Александр Рамм: «Я ищу вдохновение во всем, что предоставляет жизнь»

Александр Рамм: «Я ищу вдохновение во всем, что предоставляет жизнь»
Фото Екатерина Михайлова
Экспрессивность, глубина и интеллектуальность, балансирование между пороком и добродетелью, духовным и плотским, между страстью и нежностью – так можно охарактеризовать игру молодого, но уже зарекомендовавшего себя как профессионала своего дела, музыканта Александра Рамма.
После концерта в Филармонии имени Д. Д. Шостаковича виолончелист рассказал в интервью для MuseCube о простых радостях жизни, музыкальном климате в России и призвании в жизни.

Перед концертом во время обсуждения интервью и съемки Вы попросили не перемещаться во время сольного исполнения Бриттена. Почему не во время Грига или Бетховена?

Музыкой является также и тишина: в сочинении Бриттена очень много пауз, которые написаны неспроста. Пауза – это тоже нота. И чисто физически и психологически концентрация немножко спадает, если кто-то перемещается по залу. Я попросил не снимать больше для слушателей, чтобы не отвлекать их от музыки. Мне показалось, что слушали пришедшие очень внимательно, затаенно, некоторые даже дышать боялись, как мне сообщили после первого отделения.

Композиции Грига и Бетховена не до такой степени атмосферные. Я не могу сравнить их по степени атмосферности с Бриттеном, особенно это касается второй и третьей сюиты.

Это полное погружение в звуки, издаваемые одной лишь виолончелью. Плюс в первой сюите много визуальных моментов, которые приковывают внимание. Благодаря Ростроповичу, из-за которого они появились. Могу вкратце рассказать эту историю.

Когда Мстислав Ростропович и Бенджамин Бриттен гуляли по двору, Мстислав делал странные телодвижения. Бенджамин поинтересовался, что делает Мстислав. Ростропович ответил: «Видишь ли, Бен, я учусь делать книксен, или реверанс». — «Зачем?» — «При встрече с принцессой я должен буду вести себя самым уважительным образом». Бриттен попросил Мстислава оставить свои намерения. «Хорошо, — сказал Ростропович, — я постараюсь удержаться, если смогу, но при одном условии. Три новых сочинения для виолончели, и я не буду делать книксен». Тогда они составили договор прямо на листе меню. Бриттен поставил свою подпись под обещанием написать три новых сочинения для виолончели, а Ростропович подписал свою часть соглашения. «Естественно, после этого Бен много ворчал, и я слышал, как он бормочет что-то о «проклятом шантажисте». Разумеется, я играл свою роль до последнего; даже когда нас вели на прием к принцессе, начинал делать вид, будто падаю на колени, но потом останавливался, поднимал указательный палец и шептал Бену: «Три новых сочинения!». Ростропович был разочарован встречей с принцессой, поскольку она оказался женщиной в возрасте, но не молодой юной принцессой из сказок.

Бриттен сдержал слово. Три сюиты для виолончели соло — результат этого удивительного договора — были написаны в 1965, 1967 и 1971 годах.

Именно этой забавной истории мы обязаны появлению на свет совершенно особого мира – трех сюит для виолончели.

Таким образом, Бриттен сочинил для виолончели больше, чем для любого другого инструмента.

Музыкант, в представлении некоторых людей, это человек, который витает в облаках и оторван от земной жизни. Про себя могли бы так сказать? Если нет, то какой Вы?

Я точно не витаю в облаках, это особенность гениев. Я ищу вдохновение во всем, что предоставляет жизнь. И больше того – в простых вещах.

В первую очередь, это живое и теплое человеческое общение. Во-вторых, семья, время, проведенное с маленьким сыном. Даже просто когда иду по улице, солнышко выглядывает, настроение поднимается, хочется улыбаться. Не по-московски совершенно: в Москве все ходят с хмурыми лицами, но я точно знаю, что это защита. Когда вокруг слишком много людей, а ты распахиваешь душу, то можно очень быстро выгореть.

