20 мая 2017 года на 82-м году жизни после продолжительной болезни скончалась выдающаяся виолончелистка, Народная артистка СССР, профессор Московской консерватории Наталия Николаевна Шаховская.

Интервью с Наталией Шаховской — сентябрь 2016, Екатерина Соколова, Musicum

Шаховская! Эта фамилия уже более полувека приводит в трепет всех юных виолончелистов, штурмующих консерваторию. Народная артистка СССР! Мощнейший исполнитель и величайший педагог! К ней в класс мечтают попасть все. Но Шаховская очень строга, и у нее невероятно высокие требования. Поэтому некоторые даже и не мечтают. Именно среди них была и я. В тот период в ее классе были только мужчины, причем один другого лучше – все сплошь лауреаты. Сейчас все они блестящие солисты, ансамблисты или концертмейстеры ведущих оркестров. Когда я, вероятно, единственная из огромного количества ее учеников, окончив аспирантуру, поставила виолончель в угол, Наталия Николаевна, дабы оправдать потраченное на меня время, сказала: «Я взяла тебя в класс, потому что ты меня веселишь». И тогда, и сейчас я делаю это с величайшим удовольствием, потому что сложно описать степень моего уважения к ней и восхищения ее талантом.

Следуя давней традиции, ученики Наталии Николаевны заняли места на пьедестале XV конкурса им. П.И. Чайковского. В случае с Шаховской иначе и быть не могло. Благодаря редчайшему музыкальному интеллекту и огромному исполнительскому опыту Шаховская создала свой уникальный метод преподавания, позволяющий ей из каждого студента делать настоящего мастера. Выявив талант, она требует самых высоких результатов, на которые только способен ученик. Каждый должен достичь своего максимума, и она точно знает, как этого добиться. Ее девиз: «Быть честным перед Музыкой!» Шаховская проповедует жесткую самодисциплину и ратует за качество, категорична в борьбе против неискренности и не терпит разгильдяйства. Она не учит играть, она учит жить. Учит объективно оценивать себя и быть цельной личностью.

Перечисление ее человеческих качеств, возможно, для многих прозвучит архаично, потому что Шаховская – «последний из могикан»: глубокая внутренняя культура, искренняя любовь к Родине, чувство долга, вера в высокие идеалы, ответственность, принципиальность и бескомпромиссность иногда даже в ущерб себе, приверженность традициям, профессиональная гордость, нравственность, духовность… Список можно продолжать.

Сложно сказать, что оказало большее влияние на формирование ее почти мужского характера – аристократические корни, нелегкая судьба или советская закалка… У Шаховской свой кодекс чести, которому она неотступно следует, и, видимо, совсем не случайно испанская королева наградила ее рыцарским орденом. Несмотря на всё вышеупомянутое, в своем виолончельном футляре она много лет хранит старинные плюшевые талисманы – обезьяну, зайца и медведя. Шаховская обладает отменным чувством юмора, она регулярно устраивает дома посиделки со студентами, где просто так можно поболтать о чем угодно с настоящим Рыцарем.

— Наталия Николаевна, известно ли вам хотя бы примерное количество ваших учеников?

— Это очень сложный вопрос. Когда-то у меня были две тетрадки, в одну я записывала имена выпускников, в другую – в каком городе и что я играла, чтобы, не дай Бог, не повторяться. Потом наступил момент, когда это уже стало не интересно, потому что того и другого уже много. Трудно предположить, но так как я работаю больше 50 лет, и если я выпускала в среднем по 4-5 человек в год… За сотню далеко. Единственно, кого я дольше всего записывала, это своих лауреатов.

— И это тоже надоело?

— Да, и это надоело. Кстати, пока помню, надо записать – за последнее время много опять появилось. (Улыбается)

— Когда вы начали преподавать?

— После окончания консерватории в 1959 году я была распределена в Ипполитовское училище, потом преподавала еще в Мерзляковке (училище при Московской консерватории – прим. ред.). В 1962 году была приглашена на кафедру виолончели, и с тех пор моя судьба связана с консерваторией.

— Мы когда-то общались с вами на предмет работы в других странах, но вы сказали, что здесь вам лучше.

— Дело в том, что на протяжении моей деятельности несколько раз мне предлагали работать за рубежом – и в Англии, и во Франции, но так как я очень… русский человек, я выросла здесь и у меня крепкие корни, я знаю, что я не могу жить в другой стране.

Для меня всегда было мучением, если мои гастроли или мастер-классы длились две недели или больше. Я безумно страдала, высчитывала каждый день, когда я уже возвращусь домой.

