начале 1960-х, уже в 1963, наконец, нашла выход после пережитого в детстве острейшая экспрессионистская реакция.

Речь о «Бригаде смерти», которая задумывалась как радиоопера, но в итоге получилась получасовая радиопередача для чтеца и магнитофонной ленты. Звуковой материал был создан в Экспериментальной Студии Польского Радио; источником текста послужил подлинный документ — дневник чудом спасшегося из концлагеря под Львовом молодого еврея Леона Величкера. Он был приписан к так называемой Бригаде смерти (Sonderkommando 1005). Жуткие, дикие факты из этого дневника были опубликованы в 1946 Центральной еврейской исторической комиссией. Ежи Смотер на основе текстов дневника приготовил либретто.

Премьера «Бригады смерти» состоялась в январе 1964. В роли чтеца выступил выдающийся польский актер Тадеуш Ломницкий. Тексты за гранью человеческого воображения сопровождались звуковой трансляцией из динамиков; два рефлектора поочередно извлекали два цвета — мертвенно голубой и кричаще красный. Зрители-слушатели испытали острейший шок. Аплодисментов не было. Люди встали со своих мест и в молчании покинули зал.

В развернувшейся негативной дискуссии участвовали все деятели культуры; во многих говорилось, что не все тексты и сюжеты возможно «переводить» в музыку. Пендерецкий был вынужден изъять из каталога своих сочинений эту радиооперу. Но в силу своего невероятного природного упрямства был с этим мнением не согласен. В моем интервью с ним «На пороге 80-летия» он возвратился к этому сочинению: «Дневник Величкера читать тягостно и страшно, но это правда… Дневник переиздан в 2012 году в 70-ю годовщину трагедии. И в этот день была исполнена моя опера…».

Не по заказу написана оратория Dies irae, приуроченная к открытию памятника в Освенциме (1967). Тексты взяты из самых разных литературных источников, из разных эпох и национальных традиций. Объединяет все это многообразие пронзительно-экспрессионистская общая атмосфера. Из состава оркестра исключены струнные, зато предельно расширен состав перкуссии.

Сонористическая аура оратории предельно заостряется во второй части — Апокалипсисе. И тогда, когда уже не хватает музыкальных средств, включается алармовая сирена, перекрывая своим воем остальную звуковую массу. Апофеоз (третья часть) лишен эмоции торжествующей радости.  Недаром последние слова (Поль Валери) «Ветер встает, попробуем жить» (курсив мой. — И.Н.) свидетельствуют о невозможности оставаться прежними после пережитого.

Преодоление границ

Вот как сам Кшиштоф Пендерецкий изложил важный творческий принцип своей композиторской биографии, объясняющий резкие стилистико-эстетические повороты:

«Художник должен преодолевать границы. Чтобы создать что-то новое, нужно преодолевать традиции, эстетические привычки… Преодолевать самого себя».

Такое «преодоление» произошло в середине 1970-х. После сонористики, ярчайшем представителем которой он был в мире — шокирующий уход в постнеоромантизм. Причины были. Позволю высказать свое мнение по этому поводу.

Пендерецкий ощущал потребность в сильной, прежде всего лирической, экспрессии, к процессуальному развитию формы, позволяющей сталкивать контрастные эмоции, достигать наивысшей точки кипения этих эмоций — и противопоставлять им хрупкие, нежные, невесомые экспрессивные формирования. Сонористике это не дано по определению. И его потянуло к поздним романтикам: Брукнеру, Вагнеру, Сибелиусу, менее — к Малеру. Пендерецкий считал и неоднократно мне говорил о том, что поздний романтизм был прекращен искусственно, фактически в своей кульминационной фазе, чему послужила теоретическая и практическая деятельность композиторов Нововенской школы. Пендерецкий как бы подхватил прерванную традицию и продолжил ее. Разумеется, не дословно, но в синтезе с додекафонным мышлением и некоторыми приемами алеаторики.

Композитор создал свою собственную систему, которую всячески разнообразил для организации горизонтали и вертикали. А уж сколько эмоций во Второй, Третьей, Четвертой Пятой симфониях…, да и в концертах — двух скрипичных, виолончельном, флейтовом и др.