Меня вдохновляет вкусный кофе, хорошая еда, вождение. Я очень люблю ездить летом на машине в Литву к маме: я кайфую от этой долгой дороги.


Я наслаждаюсь каждой секундой жизни, у меня практически не бывает плохого настроения. Как только нехорошие мысли лезут в голову, то вспоминаю, что я занимаюсь любимым делом, играю любимую музыку перед людьми.

То есть, у Вас не бывает такого, что ничего не хочется делать: выходить на сцену, играть?

Не хотеть выступать – такого точно не бывает! Не хотеть заниматься утром – это да, а выступать…

Но чтобы выступать, нужно быть готовым и преодолевать человеческие пороки, лень в первую очередь. Иногда я побеждаю, иногда лень. Трудоголиком себя не считаю.

В жизни человека бывают ситуации, порой нелепые, после которых хочется все бросить и изменить жизнь. У Вас есть такая история в жизни?

Такого не бывало и, надеюсь, не будет, чтобы мне захотелось бросить дело своей жизни. Не дай Бог.

Когда я удачно играю и получаю благодарность слушателей, то понимаю, что это единственная, возможно, для меня жизнь – музыка. Но музыка не может для меня существовать сама по себе. Тогда жизнь проходила бы мимо.

Важен баланс жизни во всех ее проявлениях и моментах вдохновения на сцене. И этот баланс, как я говорил, помогают поддерживать простые вещи, простые радости.

Как Вы считаете, нужно слушателю объяснять музыкальное произведение, или восприятие должно быть «стерильным», непосредственным?

Я как раз сторонник того, чтобы максимально подготовить публику к восприятию сочинения.

К примеру, кино. Если сравнивать эти виды искусства, то когда я смотрю фильм, и он мне нравится, я не понимаю, почему он мне нравится. А подготовленные люди четко читают все символы. Символизм — это очень строгая наука. Простому зрителю нравится, а подготовленный зритель получает удовольствие на другом уровне, более глубоком.

Также с картиной: смотрю, мне нравится. Но если знать, как читать картину, то можно часами разглядывать одну и туже, находить новые подробности, детали.

Если объяснить, как строится сюита Бриттена, то и восприятие ее будет иное. Сочинение Бриттена состоит из небольших ярких жанровых частей. И человеку важно рассказать, где начинается новая часть, чтобы он мог различать эти жанры.

Сколько времени требуется лично Вам, чтобы освоить произведение?

По-разному бывает. Но что касается трудных для исполнения произведений, они должны начать жить именно на сцене. Конечно, я учу, готовлю, думаю, ищу вдохновение, но к тому, что произойдет на сцене, подготовиться невозможно. На второй раз я уже буду знать все эти ощущения. Определенный жизненный путь сочинение будет проходить с каждым исполнением.

Это как в театре: первый и сто первый спектакль – это совершенно разные вещи.

К вопросу о театре и театральности. Во время исполнения у Вас очень яркая живая мимика, моторика движений выразительная. Это отработано или идет изнутри, не контролируется?

Ничего специально я, конечно, не делаю. Но есть какие-то вещи, которые нужно контролировать. Забываться и выглядеть неестественно – это очень легко.

В театральной среде есть свои законы. Приведу условный пример: поднятый локоть на 45 градусов может показывать страдание, а на 70 – уже истерику. Так что, конечно, актерские дела работают. Даже при выходе на сцену:


какой-бы ты ни был за сценой, но на сцене важна уверенность. Именно уверенность, а не самоуверенность.

Но при этом во время подготовки настоящий артист, художник всегда сомневается. Быть на сто процентов уверенным, что делаю все правильно, это, извините за каламбур, неправильно.

Кто-то боится критики, кто-то получает от нее своеобразное удовольствие. Когда Вы слышите или читаете критику в свой адрес, как воспринимаете ее?

