Выдающийся музыковед и педагог, ученый с мировым именем, Людмила Григорьевна скончалась после тяжелой продолжительной болезни. Л.Г. Ковнацкая родилась 5 февраля 1941 в Ленинграде.

В 1965 окончила два факультета Ленинградской консерватории: теоретико-композиторский (кафедра истории зарубежной музыки, класс проф. Михаила Друскина) и фортепианный (класс органа проф. Исайи Браудо), в 1969 – аспирантуру ЛГК по истории зарубежной музыки (науч. рук. М.С. Друскин).

С 1969 преподавала в Ленинградской / Санкт-Петербургской консерватории. Профессор кафедры истории зарубежной музыки. Под руководством Л.Г. Ковнацкой защищены более 50 дипломных работ и диссертаций. В числе выпускников ее класса известные музыковеды Л. Адэр, Т. Берфорд, Д. Брагинский, О. Дигонская, Н. Дроздецкая, О. Манулкина, М. Мищенко, В. Нилова, А. Петрова, И. Родионова.

Главной областью исследований Людмилы Ковнацкой была музыка ХХ века, в первую очередь Шостакович и Бриттен. Творчеству Бриттена посвящены кандидатская («Английские национальные черты в творчестве Бенджамина Бриттена», 1970) и докторская («Бенджамин Бриттен и английская музыка первой половины ХХ века», 1987) диссертации ученого. Монография «Бенджамин Бриттен» (1974) и книга очерков «Английская музыка ХХ века» (1986), по сути, открыли советскому и российскому читателю тот пласт английской музыкальной культуры, который ранее был terra incognita.

По инициативе Л.Г. Ковнацкой и благодаря ее деятельности в России прошли многочисленные события, посвященные Бриттену и английской классической музыке: фестивали, концерты и концертные циклы, спектакли и концертные исполнения опер в годы 80-летия (1993), 85-летия (1998), 100-летия (2013) Бриттена.

Другой герой Ковнацкой – Дмитрий Шостакович. Людмила Григорьевна – автор, редактор, составитель книг и статей, посвященных творчеству композитора: сборника статей к 90-летию со дня рождения композитора (1996), четырех выпусков «Дмитрий Шостакович: Исследования и материалы» (2005, 2007, 2011, 2012), трехтомника «Шостакович в Ленинградской консерватории: 1919–1930» (2013), который был назван «Книгой года» в рейтинге газеты «Музыкальное обозрение» «События и персоны» и удостоен Премии «МО».

Особый сюжет научной и творческой деятельности Л.Г. Ковнацкой – «Приношение Учителю»: выдающемуся музыковеду, профессору Ленинградской консерватории М.С. Друскину. В 2009 стараниями Людмилы Ковнацкой был завершен двухтомный сборник «Памяти Михаила Семеновича Друскина», который объединил статьи, воспоминания, биографические материалы и переписку. Она же была редактором-составителем вышедшего в издательстве «Композитор • СПб» семитомного собрания сочинений М.С. Друскина (завершающий 7-й том вышел в 2022).

Как исследователь, научный редактор и автор-составитель Людмила Ковнацкая принимала участие в выпуске книг, сборников статей, многотомных изданий о творчестве Шенберга, Перселла, Типпета, Аренского, Балакирева, об английской музыке, русско-британских связях, советской музыке и др.

Отдавая дань памяти своему другу, музыковеду Генриху Орлову (1926–2007), с 1970-х жившему в США, Л. Ковнацкая написала подробный биографический очерк о Г. Орлове, вела работу с его архивом.

С 2002 Ковнацкая была членом Совета при Директории Международного музыковедческого общества (IMS), с 2012 – членом Директории IMS, главой Региональной ассоциации стран Восточной Европы. Инициатор международных конференций, конгрессов IMS в Левене (Бельгия, 2002), в Цюрихе (2007), собрания Директории IMS в Санкт-Петербурге (2005). В качестве председателя Оргкомитета организовывала Региональные симпозиумы IMS в Киеве (2008), Минске (2009), Петрозаводске (2011), Вильнюсе (2013), Санкт-Петербурге (2015).

