Памяти Дмитрия Смирнова и Александра Вустина. Слово Юрия Каспарова

Уходят, уходят друзья...
Памяти Дмитрия Смирнова и Александра Вустина. Слово Юрия Каспарова

Случаются моменты, когда опускаются руки, когда не знаешь что делать и как реагировать. Тем более – что сказать. Как ни подбирай слова, как ни переставляй их, ни складывай в такое или эдакое предложение, а боль утраты выразить невозможно, как невозможно объяснить, почему происходит то, чем заканчивается всё, и насколько беднеет мир, когда уходят твои друзья – замечательные люди и большие художники, оставившие яркий немеркнущий след в нашей жизни. С интервалом в полторы недели от нас ушли наши друзья и коллеги композиторы Дмитрий Смирнов и Александр Вустин. Тысячу раз прав М.А. Булгаков, утверждая, что «… человек смертен, но это было бы ещё полбеды. Плохо то, что он иногда внезапно смертен, вот в чём фокус!». Ничто не предвещало беды ни с Димой, ни с Сашей…

Этот год вообще очень тяжёлый, он уже многих увёл в небытие. Лао Цзы советовал сесть на берегу реки и ждать, когда мимо проплывёт труп врага. В реальности же река времени с нарастающей скоростью, с какой-то фатальной неотвратимостью проносит мимо наших друзей. Словно запущен некий мощный всеразрушающий механизм, перед которым мы бессильны, и нам остаётся только стоять в оцепенении, и смотреть, и ждать, что дальше…

Дмитрий Смирнов и Александр Вустин – композиторы и люди совершенно разные. Различий у них куда больше, чем сходства. И результаты творчества, и темперамент, и стиль жизни, и специфика мышления, и манеры – всё у них было разное. Дима от рождения являлся прирождённым лидером, сильным человеком, несгибаемым в любых обстоятельствах. Именно это, я думаю, и сблизило его с Э.В. Денисовым, когда он учился в консерватории. Обычно две сильные личности, два ярких лидера не сходятся, но в этом случае всё было ровно наоборот. Денисов и Смирнов, несмотря на разницу в возрасте, стали очень близкими друзьями, которые помогали друг другу всегда и во всём.

Смирнов был ещё совсем молодым человеком, когда к нему пришла известность, и, как ни странно, можно даже назвать точную дату, когда это произошло – в ноябре 1979 года. Именно тогда, выступая на VI съезде Союза композиторов СССР, Т.Н. Хренников произнёс, что по его мнению семь советских композиторов – Эдисон Денисов, София Губайдулина, Вячеслав Артёмов, Александр Кнайфель, Виктор Суслин, Дмитрий Смирнов и супруга Дмитрия Елена Фирсова – не имеют морального права представлять страну на зарубежных концертных площадках, поскольку их музыка не соответствует нормам установленной советской идеологии. Говоря проще, их произведения не имели ничего общего с процветающим в стране соцреализмом. «Хренниковская семёрка» в одночасье стала знаменитой! В ту пору, когда страна жила за «железным занавесом», многие западные Посольства активно интересовались альтернативной советской культурой, и вся «хренниковская семёрка» сразу же попала в поле зрения традиционно музыкальных европейских стран. Членов «семёрки» постоянно приглашали на самые различные посольские мероприятия, где они знакомились с западными коллегами-композиторами, дирижёрами, исполнителями, директорами музыкальных учреждений, менеджерами, концертными агентами… Это существенно раздвигало творческие горизонты и всемерно способствовало дальнейшим карьерным успехам.

Совсем другим был Александр Вустин – незаметный, неуверенно чувствующий себя «в людях» человек с тихим голосом и мягкими манерами, типичный «недобитый» интеллигент не от мира сего. Даже в компании друзей он не отличался многословием. Ему было трудно говорить о музыке, тем более о своей – музыка была для него чем-то глубоко личным, сакральным. С ещё большим трудом он говорил о музыке, которую ему показывали, чтобы узнать его мнение. В таких случаях Саша мялся, нервно поводил плечами, бекал и мекал, и складывалось впечатление, что, высказываясь о музыке, он боится проболтаться о чём-то важном, о чём-то таком, что надо хранить только в себе, в глубинах души. Главным в музыке для него была некая тайна, что-то наподобие волшебного заклинания, и ни в коем случае эту тайну нельзя было обнародовать – она потеряла бы свою волшебную силу. Тем, кто читал книгу В.Г. Шершеневича «Великолепный очевидец», скажу, что Александр Вустин – это копия Велимира Хлебникова в описании Шершеневича.