Критика нужна, в ней всегда есть рациональное зерно. В любом случае, это впечатление человека, который высказался, значит, его что-то задело. Следовательно, необходимо подумать над этим, проработать.

Заметила на концерте, что по стилю, по энергетике, внешним данным есть определенное сходство с Теодором Курентзисом. Приходилось ли выступать с ним на пару или хотелось бы это сделать?

Не мне судить на счет энергетики и стиля, но что касается внешности, то есть определенные типажи людей. Частенько по жизни мы встречаем очень похожих на наших друзей людей, можно даже обознаться на улице. Мой типаж достаточно редкий, и мне известны два человека, с которыми люди меня сравнивают: один из них – Теодор Курентзис, другой – Гоша Ковалев, альтист, который проживает в Германии. Семь лет назад мы с Гошей были на фестивале в Вербье. И однажды меня поздравили с его днем рождения, ошибку поняли не сразу.

Конечно, хотел бы выступить с Курензисом, но честно сказать, я приезжаю туда, куда меня приглашают.

Моя жизнь мне показывает, что всему свое время.

На Ваш взгляд, как в целом в России, и в Москве в частности, изменилась культурная ситуация: появились ли нежелательные темы, ужесточился ли контроль, появились ли музыкальные санкции?

Трудный, каверзный вопрос. В Москве довольно непросто договориться об исполнении редкой музыки. Все-таки нужно продавать зал, поэтому приходится исполнять музыку, которую люди знают. Но в тоже время, существуют такие фестивали, как «Другое пространство» в Московской Филармонии, на котором исполняется свежеиспеченная музыка. Залы забиты битком.

В провинции как раз таки сейчас считается правилом дурного тона исполнять 4-ую или 6-ую симфонии Чайковского и концерт Дворжака. И они очень рады, когда мы привозим что-то интересное. Публика прошла огромный путь и находится на совершенно ином уровне. Я вижу много молодых лиц на концертах, и это радует.

На вашем концерте молодых лиц было мало…

Это Петербург, уже Европа. Когда я играю за границей, замечаю, что молодых людей еще меньше, чем в Петербурге. В основном все зрители уже седые. Это связано с тем, что современному молодому поколению там не настолько интересна классическая музыка, как публике в России. Клиповость сознания работает в минус. То есть, больше чем на 5 минут сосредоточиться современному молодому человеку очень трудно. Это глобальная проблема.

Даже на Facebook статьи уже читают по диагонали, быстро пролистывают. За одну секунду мы получаем в тысячу раз больше информации, чем наши мамы и папы. В голове мало что остается, в основном вокруг нас информационный мусор.

К сожалению, с искусством такое не сработает. Здесь нужно остановиться, подумать. Как говорится: «Остановись мгновенье, ты — прекрасно!»

Конечно, мне приходится развиваться в социальной среде, несмотря на то, что искусство любит тишину. Но таковы современные реалии.


Если тебя нет в интернете, тебя нет нигде. Старых мастеров это не касается, их уже все знают. А молодым приходится присутствовать в сети.

Не запостил, значит, не было?

Именно! Но правила есть правила. Не я их придумал, но…

Нравится?

Нет. Но надо, значит надо.

У меня последний вопрос, не совсем традиционный… У Вас с чувством юмора все хорошо?

Да вроде, да.

Я пообещала одному военному человеку спросить, можно ли порезаться или убить смычком?

Нет, ни порезаться, ни убить нельзя. Но если очень постараться, то и палочками для еды можно убить.

Смычок состоит из деревянной трости и конского волоса. Единственное, что штык, который упирается в пол, очень острый.

И только что я купил вот такой смычок, которым можно даже бить: он изготовлен из карбона, и не сломается. Этим смычком можно, наверное, бить по голове и когда-нибудь добить. (Смеется, ударяет смычком по столу).

Спасибо, Александр, порадую

Источник публикации Musecube, 28.02.2018, Алена Шубина