Устройство машины

По сути, Chicago Symphony Orchestra — корпорация, состоящая из нескольких крупных подразделений:

• собственно симфонического оркестра (2 дирижера, 109 музыкантов, 3 библиотекаря);
• хора (Chicago Symphony Chorus в количестве 220 (!) певцов под руководством главного дирижера и хормейстера Д. Вольфа, а также 3 его заместителей, переводчика, 4 пианистов-концертмейстеров);
• вспомогательного оркестра — Civic Orchestra, где играют молодые музыканты-любители (основан в 1919 под патронатом ЧСО);
• менеджмента, в который входят президент, его помощник и 16 подразделений; наиболее крупные из них — отделы развития (25 сотрудников), финансов (12 сотрудников), маркетинга и продаж (12 сотрудников), инженерно-техническая служба и рабочие сцены (13 сотрудников), административный отдел (10 сотрудников). Общее число менеджеров — 121 человек, что превышает творческий состав оркестра.

Руководит оркестром «Ассоциация Чикагского симфонического оркестра», которую возглавляет президент. С августа 2003 этот пост занимает Д. Раттер, выпускница Стэнфордского университета, магистр делового администрирования университета Южной Калифорнии. Она курирует деятельность оркестра, Института обучения, стажировок и профессиональной подготовки при ЧСО, в т.ч. любительского оркестра и симфонического хора, а также собственно симфонического центра. До прихода в ЧСО Д. Руттер была исполнительным директором Сиэттлского симфонического оркестра, ранее работала исполнительным директором Лос-Анджелесского камерного оркестра, управляющим филармонии Лос-Анджелеса.

Финансирование оркестра складывается из доходов от собственной деятельности (концерты, записи и т.д.), средств города и штата, а также спонсорских вливаний. В числе партнеров коллектива — крупнейшие финансовые институты, промышленные группы и корпорации (генеральный спонсор — Bank of America, а также Meryll Linch, American Airlines, Ernst & Young, BMO, LLP и др.). У оркестра множество частных «доноров», которых администрация умело стимулирует с помощью различных привилегий, зависящих от размера вклада. Наиболее крупные спонсоры являются так называемыми Govering members, входя в исполнительный комитет, влияющий на стратегию развития оркестра.

Ежегодно оркестр дает только в Чикаго (на сцене собственного Симфонического центра и на летнем фестивале в Равинии) около 150 концертов, которые имеют возможность слушать до 200 000 жителей города. Следуя американским традициям, Чикагский симфонический оркестр стремится максимально повысить свою социальную роль. С этой целью запущен специальный проект «Гражданин Музыкант», в рамках которого проходят концерты оркестра в больницах, церквях, детских учреждениях и даже тюрьмах, просветительско-образовательные и другие мероприятия. Этот проект инициировал Р. Мути, а курирует его выдающийся музыкант Йо-Йо Ма, приглашенный Мути на специально созданную должность творческого консультанта. Ключевую роль в этой сфере деятельности коллектива играет Институт обучения, стажировок и профессиональной подготовки.

Программа «Гражданин Музыкант» была продолжена и во время пребывания ЧСО в России. В Москве музыканты дали благотворительные концерты в Театре им. Станиславского и Немировича-Данченко и Реабилитационном центре «Преодоление», провели мастер-классы в консерватории; в Петербурге выступили в детском доме в Купчино и также дали мастер-класс в консерватории.

Шоу

Приезд Чикагского симфонического оркестра — кульминация программы «Американские сезоны в России» под эгидой двусторонней российско-американской Президентской комиссии Медведев — Обама. Поэтому гастроли проходили в жанре политического шоу, что сказалось на характере и содержании сопутствовавших мероприятий, выборе репертуара, присутствии политического и дипломатического бомонда и т.д.

Днем 18 апреля состоялся первый акт: пресс-конференция в ИТАР-ТАСС, помпезная, с ажиотажем, красочными баннерами спонсоров. Журналистам раздавали «флешки» и CD с записью Реквиема Верди. Организована она была с американским размахом и российской безалаберностью.

Разговор на ней шел большей частью о чем угодно, только не о музыке — немудрено, поскольку назначена она была на время утренней репетиции оркестра. Естественно, дирижер и музыканты появились почти «под занавес». Это был провал организаторов — первый, но не последний. Второй — то, как вел себя ведущий М. Гусман, первый заместитель директора ИТАР-ТАСС: развязно, злоупотребляя «искрометным», как ему казалось, юмором, встревая в выступления гостей. Третий — нехватка мест для журналистов. Четвертый: не было переводчика. Синхронный перевод шел только через наушники, и записать текст на диктофон могли только те, кто знал, как это сделать технически (таковых было крайне мало)… С таким неуважением к коллегам довелось столкнуться впервые в истории музыкальных пресс-конференций.