Людмила Ковнацкая выступала с лекциями и докладами в ведущих университетах Европы и России, на международных конференциях и симпозиумах.

В 2001 Л. Ковнацкая стала научным консультантом Британского Энциклопедического Словаря «The Grove’s Dictionary of Music and Musicians» (London: McMillan, 2001) по материалам о российской музыке. В 2000–2003 была членом экспертного совета фонда «Про Арте».

Людмила Ковнацкая – заслуженный деятель искусств РФ (2005), обладатель звания «Ученый года» за 1993 Кембриджский биографический центр), награждена Литературной премией и медалью имени Беляева (2002) за книгу «Арнольд Шенберг. Письма». Прощание с Л.Г. Ковнацкой прошло 14 мая в Центральном зале крематория на Шафировском проспекте.

Основная область исследований Людмилы Ковнацкой — музыка ХХ века, в первую очередь Шостакович и Бриттен. Монография «Бенджамин Бриттен» (1974) и книга очерков «Английская музыка ХХ века» (1986) фактически открыли советскому и российскому читателю тот пласт английской музыкальной культуры, который ранее был, по сути, terra incognita. Творчеству Бриттена посвящены кандидатская и докторская диссертации ученого.

Другой герой Людмилы Ковнацкой — Дмитрий Шостакович. Она — автор, редактор, составитель книг и статей, посвященных творчеству Д.Д. Шостаковича, в т.ч. сборника статей к 90-летию со дня рождения композитора (1996), четырех выпусков «Дмитрий Шостакович: Исследования и материалы» (DSCH, 2005, 2007, 2011, 2012) и трехтомника «Шостакович в Ленинградской консерватории: 1919 – 1930» (2013), который по итогам 2013 года был назван «Книгой года» в рейтинге газеты «Музыкальное обозрение» «События и персоны» и удостоен Премии «МО».

Особый сюжет научной и творческой деятельности Л.Г. Ковнацкой — «Приношение Учителю» – выдающемуся музыковеду, профессору Ленинградской консерватории М.С. Друскину. В 2009 году стараниями профессора Л.Г. Ковнацкой был завершен двухтомный сборник «Памяти Михаила Семеновича Друскина», который объединил статьи, воспоминания, биографические материалы и переписку. Ковнацкая — редактор-составитель выходящего в издательстве «Композитор • СПб» семитомного собрания сочинений М.С. Друскина.

Ученый с мировым именем, Ковнацкая постоянно выступает с лекциями и докладами в ведущих университетах Европы и России и на международных конференциях и симпозиумах. С 2002 года она — первый и до сих пор единственный от России член Совета при Директории IMS (Международного музыковедческого общества).

Л.Г. Ковнацкая более полувека преподает историю зарубежной музыки в Ленинградской / Санкт-Петербургской консерватории. Пять лет назад в честь своего юбилея Людмила Григорьевна Ковнацкая получила от благодарных учеников уникальный презент: 600-страничный том Liber amicorum – «Книгу друзей», вышедшую в петербургском издательстве «Библио Россика» (2016). В первую часть – «Статьи» – вошли работы и эссе коллег и учеников Л.Г. Ковнацкой из России, ближнего и дальнего зарубежья, во вторую – «Случаи» – рассказы-воспоминания многочисленных российских и зарубежных друзей, родных, коллег и учеников профессора. О ярких и незабываемых встречах с музыковедом вспоминают Валерий Гергиев, Ирина Шостакович, Теодор Курентзис, Леонид Десятников, Гия Канчели, Александр Кнайфель, Ричард Тарускин и многие другие. Книга содержит богатый корпус фотографий из личного архива Людмилы Ковнацкой, а также хронограф, список ее избранных трудов, дипломных и диссертационных работ, выполненных под руководством Л.Г. Ковнацкой.

