Между тем, творение 26-летнего Моцарта уже в день своей премьеры в Бургтеатре (1782) произвело фурор в оперной Вене, а затем и в других европейских городах – Праге, Мюнхене, Берлине, Зальцбурге, Париже и т.д. И причиной триумфа был точный расчет Моцарта, в прямом смысле «сыгравшего» на вкусы публики. А  это – и модный в то время Вене в контексте австро-турецких войн конца XVIII века «османский» стиль – alla turca (интерес к восточной экзотике, турецкой  музыке,  и при этом – негативное восприятие турок, как представителей антилиберального, антизападного мира),  и загадочная  локация действия – султанский сераль, где по представлениям европейцев томились тысячи прекрасных наложниц, и популярный  приключенческий формат с чужестранцами (испанцы и англичанка), попадающими в плен к туркам, и волнующие любовные испытания двух пар героев – с их разлукой,  ссорами, примирением, авантюрой побега (кстати, то, через что проходил и сам Моцарт, не случайно назвавший главную героиню зингшпиля именем своей невесты Констанцы). Кроме прочего, его зингшпиль произвел революцию на венской сцене – впервые представив разговорные диалоги на немецком, а не итальянском языке. В итоге в «Похищении из сераля» совпали все составляющие успеха – зажигательное действие, живые эмоции, актуальность, музыкальная экзотика (музыка янычар), роскошные арии, созданные под индивидуальности ведущих венских певцов. Император Иосиф II именно об этой партитуре сказал: «Слишком красиво для наших ушей и слишком много нот, дорогой Моцарт». На что тот, согласно легенде, ответил: «Ровно столько, сколько необходимо, ваше величество».

Камнем преткновения в исполнении этой партитуры на современной сцене стал не музыкальный материал, а разговорные сцены, требующие от оперных артистов умения мгновенно переключаться от пения к сценической речи и звучать так же естественно и непринужденно. При этом певцам надо еще уметь воспроизводить речь на языке оригинала в темпе живого разговора и с точной смысловой артикуляцией. Возможно, в этом и кроется основная причина, по которой «Похищение из сераля» на российской сцене практически не ставилось. В Мариинском театре разговорные диалоги в спектакле перевели на русский язык, но в Нижнем Новгороде всю партитуру поставили на немецком. Получилось удачно, причем, не только у Александра Воронова (голос паши Селима), чье «породистое» австрийское произношение объясняется годами обучения в Mozarteum в Зальцбурге, но и у других артистов. Кроме того, переводчик и драматург постановки Михаил Мугинштейн сделал купюры в диалогах, и это придало больше динамики и «оперности» действию.

Спектакль у Екатерины Одеговой получился красивым и метафоричным. На первый взгляд, он устроен как будто вопреки жанру зингшпиля с заложенными в нем острыми смысловыми ресурсами диалогов. И сама тематика «Похищения» – столкновение Запада и Востока, встреча разных цивилизаций и культур звучит сегодня особенно актуально. Но режиссер не пошла по этому пути и не стала акцентировать очевидное – политические, международные и прочие проблемы. Наоборот, словно отгородив моцартовскую оперу от катаклизмов внешнего мира, создала на сцене красивую утопию, мифический мир Эдема, чьи обитатели не отягощены социальными ролями, живут в мире грез, мечты, собственных чувств. В этом спектакле вообще нет ни сераля, ни Турции, нет паши Селима. Действие перенесено из Османской империи XVI века на волшебный остров, в таинственный Сад. Пространство спектакля не ориентально, а экзотично: оно заполнено гигантской цветущей гортензией, в листве которой живет Дух острова – гибкий и тонкий, сливающийся с растениями и людьми.  Здесь же, в неподвижном пруду с сыпучей водой из серебряных блесток замерли лилии, крупные бабочки «порхают» на шестах, вьется, словно змей Эдема, корень райского дерева (художник Этель Иошпа). Здесь все сказочно красиво и словно наполнено душным, сладким ароматом цветов. И так же, как в мифологическом Эдеме – здесь все символично, рождает ассоциации с образами культуры.

Вместо фигуры турецкого паши, к которому попала в плен прекрасная испанка Констанца, в спектакле звучит таинственный голос Селима – откуда-то сверху, словно из невидимого мира, подобно голосу властителя волшебного острова Просперо из шекспировской «Бури». Из глубин сада выходит персонаж с головой мифического Единорога, ласково укладывающий морду на колени страдающей Констанцы, утешающий ее, а в итоге он оказывается ряженым наглецом Осмином. Постановщики не забывают о юморе зингшпиля и одновременно отсылают к шуткам и метаморфозам шекспировского «Сна в летнюю ночь». Подруге Констанцы Блонде – по сердцу не полагающейся ей по либретто Педрильо, а темпераментный садовник Осмин – своего рода, человек природы, руссоистский «дикарь». Его комически глупый, вспыльчивый характер забавно озвучен Моцартом вокальными воплями и «хе-хе», злобится же проживающий в Эдеме Осмин только от того, что нутром своим чувствует, что Блондочку у него уведут.