Особо хотелось бы выделить Седьмую симфонию-ораторию «Семь врат Иерусалима». Вокал (пять солистов), чтец, три смешанных хора (а в хоровом письме Пендерецкий не имеет равных — он сам так считал, и я с ним согласна) в сочетании с оркестром — всё вместе дает потрясающее по богатству образов и непревзойденной красоте звуковой насыщенности и тончайшей нежности великолепие: такое, какого достоин Иерусалим в день своего 3000-летнего юбилея.

Дирижер

Как дирижер, Пендерецкий объездил весь мир. И дирижировал не только своими вещами, как к примеру, Витольд Лютославский, но имел весьма широкий мировой репертуар, исключая авангардную музыку. Много сделал для популяризации творчества Шостаковича, которого оценил ближе к 1980-м годам. Исполнял Шостаковича и в России. Мне запомнилось исполнение маэстро Четырнадцатой симфонии Дмитрия Дмитриевича, в которой он открыл новые оттенки и нюансы, обнаружил свои представления о темпах и динамических свойствах, придал ей какую-то особенную глубину и выявил новую экспрессию. Ничего подобного в интерпретациях этой симфонии отечественными дирижерами я не слышала.

Новые и всегда убедительные прочтения наблюдались и в трактовках классики, например, Бетховена. А исполнение собственных сочинений можно считать эталонными. Думается, что тема «Пендерецкий — дирижер» еще ждет своего исследователя.

Пендерецкий и власть

Нельзя обойти еще одну тему в связи с Пендерецкими: взаимоотношения с властью. Об этом также в свое время писала пресса. Чета Пендерецких всегда находила общий язык с властью, независимо от того, кого эта власть представляла. То же самое наблюдалось и в СССР, а затем в России.  Пендерецкий соглашался на любые встречи, с любыми чиновниками (мне кажется, что сам он не вкладывал в эти встречи никаких эмоциональных оттенков, всегда воспринимал это с иронией и насмешкой; тем не менее, никогда не отмахивался от них, общаясь с одинаковым равнодушием и с «правыми», и с «левыми»).

Конечно, он был за демократию и ответил согласием Леху Валенсе и Анджею Вайде  написать сочинение  для церемонии открытия памятника  гданьским рабочим, погибшим в столкновениях с полицией в декабре 1970. Так возникла «Лакримоза» для сопрано, смешанного хора и оркестра (1980), позднее включенная композитором в «Польский реквием» (кстати, все части реквиема посвящены самым драматическим событиям в истории Польши ХХ века). Во время исполнения записи «Лакримозу» слушали почти два миллиона рабочих Гданьской судоверфи. На Западе появлялись многочисленные интервью с Пендерецким, с острой критикой политической ситуации в стране. Однако, все эти выпады против власти ему «сходили с рук», поскольку он не порывал с нею отношений демонстративным образом.

В то же время власти тщетно старались склонить к сотрудничеству Лютославского. Но он всегда оставался в оппозиции, отказываясь принять от государства ордена, медали, звания и даже такой крупный подарок правительства, как Дроздово, родовое гнездо Лютославских. Так что все ставки были сделаны на Пендерецкого, и из него постепенно создавался своего рода памятник национальной культуры. А мировая слава композитора это оправдывала.

Семья, дома, сад

Эльжбета — вторая жена Пендерецкого, в которую он страстно влюбился, когда она была школьницей. Едва дождавшись получения невестой аттестата зрелости, он увез ее и учиться дальше не позволил. Более 10 лет супружества, за которые появилось двое детей, он не разрешал ей никуда отлучаться: она терпеливо сидела на всех репетициях, концертах, заседаниях. С годами «режим запретов» ослабел, и вскоре красавица-жена заявила, что не желает быть только «светской львицей», а хочет самостоятельно участвовать в организации концертной жизни. Так появился ряд фестивалей. Самые известные из них — «Пасхальный», организуемый Бетховенским фондом, президентом которого стала Эльжбета, и Юбилейные фестивали творчества Пендерецкого, проводимые раз в 5 лет, на которые она приглашала самых именитых артистов со всего мира.

Эльжбета не вмешивалась в творческие проекты мужа, не обсуждала с ним новых замыслов, а просто взяла на себя все хлопоты, связанные с контрактами, недвижимостью, финансами и т.п. Пендерецкого такое положение дел устраивало.