С юбилеем, Людмила Григорьевна!

Здоровья Вам, счастья и еще долгих плодотворных лет в науке!

«Мои академические обязанности все еще велики. Я все еще читаю лекции и провожу семинары и все еще к ним готовлюсь. У меня в классе специальности есть докторанты, аспиранты и студенты, и я все еще старомодно терзаю их тексты; мы обсуждаем всё, что стоит за текстом и угадывается в подтексте. Это забирает время, энергию и мысли. Мои докторанты – замечательные ученые, взять бы да присвоить им докторские степени honoris causa. Коллеги наверняка со мной согласятся, когда узнают, о ком речь. Разве Ольга Дигонская не доктор искусствознания? А Ольга Манулкина? Или же Наталья Брагинская? Конечно, они de facto профессора. Вместо этого они тянут, по выражению Соллертинского, «жизлямку» в такой мере загруженности, какой не знали учителя моего поколения. (Вряд ли мой учитель, М. С. Друскин, мог бы написать все свои труды, если бы пóры его жизни были бы забиты отчетностью в сегодняшней мере.) Обсуждать с моими докторантами их труды – статьи, публикации, планы и намерения – большая радость и привилегия, мне дарованная. Их профессиональное мастерство, образ мысли, эрудиция меня восхищают. Так что, как видите, я все еще глубоко внутри академического процесса и некоторые его грани являются для меня событием.

С начала 1990-х годов, когда вдруг я нашла в одном из госархивов протоколы ЛАСМа, считавшиеся утерянными, я вошла в мир шостаковичеведения, да так и осталась в нем жить. Статьи, публикации (например, недавняя, 2011 года – письма Шостаковича к другу юных лет Богданову-Березовскому как набросок портрета гениального композитора в юности), сборники, которые составляю и продумываю, словно они и есть монографии (назову последний из них – трехтомник «Шостакович в Ленинградской консерватории: 1919 – 1930», ставший Книгой 2013 года); наконец, текущие многотомные труды – «Летопись жизни и творчества Д. Д. Шостаковича» и «Нотографический справочник», в работу над которыми я вовлечена – вот чем я занята и что заполняет мою жизнь. Мы делаем эти издания большим коллективом, в значительной степени мною составленном. Наше общение бесценно. Мы делаем эти книги иногда прозаически просто – удобным для научной и исполнительской работы, а иногда стремимся придать изданию впечатляющий художественный облик. Очень трудоемко, но и бесконечно интересно! Ирина Антоновна Шостакович выступает инициатором подобных проектов и в то же время охотно откликается на пришлые идеи, если они убедительны.

Бриттен неожиданно для меня самой оказался в странной роли «человека из очереди». И все же, мне удалось довольно серьезно участвовать в русском издании биографической книги Дэвида Мэтьюза (2013), которая в процессе подготовки разрослась до сборника и превратилась в богатую коллекцию материалов.

Кроме того, мне нравится делать буклеты. У меня хранится много бриттеновских буклетов с прекрасными переводами бриттеновских текстов, выполненными разными авторами, преимущественно молодыми, и с моими аннотациями. Вал такой работы настиг меня в 2012/13 году – сезоне 100-летия композитора. Например, книжка-буклет, выпущенная Большим театром к циклу камерных концертов в Бетховенском зале, выглядит как еще одна монография. Это был прекрасный замысел Алексея Гориболя, в орбиту которого попала масса сочинений Бриттена и много прекрасных музыкантов. 2013-й принес «Смерть в Венеции» под управлением Г. Н. Рождественского в Большом зале Московской консерватории – мечтать о том не смела! И летом того же года в глубоко впечатляющей постановке Фредди Уэйк-Уокера в Эрмитаже и Лютеранской церкви св. Екатерины на Васильевском острове в Петербурге были исполнены еще три шедевра Бриттена – притчи для исполнения в церкви («Река Кэрлью», «Пещное действо» и «Блудный сын»). Идея, проект, его план в деталях были моими, и я долго не могла придти в себя после этого События.