Несмотря на обилие деталей, подогнанных друг к другу филигранно, как в пазле, само сценическое действие развивается динамично, ясно, с юмором, гэгами, эмоциями, как, например, сцена бурной стычки Осмина с появившимся на острове чужаком Бельмонте. Галантный гость в жабо в пылу бросает разъяренному Осмину перчатку в лицо, а тот в ответ напяливает ему сачок на голову. Таких «номеров» в спектакле не меньше, чем культурных ассоциаций, и это создает эмоциональные качели (качели есть и на сцене) для зрителя, которому и смешно, и трогательно, а в какие-то моменты замирает сердце – вместе со страдающей в арии “Traurigkeit ward mir zum Lose” Констанцей.

В спектакле много слоев, есть и гендерная проблематика, и тонкие психологические детали, из которых строятся взаимоотношения персонажей и их типажи – неотесанного Осмина, ловца бабочек, идеалиста Бельмонте, балагура Педрильо, зацикленной на любовных страданиях Констанцы и обворожительной кокетки, феминистки Блонды, для которой главное – свобода. Причем, индивидуальности артистов не нивелировались под режиссерские идеи, а добавили свои нюансы в спектакль – артистические и вокальные.  Печальная Констанца Диляры Идрисовой пленила красивым легато и сверкающими колоратурами, Констанца у Надежды Павловой – трепетная, нежная натура: ее арии Ach ich liebte, war so glücklich и Traurigkeit ward mir zum Lose – звучали необычно, в духе барочного lamentо, прозрачно, невесомо, почти растворяясь в воздухе на пианиссимо.

Это удача, что в спектакле собрался состав певцов, нацеленных на решение не только вокальных и актерских задач, создание образов, но и на исполнение в точном музыкальном стиле. Поэтому и обворожительные Блонды (Ирина Котова и Галина Круч), и самовлюбленные Педрильо (Дмитрий Белянский и Владимир Куклев), и поэтичные Бельмонте (Борис Степанов и Сергей Годин) – звучали в «аутентичном» моцартовском вокальном стиле – полетно, виртуозно, элегантно. Невозможно забыть и Осмина в этом спектакле – обаятельного в своей неуклюжей влюбленности Максима Орлова и ироничного Гарри Агаджаняна, таявшего при виде кокетливой Блонды, с поразительной ловкостью преодолевавших в темпе presto все подводные камни партии – скороговорки, низкие звуки в большой октаве, огромные скачки, рулады.

Дирижер Дмитрий Синьковский по темпам певцов в спектакле не щадил. Оркестр La Voce Strumentale звучал стремительно, контрастно, напористо, с громовой динамикой в музыке янычар. При этом внятность темпов, четко выстроенные ритмические фактуры, контакт с певцами создавали тот крепкий каркас, на котором держалось все действие спектакля. В оркестровой интерпретации на первый план вышли не детали, а контрасты – прозрачные струнные и пышные крещендо, гремучий военный марш с турецким барабаном (специально заказанным к спектаклю) и инструментальные соло.

Некоторые музыкальные решения были продиктованы ограничениями сцены Пакгауза. И хотя пришлось отказаться от хоров янычар, Синьковский исполнил их в оркестровой версии.

Музыкальная развязка спектакля остроумно проиллюстрировала сценическую: в тот момент, когда герои покидали остров, вырвавшись «на волю», в зрительный зал, зазвучала «вольная» импровизация на моцартовские темы на хаммерклавире (Федор Строганов). Герои в финале не все испытали состояние счастья. По крайней мере, Блонда точно предпочла бы остаться в Эдеме с Осмином. И голос Селима совсем не случайно простился с гостями словами: «Желаю, чтобы вам не пришлось каяться». В таком резюме заключался совсем не риторический вопрос: что будет со всеми, лучший ли мир ждет их за порогом утраченного Эдема?

Что касается самого театра, то у него есть ответы на такого рода вопросы. По словам худрука Нижегородской оперы Алексея Трифонова, в следующем сезоне моцартовский сюжет получит продолжение: в театре поставят оперу Cozi fan tutte («Так поступают все»), где также действуют две пары влюблённых и где молодые люди из ревности устраивают розыгрыш дамам. Спектакль поставит режиссер Лиза Мороз, и он станет третьим по счету в моцартовской афише театра (после «Свадьбы Фигаро» и «Похищения из сераля»).