Дима Смирнов был необычайно активным человеком, и музыкального пространства ему было мало. Он занимался переводами с английского на русский и с русского на английский, был глубоким музыковедом, замечательным литературоведом, одним из лучших исследователей творчества Уильяма Блейка, его любимого поэта, творчество которого лежит в основе многих диминых произведений… Диму не без оснований считают и интересным, глубоким философом… Подобно К.С. Сараджеву, который в своих дневниках», начиная с 1924 года, отражал всё, что делал «старый АСМ», Дима на протяжении всей своей жизни, как бы ни был занят, по горячим следам документировал все важные встречи и события. Уникальный архив, собранный Димой с Леной, ещё ждёт широкого читателя. Дима был очень активным, ясно и стремительно мыслящим человеком. Он быстро писал музыку, в непростых ситуациях мгновенно соображал что к чему, и в «узловые моменты» истории, которые у нас пошли косяком с приходом к власти Горбачёва, принимал быстрые и точные решения. Именно Диме мы обязаны возрождением Ассоциации Современной Музыки. И здесь, как говорится, не было бы счастья, да несчастье помогло.  Дима никогда не боролся с режимом, с чиновниками от музыки или с руководством Союза композиторов, но он неизменно активизировался, когда на узкий круг тех, кто «группировался» вокруг Денисова, начинались массированные атаки с целью вытеснить из отечественного музыкального пространства, перестать допускать к исполнению в концертах, лишить какой-либо возможности информировать о себе. Сегодня мало кто помнит «историческое» собрание Московского союза композиторов в январе 1990 года. Именно там произошёл не просто очередной, но, наверное, самый мощный «наезд», который реально грозил нам всем скорым забвением. И именно Дима Смирнов моментально сориентировался и, собрав нас в перерыве, спокойным, не допускающим возражения тоном предложил немедленно поехать домой к ним с Леной и… организовать АСМ-2. Что мы и сделали, загрузившись в две машины (мы с Екимовским – заядлые автомобилисты, и весь цвет современной российской музыки прекрасно разместился в салонах «Жигуля» и «Запорожца»). Уже у Димы с Леной дома мы, руководимые Димой, очень быстро составили и манифест, и обращение к журналистам. Уже через день манифест был опубликован в прессе, и, что ввергло в растерянность руководства наших Союзов композиторов, в эти Союзы стали поступать звонки и телеграммы из-за рубежа: западные коллеги спрашивали, что там у вас, в Москве, произошло. Ситуация, таким образом, вышла далеко за пределы Московского союза композиторов. И подобные размашистые жесты вообще были свойственны Диме.

В советский период музыку Саши Вустина исполняли в основном немногие наши солисты (кто знал и любил современную академическую музыку)  и те камерные и симфонические коллективы, которые приглашались для участия в ежегодном фестивале Союза московских композиторов «Московская осень». Любили ли музыканты этих коллективов современную музыку или нет, но играть они были вынуждены то, что им предлагали. Но этих исполнений уже стало достаточно, чтобы на Сашу обратили внимание и заговорили о нём. Настоящая известность пришла к Саше уже после распада СССР. Для подавляющего большинства «лихие девяностые» – кошмарный период нищеты, растерянности и ужаса перед завтрашним днём. Тогда закрывались заводы и научно-исследовательские институты, людям  месяцами не выплачивалась зарплата, и интеллигенция была вынуждена продавать у станций метро всякую домашнего производства кустарщину – те же вязаные шерстяные носки, к примеру. Тем и пробавлялись. Но для творческого андеграунда возник просвет в тучах! Во многих западных странах всерьёз заинтересовались новаторским, противоречащим социалистической идеологии советским искусством, и уже в период с 1992 по 1994 годы практически всем мало-мальски известным советским композиторам стали делать заказы на новые сочинения, исполнять музыку на крупных международных фестивалях, приглашать к себе на творческие встречи и т. п. Трёх лет Западу хватило, чтобы понять, кто есть кто. Большая часть «испытуемых» проверку на глубину и значимость не прошла, и их перестали приглашать, ими перестали интересоваться. Остались немногие, и Саша Вустин – в их числе.