Я вросла в эту землю. И творчески, и физически, и в смысле общения. Я очень люблю педагогическую профессию. Я всегда к ней относилась эмоционально и с большой ответственностью: если я что-то могу дать своим детям, то я должна это сделать. Конечно, Московская консерватория – это мой родной дом, в котором я выросла, в котором я продолжаю работать и который я очень люблю.

— Но как тогда появилась Испания?

— Я бы и туда не поехала, но Ростропович настоял. Он меня туда очень рекомендовал, в Москву специально приехала Палома Оши – директор Высшей школы музыки Королевы Софии в Мадриде. Мне это было очень симпатично. И вот 15 лет там уже преподаю. Я окружена там таким теплом, таким вниманием и такой заботой, со всех сторон! Орден мне даже дали недавно! (Улыбается)

— Правда?! Что за орден?

— Он называется «Орден Альфонсо Десятого Мудрого». Его вручают за выдающиеся заслуги в области культуры и искусств.

— Очень горжусь вами, Наталия Николаевна! А, кстати, скажите, пожалуйста, были ли у вас какие-то увлечения в других сферах искусств?

— У меня были разные интересы. В свое время я и рисовала хорошо, и гимнастикой занималась.

— Гимнастикой?!

— Да, много было вещей, которые хотелось реализовать, но когда началась рабочая жизнь, то 24 часов уже не хватало. Особенно, когда человек совмещает гастрольную деятельность с педагогической. Часто бывало, что я приезжала с гастролей, ставила виолончель, бежала в Консерваторию, возвращаясь оттуда, думала, что через день мне надо куда-то улетать, а там новая программа. У меня была специальная глушилка на виолончель, и ночью я «пилила». Поэтому жизнь сумасшедшая. Ростропович всегда возмущался: «Что ты там все время сидишь со студентами так долго? Сидишь и сидишь?!» Да, я могу занудствовать над тремя первыми строчками, вместо того чтобы прослушать сразу все произведение. С другой стороны, когда он рекомендовал меня в Испанию, то написал директрисе письмо: «Я рекомендую Вам лучшее!» Понимаешь, у меня в крови отсутствие халтуры!

— Да, с халтурой у вас неважно! Это мы знаем! А можете вы выделить еще 3-4 личных качества, которые также определяют вашу жизнь?

— Сложно сказать… Организованность… Неприятие всякой фальши, как в жизни, так и на виолончели… Я любвеобильный человек, я всех люблю и стараюсь никого не обижать, даже если и было бы нужно… Трудно мне сказать, ты мои человеческие качества лучше знаешь.

— Да, но мне интересно, что вы по этому поводу думаете.

— Я по этому поводу не думаю! (Улыбается) Если бы я могла ответить на эти вопросы, при тех десятилетиях, что я работаю, по идее я должна бы написать какую-то методическую книгу. Мне неудобно об этом говорить, но я создала какую-то школу свою, и я должна была бы что-то зафиксировать.

— Это просто необходимо!

— У меня нет желания фиксировать!

— Это плохо, Наталия Николаевна!

— Я люблю общение, а записывать не люблю!

— Давайте тогда я буду записывать. Я помню, что вы достаточно поздно начали заниматься на виолончели.

— Да, в 12 лет!

— А что вы делали до этого?

— А до этого была война, Катенька! Когда мне было 5 лет, мама моя очень хотела, чтобы я занималась музыкой, меня даже показывали в ЦМШ, но в это время грянула война. Нас отправили в эвакуацию в глухую деревушку под Красноярск, где даже гармошки никакой не было. Я возвратилась в Москву уже к окончанию войны и помню, что мне было тяжело, так как по возрасту я должна была уже учиться в 3-м классе, а я еще в 1-й не ходила. Сначала стала учиться на рояле частным образом, а потом, когда мне было лет 11, пошла играть Елене Фабиановне Гнесиной. Я была у нее дома на Собачьей площадке. Там стояло два рояля, она спросила, на каком я хочу играть, я, конечно, выбрала белый. Но она сказала, что на рояле поздновато. Этой осенью я и поступила на виолончель.

— Но на рояле вы к тому моменту уже что-то играли?

— Да, и в консерватории потом в Малый зал меня выбирали на концерты – я играла и сонаты со скрипачами, и с Валей Фейгиным пьесы Прокофьева. Первое время, когда начинала преподавать, сама студентам аккомпанировала.

— А что же с гимнастикой?