Посол США в России М. Макфол заметил: «Когда я впервые начал работать с президентом Обамой, я был удивлен тем, сколько времени и внимания он уделял взаимоотношениям с Россией. Думаю, это будет рекорд, я не знаю другого такого примера в истории. Это хорошо для Соединенных Штатов. Хорошо для России. И хорошо для всего мира. И то, что мы делаем под названием «Американские сезоны» — это именно в духе видения президента Обамы в плане «перезагрузки» взаимоотношений с Россией».

Спецпредставитель Президента России по международному культурному сотрудничеству М. Швыдкой: «У всех, кто придет в Московскую консерваторию, есть шанс понять, на какой музыке воспитываются президенты Соединенных Штатов. Господин Обама родом из Чикаго, поэтому он воспитывался на музыке, которую играл Чикагский симфонический оркестр. На какой музыке воспитывались наши президенты, мы знаем, потому что в городе где они родились, есть великий оркестр Мравинского, потом Темирканова… Вот, видимо, в городах, где есть хорошие симфонические оркестры, рождаются хорошие президенты разных стран. Так что сегодняшний визит имеет познавательно-политический характер … гастроли Чикагского оркестра — это венец большого сезона американской культуры, который включал в себя необычайное разнообразие хореографических, музыкальных, визуальных событий и, я думаю, что вершиной этого действительно станут гастроли Чикагского симфонического оркестра».

Далее президент ЧСО Д. Раттер рассказала трогательную и захватывающую легенду под названием «Как я уговорила Риккардо Мути», которую с удовольствием подхватил внезапно появившийся в ИТАР-ТАСС маэстро в сопровождении музыкантов. Все это естественно — в стране, которой в ближайшем июле исполнится 236 лет, а культура ее еще моложе, подобные истории являются частью национального эпоса.

Р. Мути: «В 2005 я начал дирижировать Нью-Йоркским филармоническим оркестром — им никогда ранее не дирижировал итальянец. И те взаимоотношения с оркестром, которые у меня сложились… это что-то вроде любви. Оркестр попросил меня стать музыкальным руководителем. Но я, пробыв с 1968 художественным руководителем нескольких оркестров и 19 лет в театре La Scala, хотел быть свободным. И я ответил «Нет. Я продолжу работать с вами, но…». Они настаивали. И я второй раз ответил однозначно: «Нет». В то же самое время, Дебора стала появляться на моих выступлениях в различных местах в Париже, в Лондоне, Нью-Йорке, приходить на мои концерты. Когда женщина появляется на каждом твоем выступлении, есть только два варианта — либо ты интересен ей как человек, как мужчина, либо ты интересен ей как музыкант.

Так что она пригласила меня приехать в Чикаго. Она была настойчива, и я принял предложение. Я запомнил первую фразу, которую сказал оркестру, она шла прямо из моего сердца: «Вы помните, как я дирижировал вами в начале 70-х, когда я был молодым? Я надеюсь, что сейчас вы не видите во мне старую развалину». Оркестр засмеялся. С этого все и началось. И мгновенно установились чудесные взаимоотношения с музыкантами. И мы сделали тур по Европе. Он был очень и очень успешным. И музыка становилась все лучше и лучше для понимания слушателями.

А Дебора все настаивала и настаивала, еще и потому, что она была послом от музыкантов, и выражала их пожелания. И здесь я сказал «Хорошо…». Чикагский оркестр — это один из величайших оркестров в мире, и я счастлив быть здесь. Возможно, Нью-Йоркский оркестр сделал мне предложение слишком рано. В любом случае, мне нравится Чикаго — не только оркестр, но город. Вы должны приехать в Чикаго, потому что это один из красивейших городов Соединенных Штатов. И это говорит человек, который родился в Италии. В Неаполе».

Также маэстро коснулся программы гастролей и ее концепции:

«Программа — это всегда проблема. Должны ли мы играть музыку, которая не исполняется или не часто исполняется в России? Или мы должны играть русскую музыку, на основании концепции, что музыка не связана напрямую с национальной принадлежностью? Я имею в виду мнение, что итальянец может дирижировать только Верди, Пуччини, Доницетти и Беллини. Русский может дирижировать и исполнять только Мусоргского, Рахманинова и т.д. Француз… Я думаю, эта концепция абсолютно неправильна. Если английский оркестр играет французскую музыку, француз скажет: «О, это звучит не по-французски». Если итальянец дирижирует русской музыкой, то якобы «это звучит не по-русски». А если русский исполняет Верди, «это звучит не совсем Верди». Я в это не верю.