Диму Смирнова фундаментальные перемены коснулись совершенно иначе. Он ещё в советский период регулярно получал заказы из самых разных стран на написание новой музыки и широко исполнялся на Западе. Его оперы «Тириэль» и «Жалобы Тэли» были поставлены во Фрайбурге и в Лондоне, а «Времена года», его 1-я симфония, исполнялась на знаменитом Тэнглвудском фестивале в США. Ажиотаж вокруг его имени и здесь, и «там» был впечатляющим! Музыка Димы даже у наших непривычных ко всему новому исполнителей нередко вызывала восторг. Один только пример: мне довелось присутствовать на записи музыки Димы к одному советскому кинофильму – к слову, Дима написал её за три дня! – и после каждого номера Государственный симфонический оркестр кинематографии СССР, а это был великий оркестр, где каждый солист являлся музыкантом экстра-уровня, аплодировал стоя! Добавлю, что российские премьеры произведений Смирнова на «Московской осени» как правило производили фурор. Последствия распада СССР никак не могли интересовать Диму с точки зрения возросшего интереса Запада – он и так был широко известен. Не дожидаясь распада «могучего и нерушимого», они с Леной Фирсовой эмигрировали в Англию. Посольство Великобритании в России, с которым они были связаны долгие годы, помогло им совершить этот непростой во многих отношениях шаг.

Саша Вустин остался на родине, в России. Он всегда жил очень скромно и за славой не гнался. Будучи аскетом, в земной жизни он удовольствовался малым. Его общественная деятельность ограничивалась участием в секции АСМа в Союзе московских композиторов. Как мэтр, он обязан был высказываться о музыке тех, кто показывался на секции, но делал это, как водится, неохотно, отделываясь формальными фразами. Саша как не любил обсуждать музыку, так и продолжал не любить. Любопытно, но здесь правомерны параллели с А.Г Шнитке, который тоже очень не любил обсуждать музыку – как свою, так чужую. Но уклониться от этого он не мог. Ему постоянно что-то показывали – и молодые, и пожилые, и талантливые, и бездарные, и «почвенники», и «авангардисты»… Но Альфред Гарриевич выбрал иную тактику: он всех воодушевлённо хвалил, «восхищаясь» тем, что ему показывают! Альфреда Гарриевича потому все любили, в отличие от остальных, и особенно в отличие от Эдисона Васильевича!

Музыка – это единственное, во что был погружён Саша Вустин, и только она одна его интересовала. Мало кто знает, но все серьёзные произведения Вустина написаны в серийной технике. Нет, это не додекафония Шёнберга и не «холоповские» 12-тоновые поля. Техника Вустина – совершенно уникальная, и «близких родственников» среди композиторов у него не было. Как не было и не могло их быть у Ксенакиса или у Айвза. Но мало кто знает, что всю свою жизнь Саша Вустин работал только с ОДНОЙ серией!!! На одну и ту же серию он написал множество великолепных, ярких и совершенно непохожих друг на друга произведений, таких как «Героическая колыбельная» или «Музыка для 10»! Как можно было сделать так, что «несущая часть конструкции» не угадывается нигде, – загадка из загадок, над которой ещё предстоит биться музыковедам–аналитикам.

В своё время София Губайдулина говорила, что в их «великом трио» Денисов – классик, Шнитке – романтик, а она сама – архаик. В следующем поколении Смирнов, безусловно, является продолжателем классической линии, а Вустин – романтической. Если все музыкальные линии Димы проведены сильной и уверенной рукой, то линии Вустина загадочны и вызывают неоднозначную реакцию.

Вихревые события «эпохи перемен» разбросали АСМ-2 по разным странам и континентам. В мире живых давно уже нет Денисова и Корндорфа… И вот ушли Дима Смирнов и Саша Вустин. Они умерли от одной болезни, поразившей сегодня мир – от covid-19. Оба перед смертью почувствовали улучшение в состоянии, но реакция на это у них была разной. Саша в телефонных разговорах ссылался на то, что ему сейчас трудно говорить. «Потом, потом, всё потом, – повторял он звонившим ему… но никакого «потом» не случилось. Дима же за неделю до ухода написал в фейсбуке: «Я счастлив, что побывал на этой земле».

Юрий КАСПАРОВ