Дом Пендерецких в Кракове — трехэтажный особняк, заполненный предметами искусства — картины, скульптуры, гобелены, мебель, фарфор: все это годами собиралось Кшиштофом смолоду, а затем и совместно с Эльжбетой. Не буду говорить о недвижимости за границей. Но о Люславицах — скажу. В 80 километрах от Кракова — небольшая помещичья усадьба, также наполненная предметами старого искусства (в одном зале — испанская живопись XVII века, в другом — стиль времен Наполеона, в третьем — демонстрация всех предметов в стиле art nouveau) и т. д. Залов — девять… Но главное — огромный, волшебный парк, которым маэстро регулярно и с большой любовью занимался со времени покупки усадьбы в конце 1970-х до своей кончины.

Пендерецкий — о значении Люславиц: «…усадьба, парк и деревья повлияли на то, что я начал писать иначе, чем прежде. Как бы более естественным образом, менее придуманным. Более личностным и открытым…».

Пендерецкий и Россия

С 1979 почти каждый год Пендерецкий приезжал с концертами в СССР, а затем в Россию. Выдающимся исполнителем его произведений (Скрипичного, а затем и Альтового концертов) был Григорий Жислин. Виолончельный концерт с блеском играет Иван Монигетти. Длительные творческие отношения связывали Мстиславом Ростроповичем и проживавшим на Западе виолончелистом Борисом Пергаменщиковым. В 1987 московский Большой театр заказывает Пендерецкому балет «Мастер и Маргарита» (по М. Булгакову) — совместный проект с Юрием Григоровичем. Но начавшаяся вскоре «перестройка», внесшая хаос в работу театра, и устранение из него знаменитого постановщика-балетмейстера не дали проекту осуществиться.

Завязываются и другие творческие контакты (С. Слонимский, В. Гергиев, В. Федосеев, В. Спиваков и др.); некоторые из них выльются в совместные творческие планы. В 1997 по заказу Российской телекомпании ТВ-6 Пендерецкий сочинил кантату-гимн «Слава Святому Даниилу, князю Московскому», приуроченную к 850-летию Москвы и впервые исполненную в БЗК 4 октября хором Академии хорового искусства В.С. Попова и оркестром под управлением автора.

Особенно ценил маэстро российских слушателей: «Очень люблю свои концерты в России. Чувствую каждой клеточкой своего организма публику, которая понимает мою музыку, и нет никакого барьера между мною и слушателями…».

Эпилог

В 2012 недалеко от люславицкой усадьбы был открыт Европейский центр музыки Кшиштофа Пендерецкого, строительство которого продолжалось 14 лет. Большой зал (на 650 посадочных мест), Камерный зал, Конференц-зал, библиотека, студия звукозаписи и др. — все создано для концертной, педагогической, научной деятельности музыкантов. Как сказал Пендерецкий, «Это мой памятник для будущего». Так и произошло…

Смерть  композитора случилась в разгар пандемии, охватившей весь мир. 2 апреля в церкви Богоматери Царицы Польской в Воли Юстовской в Кракове была отслужена месса. Во время церемонии были зачитаны соболезнования от Президента Республики Польша Анджея Дуды и первой леди Агаты Корнхаузер-Дуда, заместителя премьер-министра, министра культуры и национального наследия Петра Глинского, президента Кракова Яцека Майхровского.

Кремация прошла в узком семейном кругу. Похорон не было.

После окончания эпидемии состоится прощание с великим композитором, на которое, думается, съедутся многие музыканты и поклонники творчества мастера из разных стран мира. Местом упокоения станет историческая святыня в Кракове — Крипта Заслуженных в костеле св. Отцов Паулинов на Скалке, где захоронены самые выдающиеся сыны польской культуры: епископ Краковский Ян Длугош, поэт и писатель Винцентий Поль, поэт и писатель Люциан Семеньский, писатель Юзеф Крашевский, поэт Теофил Ленартович, поэт Адам Аснык, художник Генрих Семирадский, живописец и поэт Станислав Выспяньский, живописец Яцек Мальчевский, композитор Кароль Шимановский, актер и режиссер Людвик Сольский, астроном Тадеуш Банахевич, поэт, лауреат Нобелевской премии Чеслав Милош.

Теперь здесь будет покоиться Кшиштоф Пендерецкий.