Это интерпретации.  И это интересно — обратиться к репертуару, который принадлежит другой культуре, другой традиции, и посмотреть, что из этого получится, потому что это создает еще большее понимание между людьми».

Под занавес пресс-конференции Мути перевел разговор на гастрономическую тему: «Что касается еды, кухни — я лично и музыканты оркестра предпочитаем Средиземноморскую кухню. Это очень хорошая и очень здоровая кухня. Мы не пьем много водки. Хотя позволяем себе вино. Томаты каждое утро. Но не моццарелла, потому что там есть холестерин. Томаты, кстати, очень помогают для профилактики рака. Оливковое масло virgin… Но Extra virgin часто трудно найти…».

Шоу продолжается

Шоу с политическим уклоном продолжилось и на самих концертах, явно расписанное и «раскрученное». Незримое присутствие двух президентов, участие посла М. Макфола и спецпредставителя М. Швыдкого; в БЗК — явное преобладание VIP-ов над музыкантами; давно забытое ощущение дружбы «детей разных народов» — американского, русского, итальянского, в т.ч. присутствие в оркестре русских музыкантов…  

Да и программа, похоже, была выбрана, скорее всего, из соображений политкорректности и призвана «раздать всем сестрам по серьгам»: с одной стороны, обозначить уважение к принимающей стране (Пятая симфония Шостаковича), российско-американские параллели и пересечения («Космическая одиссея» Д. Смирнова), с другой — подчеркнуть личные пристрастия маэстро (сюита из музыки Н. Роты к фильму «Леопард»), с третьей — продемонстрировать универсализм оркестра и дирижера (помимо русской и итальянской школ, были представлены также немецкая: «Смерть и просветление» Рихарда Штрауса и французская: Симфония ре минор Франка).

Не случайным был и выбор бисов: в первый вечер прозвучал «Ноктюрн» земляка Мути, неаполитанца Дж. Мартуччи. Гобоист Е. Изотов прямо со сцены (что тоже было, несомненно, подготовлено) рассказал трогательную историю. Некогда А. Рубинштейн, гастролируя в Неаполе, услышал фортепианный концерт Мартуччи, привез в Россию ноты и исполнил в Москве. И вот в честь этого Чикагский оркестр под управлением уроженца Неаполя Р. Мути исполняет на своем московском концерте музыку Мартуччи.

А второй концерт завершился увертюрой к опере Верди «Сила судьбы». Теперь уже сам Мути (на итальянском) рассказал историю — впрочем, хорошо известную — о том, что эта опера была написана Верди для Мариинского театра по заказу Дирекции Императорских театров. Так что и тут все в высшей степени было продумано.

Программа

Первое разочарование — «Космическая одиссея» Д. Смирнова, открывавшая все концерты. Наш соотечественник, живущий ныне в Англии, считался одним из самых перспективных и интересных русских композиторов 1970-1980-х. О его плодовитости свидетельствует и порядковый номер опуса (156), что значительно превышает наследие Бетховена. Жаль, количество не всегда переходит в качество. В предисловии автор говорил о том, что стремился запечатлеть подвиги первопроходцев космоса и создать произведение, удовлетворяющее «пяти критериям: столь же быстрое, как увертюра к «Руслану и Людмиле», выразительное и трогательное, как увертюра к «Силе судьбы», великолепно оркестрованное, как любая увертюра Берлиоза, звучащее не более семи минут и вызывающее у слушателей спонтанную овацию, как будто они только что увидели прекрасную падающую звезду!».

Из всего многообещающего набора реализованы оказались лишь семь минут и спонтанная овация непритязательной части зала. Произведение, напичканное реминисценциями музыки из одноименного голливудского блокбастера и иными перепевами, оказалось неумелым опытом по части и материала, и его развития, вместо которого — разрозненные клочки и фрагменты (8 за 7 минут!), полный хаос в звучании оркестра, беспомощность автора, который не в состоянии развить свою мысль. Более всего это напоминало звуковую иллюстрацию к учебному пособию по оркестровой фактуре, если бы не бенефис ударных, заглушавших и забивавших всё и вся.  И слова Р. Мути о том, что он вдохновился музыкой Смирнова, остановив на ней свой выбор после долгих поисков, воспринимаются не иначе как ирония.

