Январь ознаменовался громкими международными скандалами с действующими лицами российской оперы: певцом Юсифом Эйвазовым в одном случае и дирижером Валерием Гергиевым — в другом. Наблюдатели увидели в произошедшем в том числе угрозу экспорту отечественного культурного продукта. О том, становится ли российская опера «токсичной» для мировой сцены, рассказал по просьбе РБК Петербург журналист и блогер Дмитрий Губин:

«Опера редко входит в меню удовольствий российской публики — точно так же, как фортепиано редко вписывается в российские интерьеры. И если публика обсуждает оперные скандалы, — значит, находит в них то, что задевает не музыку, а саму публику.

Первый широко обсуждаемый скандал связан с тенором Юсифом Эйвазовым, к которому — тут Эйвазову можно посочувствовать — намертво прилипло звание «мужа Нетребко». А поскольку Нетребко — это Гагарин нашего времени, орбита которого есть витрина страны, то покушение на Нетребко (и Эйвазова) воспринимается как объявление войны. Так вот, говорят и пишут, что Эйвазов, будучи азербайджанцем, якобы отказался петь с армянской певицей Рузан Манташян на предстоящем балу в опере Земпера в Дрездене. Что, будь правдой — и точно скандал.

Второй скандал связан с Валерием Гергиевым. Он 19 января должен был дирижировать в Венской опере «Лоэнгрином», но в обычной манере опаздывал, и его заменили другим дирижером, о чем перед спектаклем объявил интендант. Публика — наслышанная об опозданиях Гергиева и в ту же Венскую оперу, и на репетиции на Байройтском фестивале (тогда Гергиева точно так же пришлось заменять) — встретила замену аплодисментами. А поскольку Валерий Гергиев — это тоже витрина России, то замена (отряд не заметил потери бойца и «Лоэнгрина» допел до конца) воспринимается как унижение страны.

Версий скандалов три.

Первая — что токсичность современной России (кому не нравится слово «токсичность», пусть заменит на «слава») такова, что к русским, а тем более знаменитым, в Европе придираются. Цитируя Быкова, — в расчет принималась любая ошибка, от запаха пота до запаха шипра, от крупных обид до таких мелочей, которых бы взгляд не заметил ничей.

Вторая версия в том, что Эйвазов и Гергиев повели себя, как обычно ведут себя хозяева жизни в России, то есть не считаясь ни с кем и ни с чем, искренне полагая, что мир обязан делать им «ку» в глубоком приседе. Но мир не Россия.

Есть и третья версия, меломанская, состоящая в том, что скандалы в опере — это часть оперы. И в той же Венской опере не так давно шла «Тоска», где партию Каварадосси пел Йонас Кауфман. Он мегазвезда, что твоя Нетребко, и вот когда он спел знаменитое «E lucevan le stelle», публика закатила овацию и потребовала петь на бис, что в наше время невероятная редкость. И Кауфман пропел «Горели звезды» еще раз, не зная, что Анджела Георгиу, певшая Тоску, взревновала и на сцену идти отказалась. Типа, вот пусть вам ваш любимый Кауфман и поет. Ну, представьте: оркестр играет, а Тоски нет. Оркестр смолкает. Публика застывает. В зале нервное покашливание. За кулисами поседевший интендант на коленях умоляет Георгиу. И тогда Кауфман картинно пропел: «Non abbiamo soprano…» — «Не хватает сопрано…» Каково?! .

Однако, боюсь, тут все же не случай Кауфмана.