— Когда я поступила в консерваторию, я жила у опекунши. Там нельзя было играть, поэтому в 6 утра я вставала и ехала в консерваторию, до 9 утра занималась. Дальше были уроки, занятия, а после этого вместо физкультуры я ходила на секцию художественной гимнастики. И на московских вузовских соревнованиях я даже завоевывала призы, но тогда она, конечно, не была такой, как сейчас. После гимнастики я вставала в очередь за ключом от класса и до 11 вечера опять занималась на виолончели. Такова была тогда моя жизнь.

— Поэтому вы и говорите, что консерватория – ваш дом.

— Конечно! Я в 5 лет осталась без родителей. Отец умер в финскую войну. А мама была героическая женщина – работала в Бауманской больнице терапевтом и хирургом. Дядя был в ссылке, Шаховские – ты же понимаешь. И когда открыли ГлавСевМорПуть, начали осваивать Арктику, надо было семью кормить, и мама из финансовых соображений решила, что поедет на Север, на Чукотку поднимать там медицину, это закончилось трагически. Я всю свою жизнь собиралась, но так до Чукотки и не доехала…

А под Красноярском я жила с бабушкой, в детском саду, вечно там были голодные… А когда я приехала в Москву, только благодаря силе воли моей бабушки и началась моя деятельность. Особого стремления к виолончели я тогда не чувствовала. На рояле я все время играла, даже оперы какие-то сочиняла, причем в до-миноре обязательно (улыбается). Вкус, желание я почувствовала классе в 4-м, когда меня начали на концерты выбирать. И тогда я стала по-настоящему работать.

— Что сейчас для вас виолончель?

— Ну, сейчас я уже могу только сказать, что это моя жизнь. Когда я впервые услышала виолончель – это было адажио из балета «Щелкунчик», я просто влюбилась в этот звук. И поэтому в своей педагогической деятельности в первую очередь всегда уделяю внимание искреннему, наполненному звучанию.

— А ученики для вас – они кто?

— Ученики? Это мои дети.

— Ну, они же должны были вам страшно надоесть за это время.

— Нет, никогда не надоедают. Вот эта кухня, где мы с тобой сидим, здесь в большинстве случаев студенты доверяют мне какие-то свои личные проблемы. Поэтому для меня педагогическая работа – не просто профессиональный процесс, но и чисто человеческое общение. Это даже какая-то школа человеческой жизни. Когда начинаешь общаться с талантливыми ребятами, то очень много от них берешь. Другое дело, что иногда педагогическая работа мешает исполнительской, например, вдруг видишь: то, что у тебя самой получается легко, и ты об этом не задумываешься, студент это никак не может преодолеть. Начинаешь изобретать для него какие-то вещи, а потом садишься сама за инструмент и думаешь: «Господи Боже мой, а как это я играла-то?» Поэтому здесь двоякое действие. Конечно, это взаимный процесс обогащения. А с другой стороны, я понимаю тех людей, которые не хотят заниматься педагогикой, предпочитая заниматься сольной деятельностью, потому что это, конечно, сильно отвлекает.

— Скажите, пожалуйста, какую музыку вы любите играть и вообще?

— Я люблю романтическую музыку – Шуман, Шуберт, Брамс, и ту, в которой есть конфликты – это, скорее, XX век, Шостакович, Бриттен…

— А если приходится играть музыку, которая не нравится?

— В этом случае нужно помнить, что ты артист, и заставить себя ее полюбить. Хорошим исполнителям часто говорят, что из сомнительного сочинения вы сделали конфетку. Поэтому для слабых сочинений очень многое зависит от того, кто является исполнителем.

— Расскажите, пожалуйста, было что-нибудь экстраординарное или курьезное в вашей гастрольной жизни?

— Бывало. Я как-то приехала в Москву после гастролей в Японии, и из-за смены климата с моей виолончелью были проблемы. Я собиралась на концерт со своими партнерами по трио – Малининым и Грачом (пианист Евгений Малинин, скрипач Эдуард Грач – прим. ред.). По-моему, это был Куйбышев. Концерт шел в прямой трансляции по телевидению. Начинал Евгений Васильевич – Второй концерт Брамса, а после антракта мы с Грачом должны играть Двойной концерт (Концерт для скрипки и виолончели с оркестром И. Брамса – прим. ред.). В артистической, когда я клала на стул виолончель, случайно ее чем-то задели. Вдруг меня зовут – лежит передо мной не инструмент, а труп: туловище отдельно, гриф отдельно, струны валяются на полу… Малинин уже заканчивает… А идет прямая трансляция, и антракт очень небольшой. Я естественно, срочно прошу, чтобы кто-то из оркестрантов мне дал виолончель. Но виолончели все соответствующие – не для сольного выступления в прямом эфире. Какую-то «коробку» я выбрала, и все-таки Брамса мы сыграли. Я уже не помню как, но все-таки сыграли. (Улыбается)

— Сильный стресс!..