Продолжившая первый московский концерт сюита из музыки Н. Роты к фильму «Леопард» — выбор маэстро:

«Рота сыграл очень важную роль в моей жизни, потому что он подтолкнул меня к тому, чтобы стать музыкантом. Мой отец был прекрасным врачом, и он хотел, чтобы я стал доктором, или адвокатом, или инженером… но не музыкантом. Хотя он хотел, чтобы все его пять детей учились музыке, но для общего культурного развития.

Когда я встретил Рота, он увидел во мне достаточно качеств, чтобы стать профессиональным музыкантом, так что это еще и знак благодарности великому композитору. И мягкость (плавность) его музыки к «Леопарду», фильму Висконти… Как сказал мне один музыкант Чикагского симфонического после репетиции, она очень искренняя и очень подвижная. Знаете, он сказал: «Играть музыку Рота в этом зале… фантастическом зале… дало мне ощущение того, что Рота — это такой итальянский Чайковский». Это правда. Его мелодии неожиданно обрели благородство. Более того, в музыке появилось своего рода величие, которое зал (Большой зал консерватории — «МО») подарил этой музыке, эта музыка словно родилась в этом зале.

Рота был большим любителем русской музыки. И мой музыкант открыл мне новую перспективу. В свете этой перспективы я кое-что изменил в партитуре».

Трудно согласиться с маэстро. Композитор, с гениальной точностью находивший звуковой контрапункт к зрительным образам великих режиссеров, оказался в значительной мере дискредитирован: его киномузыка, будучи вынесена на концертную эстраду в качестве самостоятельного сочинения, обнаружила свои очевидные слабости — банальность интонаций, фрагментарность, отсутствие «широкого дыхания», потенциала симфонического развития. Высказывание о Н. Рота как об «итальянском Чайковском», призванное возвести композитора на пьедестал, обернулось чуть ли не насмешкой. А отдавать ему практически целое отделение — не более чем рекламный ход.

С особым интересом ждали от Чикагского оркестра и Мути Пятую симфонию Шостаковича.  И сам же подогрел этот интерес: «Мы решили привезти сюда одно из гениальнейших произведений симфонической литературы — это Пятая симфония (Шостаковича), которую русские должны знать от первой до последней ноты. Но это интересно – услышать такую симфонию в исполнении американского оркестра, с итальянским дирижером. Даже не просто из Италии, и из Южной Италии».

Что ж, все ноты были на своих местах, и темпы вроде похожи, и темы узнаваемы. Но, видимо, маэстро не подумал о том, что у нас каждый знает наизусть не только ноты симфонии, но помнит и о том, в какое время родилась эта музыка. Какими пронзительными чувствами она окрашена. Какая боль и трагедия стоит за этими нотами. Какой вопль отчаяния, ужаса, гнева слышен во вроде бы победном марше финала. Все то, что могли услышать в ней современники и слышим мы. И, увы, не услышали Мути и чикагцы. Они не ранены этой музыкой, не знакомы с контекстом эпохи, не попытались проникнуть в смысл произведения и в эмоциональный мир композитора. Хотя можно было вернуться к записям дирижеров, которые сердцем пережили эту трагедию: Мравинского, Кондрашина, Светланова. Но для Мути это были просто ноты, сыгранные с ледяным блеском, алмазной точностью, стерильной чистотой и — пустотой.

Столь же академично, отстраненно и безлико была сыграна программа второго концерта — «Смерть и просветление» Р. Штрауса и Симфония Франка (повторенные спустя два дня в Санкт-Петербурге). В них не было и намека на индивидуальность авторов. К тому же оба сочинения были отнюдь не идеально выстроены по форме.

Американское чудо?

Конечно, исполнительский уровень Чикагского оркестра запредельно высок: таких бесплотных и в то же время насыщенных пианиссимо струнных, таких безукоризненных соло и ансамблей дерева и меди, такой культуры музицирования в целом Большой зал консерватории не слышал очень давно. Оркестр звучит как совершенный механизм, все детали и части которого идеально «притерты» друг к другу. Даже ноты на пюпитрах чикагцы переворачивают абсолютно синхронно, превращая эту простейшую процедуру в какой-то завораживающий балет, настолько отлажено у них взаимопонимание, «единое дыхание». Такое чувство, что у них есть некая недоступная нам библиотека файлов на все случаи жизни. Хотите ррр кларнетов и гобоев — пожалуйста; mf струнных — ради бога; шесть f медных — запросто. Просто нужно в нужный момент зайти в базу данных, найти нужный файл (раньше бы сказали — кирпичик) и поставить его на нужное место. И музыка готова. Однако она не вызывает ни эмоционального напряжения, ни удовольствия, ни послевкусия, не заставляет задуматься о каком-либо смысле (сочинения или жизни — все равно). Сбив ладони от аплодисментов, выходишь из зала — и через полчаса не можешь вспомнить, а что же это было: ни одной зарубки в душе. Такое мнение высказывали многие.