Есть несколько замыслов, касающихся Бриттена. Один из них слишком давно длится, чтобы о нем рассказывать. Если мне будут дарованы годы жизни и если не утрачу энергию, постараюсь его (или даже их) осуществить.

И, наконец, мы с Михаилом Мищенко закончили работу над 6-м томом Собрания сочинений М. С. Друскина, куда вошли его статьи и доклады.

Мне казалось, что жизнь моя заполнена трудом до краев и в ней нет ни секунды времени и ни сантиметра места для чего бы то ни было. Но нет! – никаких категоричностей или окончательных решений! Пришло время Генриха Орлова. Его архив порциями перелетает через океан в Зубовский институт, где Орлов проработал два десятилетия. Похоже, осталась я одна, кто тесно общался с ним, кто ориентируется в его обстоятельствах, трудах, знает его семейную жизнь и окружение разных лет. Мы постоянно переписывались, вместе возвращали его работы в Россию (материалы о Шостаковиче) и работали над его книгой «Древо музыки». Кто же, если не я – так мне, во всяком случае, кажется. Поэтому я написала первый о нем подробный биографический очерк и еще одну статью о первой порции его материалов и документов в Рукописном отделе Зубовского института»

(Людмила Ковнацкая. «Автобиографические заметки», 2016).

МО | Людмила Григорьевна, насколько серьезно изменилось российское музыковедение в сравнении, скажем, с 1960–70‑ми?

ЛК | Когда человек позволяет себе судить о чем-то в таком объеме и масштабе, в каком Вы предлагаете мне, то его точка обзора располагается над происходящим, над историческим процессом, над зональными и региональными массивами. Что же до меня, прошу учесть: я нахожусь внутри отечественного музыкознания и отношу сказанное мною также и к себе. Таково необходимое и важное для нашей беседы предварительное соображение.

Мне кажется, существенные изменения есть. Прежде всего, это — свобода выбора: темы, поля деятельности, методологии изучения. Исчезли нелепые, а на деле — преступные ограничения в изучении западной музыки, литургической культуры, эпох и ареалов ранней музыки, в изучении искусственно изъятых из культурного процесса явлений, зачеркнутых имен, уничтоженных и конфискованных творческих наследий. Надеюсь, ни у кого нет сомнения в том, что запреты в области научной и интеллектуальной деятельности преступны и пагубны для духовной жизни общества.

Ограничения, которые остались и работают сейчас, я бы отнесла к личным свойствам исследователя: многое зависит от закона, какой человек сам над собой поставил. Сказанное Пушкиным о художнике, мне кажется, относится ко всем и к каждому. Иные изменения связаны с процессами эволюции, происходящей в мировом музыковедческом пространстве. К сожалению, есть в нашей текущей общественной жизни симптомы возвращения к страху в любой сфере деятельности — страх сделать «неправильный» выбор и, тем самым, стать «врагом народа» или же «иностранным агентом». Прискорбно.

МО | Чем российское музыковедение отличается от европейского, американского?

ЛК | Позвольте мне не отвечать Вам столь широкомасштабно, всеохватно и широковещательно. Назову лишь одно отличие, которое мне видится коренным — а именно, мощное сопротивление модернизации, сопротивление действенному усвоению мирового опыта в его максимальной полноте. Изоляционизм. Конечно, все, как всегда, зависит от индивидуального пути специалиста, от его личных усилий, от его понимания природы своего труда. Но также и от условий, которые создаются государством и системой образования.

МО | А в чем заключается модернизация в музыкознании?