— Да, такие вещи бывали. А еще была ужасно смешная история в Норвегии. Я играла там концерт Мясковского, всем очень понравилось. И когда я закончила, выхожу на поклон – один раз, второй, третий раз выхожу. Публика вся стоит, а оркестр играет какой-то марш. Я поняла, что это норвежский гимн, и тоже встала с виолончелью и стою с серьезным лицом. Еще на сцене был дядечка с цветами. Пока они всё не сыграли, я стояла, не шелохнувшись. Оказалось, что это они меня так приветствовали. А я решила, что это гимн, и заставила дядьку с букетом торчать около меня.

— Советская выучка, конечно.

— Да-да. Раз что-то играют, а публика встала, значит – гимн. (Смеется)

— Гениально! Теперь расскажите, пожалуйста, про вашу семью.

— Семья у нас в основном музыкальная. С Борисом Сергеевичем (Борис Артемьев – контрабасист, прим. ред.) мы поженились, еще будучи студентами консерватории, после моего первого конкурса – фестиваля молодежи и студентов в 57-м году. Наша жизнь, естественно, крутилась вокруг музыки, вокруг всяких проблем с инструментами, потому что мы были нищие, а надо было приобрести приличные виолончель и контрабас. Сидели вечно в долгах. Жили мы в 9-метровой проходной комнате. И только после конкурса им. Чайковского мы с одним чемоданом переехали в отдельную квартиру. Всю премию тогда вложила в консерваторский кооператив. А в 64-м году я специально ездила в Свердловск – купила хороший инструмент, который стоил совершенно бешеные деньги, и опять занимали везде, где возможно.

— Это вы на нем всю жизнь играете?

— Да.

— Здорово!

— Да, жизнь была такая, что надо было как-то всё сначала обустроить, чтобы обзаводиться дитем. В 69-м году родилась у нас Ольга. Когда ей было лет 6-7, она сказала, что она «хочет как мама, на виолончели». В итоге закончила у меня в классе консерваторию и аспирантуру. Перед окончанием консерватории тоже вышла замуж, за альтиста Данилу. Но у Ольги, в отличие от меня, трое детей. Старшему, Ване, уже 24 года, он работает на телевидении, средний, Витя, учится на ударных. А 10 лет назад появилась Наташка, которая тоже теперь играет на виолончели. Она даже концертирует, уже с оркестром играла. Еще она занимается композицией, в прошлом году на каком-то конкурсе получила премию. Пока идет неплохо в этом направлении, не знаем, что будет дальше. (Улыбается)

— А вы с ней занимаетесь?

— Занимаюсь, но редко, потому что по времени не получается.

—  Сколько сейчас у вас студентов в консерватории?

— 10 студентов и три аспиранта.

— А в Испании сколько?

— В Испании 10. В Мадрид езжу раз в месяц на неделю, и надо дать каждому по 4-5 уроков, поэтому там с утра до вечера…

— Жуть!

— Жуть, не говори. Прилетаю сюда, тут сразу консерватория.

— Ну, вам так нравится, видимо?

— Тяжело уже…

— Ну, может, как-то разрядить ритм?

— Ну, куда уже разряжать, мне на днях 80 лет. Конечно, можно об этом подумать, но, когда начинаешь работать, обо всем уже забываешь.

— То есть лучше работать?

— Лучше работать.

— Мне даже не пришло в голову спросить вас, а вы когда-нибудь отдыхаете?

— Единственное время отдыха у меня – это на даче. А на даче я занимаюсь с внучкой, но в основном готовлю обеды на большую семью. (Улыбается)

— Ясно, вопрос неуместен. Скажите, пожалуйста, вдруг кого-то заинтересует: как научиться понимать классику?

— У человека должно быть желание примкнуть к красоте, и тогда он будет увлекаться, много слушать. Ты какой-то глупый вопрос мне задаешь! Это проблема общей культуры, у людей должна быть потребность стать культурными. У нас даже кот Лучик с удовольствием слушал классику!

— Да, интеллигентный был кот! А что самое главное в жизни для вас?

— Ты прямо как Познер (улыбается). Самое главное? Доброта и любовь.

— А самое интересное?

— В моей жизни огромное значение имели встречи с яркими личностями – с композиторами, с людьми, с которыми я играла.

— Ой, опасно, Наталия Николаевна! Это тема уже для следующего материала. Спасибо вам огромное, и не только за беседу!

Беседовала Katerina Sokolova

Магистр наук «Менеджмент в сфере культуры»

Директор Международного агентства «Katerina Sokolova Artists»