Афанасий Фет был одним из героев школьной программы по литературе, знакомой каждому советскому школьнику:

Шепот, робкое дыханье,
Трели соловья,
Серебро и колыханье
Сонного ручья,

Свет ночной, ночные тени,
Тени без конца,
Ряд волшебных изменений
Милого лица,

В дымных тучках пурпур розы,
Отблеск янтаря,
И лобзания, и слезы,
И заря, заря!..

<1850>

Как не помнить! Заучивалось это под нажимом учителя, умевшего с внешним пафосом и внутренним (не исключено!) безразличием внушить опекаемым на время урока детям-ученикам, что русская поэзия (шире – русская литература) – это, с одной стороны, очень серьезно, а с другой – крайне скучно (сознательно и ненамеренно учителю удавалось и то, и другое). Нет, конечно, были и те, кто с самого детства понимал, что лучшие образцы русской поэзии – это, во-первых, красиво (чуть позже, при самостоятельном чтении, могло прийти уже отроческое, или юношеское, восторженно-расширительное «прекрасно»), но для этого требовались тонкоумные и знающие родители. Такие доставались (и достаются) далеко не всем.

Афанасий Афанасьевич Фет до 14 лет носил фамилию Шеншин, потом сменил ее на Фета, а после 50 снова стал Шеншиным, и об этом нам во всех подробностях расскажут литературоведы (если захотят), как и о причинах таких перемен. Да они и рассказали уже не раз – биография Фета в основе своей (есть ведь и разночтения, у биографов) довольно неплохо известна тем, кто пожелал ее изучить. Старательный пересказ ее здесь и сейчас неизбежно вернет нас к тональности «Родной речи».

Лучше, в честь 200-летия Фета, почитать его письма, где автор «на заре ты ее не буди» и «я пришел к тебе с приветом» («хиты» советских школьных лет) предстает язвительным остроумцем, каких поискать и в двадцатом веке, и в двадцать первом, и не только в литературном поле. Просто прекрасная фраза для завершения писем: «Думайте что хотите, но не беспокойтесь отвечать» (из письма Тургеневу от 12 января 1875).

Или, например, такая почти что ода графу Т. (каждый волен ее толковать по-своему): «Но разве я Льва Николаевича Толстого люблю? Я готов, как муэдзин, взлезть на минарет и оттуда орать на весь мир: “Я обожаю Толстого за его глубокий, широкий и вместе тончайший ум. Мне не нужно с ним толковать о бессмертии, а хоть о лошади или груше – это все равно. Будет ли он со мной согласен – тоже все равно, но он поймет, что я хотел и не умел сказать”» (из письма Толстому от 31 января 1878).

Или о самом себе: «Чувствую, что во мне ужасный порок: нетерпимость и голубой картуз; но тем с большею прытью бегу я навстречу всему симпатическому, тонкому, свежему» (из письма Тургеневу от 18 января 1853).

Очевидно «симпатическими, тонкими и свежими» виделись Фету стихи его современника Тютчева (намертво «спаянный» советской школой «дуэт»). В своей значимой и по сегодняшний день статье «О стихотворениях Ф. Тютчева» («Русское слово», №2, 1859) Фет, в частности, пишет: «Можно ли в такую тесную рамку (я говорю о небольшом объеме книги) вместить столько красоты, глубины, силы, одним словом, поэзии! Если бы я не боялся нарушить права собственности, то снял бы дагерротипически все небо г. Тютчева с его звездами 1-й и 2-й величины, т. е. переписал бы все его стихотворения. Каждое из них – солнце, т. е. самобытный, светящий мир, хотя на иных и есть пятна; но, думая о солнце, забываешь о пятнах». Речь идет «о небольшой книжке стихотворений Ф. Тютчева, появившейся в 1854 году, наделавшей столько шуму в тесных кружках любителей изящного и, увы! относительно к своему достоинству, так мало еще распространенной в массе читающей публики».

В книге «Мои воспоминания» Фет еще более комплиментарен и экстатичен по отношению к Тютчеву: «<…> Тютчев сладостен мне не столько как человек, более чем дружелюбно ко мне относившийся, но как самое воздушное воплощение поэта, каким его рисует себе романтизм. Начать с того, что Федор Иванович болезненно сжимался при малейшем намеке на его поэтический дар, и никто не дерзал заводить с ним об этом речи. Но как ни скрывайте благоуханных цветов, аромат их слышится в комнате <…>».