Начнем с кейса Эйвазова. Там, вроде бы, — «инцидент исперчен». Опера Земпера выступила с официальным (очень жестким) заявлением, что все слухи и вранье, что выступление Манташян и не планировалось, а виной шумихи — агенты певицы: они все напутали. Сам Эйвазов в фейсбуке перепостил это заявление на трех языках, добавив, что хотя на армяно-азербайджанский конфликт у него сложившийся взгляд, но он политику и работу не смешивает, и что он, например, работал с армянскими дирижерами. И лично я этим ответом удовлетворен. Потому что если ты на европейской сцене, ты обречен работать вместе с армянами, азербайджанцами, геями, лесбиянками, черными, белыми, иудеями, христианами, — и далее по списку. И ты будешь всем улыбаться, а персональное недовольство спрячешь на дно самого глубокого колодца, — в чем, кстати, большое достижение Запада… Фейсбуком, правда, удовлетворились не все, и начали искать и нашли, что на концертах с армянскими дирижерами Эйвазов пел-де именно тогда, когда за пульт вставал другой дирижер, и что… Но повторю: это неважно. В Европе важен публичный жест. И это урок всем, кто считает, что Европа стонет и втайне мечтает от ярма толерантности и корректности избавиться. Не мечтает, — и не мечтайте!

А вот что касается кейса Гергиева, то это другой, и очень неприятный случай — и как раз следствие российской токсичности. Только повлиявшей не на Европу, а на Гергиева. В Европе на спектакли и репетиции не может опаздывать никто, — это закон. Спектакль начинается точно в срок, и задержка на 3 минуты — уже Notfall, ЧП, пишутся объяснительные. Это можно объяснить технически (в знаменитые оперы приезжают издалека, порой из соседних стран, нужно успеть на обратный поезд; а певцов задержка кого расхолаживает, кого выводит из себя). Но проще объяснить просто. Европейская культура построена на уважении к человеку. К зрителю, к исполнению, к коллеге, к бомжу — неважно. Нарушающий правила рискует репутацией и обструкцией. Поэтому проблемы с новыми контрактами в Европе у Гергиева, скажем осторожно — могут в будущем случиться, несмотря на его очевидную мировую популярность. Этого можно было бы избежать, если бы Гергиеву на родине не сходили с рук постоянные — я пытаюсь подобрать слова — безобразия. На мой взгляд, поведение Гергиева в Мариинском театре давно уже не вполне прилично. И это сказалось на уровне театра. Готовя собственные премьеры, Гергиев вполне может вообще не бывать на репетициях, кроме генеральной, — это все терпят, боясь потерять работу. Он может с 20-минутным опозданием начать дирижировать, скажем, «Электрой», а закончить на четверть часа раньше, прогнав короткую оперу Штрауса в кавалерийских темпах, отчего от сложной, серебрящейся музыки эпохи модерна остаются ошметки — и никто не скажет Гергиеву, что это была халтура. Он может вовсе не прийти в театр, и при этом значиться в программе: так при мне было на прокофьевском «Семене Котко», когда Гергиева внезапно заменил за пультом Павел Смелков, о чем пришедших на спектакль никто не известил. Хотя это огромное неуважение, и по отношению к Смелкову прежде всего: у человека взяли и отобрали имя. Гергиев вообще в Мариинском уже давно бывает лишь наскоками, прилетами и налетами, уделяя основное внимание персональной карьере на Западе. Так что если в Мариинке очередная оперная премьера в концертном исполнении — можно быть уверенным, что в полновесном исполнении эту оперу Гергиев ставит в Байройте, Вене, Мюнхене или где-то еще.

Создается впечатление, что Мариинский театр для него — просто карманная разминочная площадка. На мой взгляд, в итоге сегодня Мариинка по уровню — это такой крепкий немецкий провинциальный музыкальный театр категории «B», но отнюдь не высшая лига. Или, если хотите, это такой совхоз-миллионер, директор которого вечно по обмену опытом за границей, смотреть за хозяйством приставлена родня, а когда надои падают совсем до неприличия, из-за границы выписывают племенной скот.

Но, повторяю, нет людей, которые могли бы Гергиеву это сказать. Повысив голос до присущего Гергиеву forte.

Но если никто не идет на обострение в России, обострение случается в Европе, — вот оно и случилось».

Источник публикации РБК Санкт-Петербург, 29.01.2020, Дмитрий ГУБИН