Правда, многие говорили и о том, что осталось впечатление каких-то действительно оркестровых чудес. Конечно, звучит оркестр потрясающе. На качество игры коллектива влияет и постоянство: то, что многие оркестранты из нынешнего состава были в нашей стране и на гастролях с маэстро Шолти в 1990. Но, возможно, именно стремление к совершенству звучания, наивысшему исполнительскому уровню, начертанное на знамени Чикагского оркестра (этот девиз как заклинание непрерывно повторяли во всех интервью и Д. Раттер, и Р. Мути, и сами оркестранты), сыграло со знаменитым коллективом злую шутку. Абстрактное мастерство, пусть и высочайшее само по себе, однако существующее в отрыве от стиля исполняемой музыки, делает исполнение пресным и безликим. Музыка, не пропущенная через себя, через душу, холодна.

Безусловно, все музыканты ЧСО — выдающиеся исполнители, каждый из которых прошел конкурс не менее 200 человек на место. И если бы проводился конкурс оркестровых трудностей, обязательных фигур (как «школа» в фигурном катании), ЧСО занял бы первое место. Запас прочности — 1000-процентный. Ни у кого никогда не дрогнет ни мускул, ни рука. Но не покидало и ощущение абсолютной запрограммированности. Стерилизованности. Невозможности какого-го бы то ни было отхода от заранее, раз и навсегда заданного движения по прямой. Какого-либо душевного rubato. Единственным оживляющим моментом стали легкие, но на общем стерильном фоне заметные «киксы» валторны во II части симфонии Франка: вот тогда, хотя бы на минуту, возникло ощущение, что на сцене все-таки живые люди, а не автоматы по штамповке идеальных звуков. Или продаже кока-колы.

Маэстро

Хотя Мути переиграл огромное количество всевозможной музыки с лучшими оркестрами мира, создав и собственный оркестр — «Луиджи Керубини», его декларируемая универсальность — скорее из области мифологии. Мути, прежде всего, оперный дирижер, и действительно выдающийся. Не случайно он 19 лет возглавлял La Scala.  Возможно, итальянский маэстро силен там, где есть резкие контрасты, «страсть в клочья» — в своем специфическом и весьма узком репертуаре. При соприкосновении с музыкой иного склада он теряет львиную долю своей харизмы, становится скучным и банальным.

Не случайно, по общему мнению, наиболее убедительно из всей программы гастролей прозвучала увертюра из «Силы судьбы» Верди — бис второго дня. Театральная душа маэстро не вынесла того, что после исполнения Симфонии Франка публика не вскочила с мест, как в первый вечер. И он решил ее «добить»: исполнение сопровождалось неистовой жестикуляцией дирижера, который то прыгал, то приседал, то рычал, то носился по подставке и за ее пределами, выжимая из оркестрантов запредельные эмоции… Опытный маэстро достиг желаемого: финальные аккорды утонули в восторженном реве публики. Но одна увертюра за два вечера — маловато будет…

Чикаго и другие

Визит ЧСО еще раз напомнил о том, что в последние годы в России побывали с гастролями многие оркестры топ-уровня, коллективы с великими именами и традициями. Безусловно, недосягаемая вершина — Оркестр Баварского радио с М. Янсонсом (2009). Это отдельная планета, выше которой — только звезды. Берлинские филармоники с С. Рэттлом (2008) и Венские — с Д. Баренбоймом (2007). Остался в памяти визит LSO с В. Гергиевым (2007), выступления ряда оркестров на первых Фестивалях симфонических оркестров мира.

Уже в этом сезоне — Оркестр Романдской Швейцарии с М. Яновским, у которого отмечалось и великолепное качество звучания, и точность интерпретации (в частности, той же Симфонии Франка). В памяти осталось блистательное, буквально заворожившее исполнение Госоркестром 3-й симфонии Бетховена под управлением В. Юровского. Несколько первых концертов Пасхального фестиваля, исполнение В. Гергиевым и оркестром Мариинского театра (пока он еще не был измочален бесконечными перемещениями по России) 1-й, 2-й, 3-й, 5-й симфоний Прокофьева: запомнилась не только традиционная мощь и энергетика, но и неожиданная тонкость, филигранность, мелодичность исполнения.

В этом смысле посетить концерты Чикагского симфонического — тоже как будто совершить космическую одиссею, побывать на особой планете. Только остался вопрос: а есть ли на ней жизнь?