Книга «Мои воспоминания» в двух частях вышла в 1890 (Типографія А. И. Мамонтова и К°), в 1983 была перевыпущена в одном томе издательством «Правда». В 1893, уже после смерти Фета, в «Товариществе типографии А. И. Мамонтова» тиражом 1200 экземпляров была издана еще одна книга его воспоминаний: «Ранние годы моей жизни». В 1992 Издательским объединением «Культура» было выпущено репринтное издание этой книги (в 3-х томах).

Однозначно говорить о взаимовлиянии Фета и Тютчева вряд ли возможно (хотя…), но нельзя не отметить очевидное: Фет посвящал стихи Тютчеву – не изменяя при этом своей «фирменной» иронии.

Мой обожаемый поэт,
К тебе я с просьбой и с поклоном:
Пришли в письме мне твой портрет,
Что нарисован Аполлоном.

Давно мечты твоей полет
Меня увлек волшебной силой,
Давно в груди моей живет
Твое чело, твой облик милый.

Твоей камене – повторять
Прося стихи – я докучаю,
А все заветную тетрадь
Из жадных рук не выпускаю.

Поклонник вечной красоты,
Давно смиренный пред судьбою,
Я одного прошу – чтоб ты
Во всех был видах предо мною.

Вот почему спешу, поэт,
К тебе я с просьбой и поклоном:
Пришли в письме мне твой портрет,
Что нарисован Аполлоном.

И наоборот – Тютчев посвящал Фету стихи.

<1>

Тебе сердечный мой поклон
И мой, каков ни есть, портрет,
И пусть, сочувственный поэт,
Тебе хоть молча скажет он,
Как дорог был мне твой привет,
Как им в душе я умилен.

<2>

Иным достался от природы
Инстинкт пророчески-слепой, –
Они им чуют-слышат воды
И в темной глубине земной…
Великой Матерью любимый,
Стократ завидней твой удел –
Не раз под оболочкой зримой
Ты самое ее узрел…

Не настаивая, повторимся, на взаимовлиянии Фета и Тютчева и не отделываясь общей и сомнительно умной фразой «все тогда на всех влияли», отметим безусловное влияние Фета на поэтов-символистов: на Иннокентия Анненского, на Александра Блока, на Федора Сологуба… Мандельштам несомненно интересовался Фетом – правда, отдал в своем стихотворении 1932 года «стрекозу» Тютчеву, а у Фета лишь «жирный карандаш», что «всегда одышкой болен» («Кашель пароксизмами бьет меня до одуренья», – «жаловался» Фет Толстому в марте 1877). Поэтически другой Маяковский написал вместе с тем: «Анненский, Тютчев, Фет» (в своем «Надоело»). Те или иные переклички можно найти в стихотворениях Фета и Пастернака, Фета и Заболоцкого, Фета и Георгия Иванова. Повлиял Фет и на поэтов более поздних: на Александра Кушнера, Бахыта Кенжеева…

«Дерзким новатором, авангардистом своей эпохи», «первым русским импрессионистом, первым (прото)символистом» назвал Афанасия Фета поэт, литературовед Валерий Шубинский – подчеркнув и то, что Фет «первым в России экспериментировал с верлибром».

Если же говорить о влиянии Фета на композиторов его времени, то в первую очередь стоит вспомнить Чайковского – не только писавшего романсы на стихи Фета, ставшие классикой («Мой гений, мой ангел, мой друг…», «Не отходи от меня», «Я тебе ничего не скажу», «Уноси мое сердце…»), но и писавшего о самом Фете: «<…> В лучшие свои минуты выходит из пределов, указанных поэзией, и делает смелый шаг в нашу область, (то есть музыку). Поэтому часто Фет напоминает нам Бетховена, но никогда Пушкина, Гёте или Байрона, или Мюссе <…>».

Варламов («На заре ты ее не буди»), Гурилев («Я говорил при расставаньи…»), Аренский («Осень»), Римский-Корсаков («Тихо вечер догорает»), Гречанинов («Как ангел неба безмятежный…»), Рахманинов («Давно в любви отрады мало», «В молчаньи ночи тайной») – эти имена также не вычеркнешь из памяти, говоря об Афанасии Фете, написавшем в 1847 в письме Аполлону Григорьеву: «<…> Давайте нам жизни и наслаждения, давайте нам светлого прошедшего, чудного, светлого, голубого и давайте нам примерного настоящего!..»

Для «ковидного» декабря 2020 как нельзя кстати.