ЛК | В самом общем плане, в расширении горизонтов — во всем. Во включении в поле зрения новых методологий, или же давно не новых, но нами не пройденных, не пережитых — как, например, социологии музыки, музыкальной семиотики (в диапазоне от общетеоретических аспектов до семиотики городского культурного пространства), или же, к примеру, когнитивных аспектов творческой психологии, и другое. Поскольку серьезные профессиональные интересы часто зарождаются и складываются в консерватории или раньше того, скажу о потребности в переформировании учебных дисциплин в пользу областей и территорий знания, прежде «периферий», о видоизменении старых учебных программ в пользу тех тем, кардинальная ревизия которых привела послевоенную музыкальную жизнь Европы и всего мира к новой практике — концертной и научной. Но это — в идеале. Точнее, в другом идеале, который не был бы столь консервативным, каким предстает наш сегодняшний.

МО | Много ли факторов мешает его полноценному развитию?

ЛК | Кое-что мне кажется очевидным — то, что мы различаем на стадии образования: труднодоступность редких источников, сокращение времени и объема услуг в ежедневной деятельности архивов, скудное и часто непродуманное оснащение наших библиотек — техническое и интеллектуальное; отсутствие нескольких иностранных языков в статусе обязательных дисциплин, отсутствие материальной, финансовой поддержки научного поиска, нередкое пренебрежение по отношению к полноценной жизни в культуре своего топоса и своего времени (разве справедливо, что студенты Петербурга и других городов России не могут себе позволить поездку в Пермь и в Москву?!).

МО | Насколько успешно происходит интеграция российского музыковедения в общеевропейское? Или существует непреодолимая разница методологий и подходов?

ЛК | «Непреодолимое» — а что это такое? В нашей области преодолеть можно решительно все, было бы желание, проявилась бы воля. Безусловно, интеграция происходит. Активнее прежнего, если иметь в виду советские времена. Происходит в деятельности одного человека (будь на то его воля), группы лиц (таковы международные исследовательские группы — study groups), в образовательных, просветительских и научных программах (их много только лишь в нашем городе), институтов (взгляните в таком ракурсе на участие консерватории или Зубовского института в международных научных событиях и, наоборот, участие западных коллег в наших конференциях, сборниках, открытых лекциях), в деятельности Международного музыковедческого общества (IMS), которое заметно «проросло» в нашей стране. Зайдите на сайт IMS, поинтересуйтесь конференциями, симпозиумами и конгрессами, и вы обнаружите все признаки интеграции и взаимодействия российских и зарубежных ученых.

Речь идет не столько об институтах (наши министерства, институты, консерватории не включают в свои планы финансовую поддержку международной деятельности ученых, и тут нет надежд на изменения в лучшую сторону), сколько об «одних, отдельно взятых» коллегах. Эти коллеги — на виду. Профессиональное общение в максимальной полноте этого понятия — залог профессиональной культуры, кругозора, эрудиции, мастерства, экологии (можно так сказать?) научного процесса.

МО | Как российское музыковедение вписано в контекст российской науки? Или все же остается на периферии?

ЛК | Ой, о науке ничего сказать не смогу и не посмею — вы мне льстите таким вопросом. Что же до музыкознания, оно в советское время шло следом за литературоведением и общим искусствоведением, если иметь в виду живопись, архитектуру и пластические искусства. На мой взгляд, эта ситуация не изменилась.

МО | А есть желание и попытки эту ситуацию изменить? Или музыкознание в нашей стране обречено «идти следом»?

ЛК | Почему же — «обречено»? Снимем с ситуации покров обреченности. Так сложилось не сегодня и не вчера — в том проявляется закономерность исторической преемственности и положение музыки в ряду других искусств. Пусть каждый, кого это интересует, погрузится в историю западноевропейской культуры и сам получит ответ на столь большой вопрос.

МО | Какими вы видите перспективы его развития?

ЛК | Как неисправимый и немотивированный оптимист, верю в самое понятие перспективы как способа и цели любого движения, работы и размышления, как иллюзии и мечты.

Успеть и преуспеть

МО | Каковы сегодня Ваши научные интересы? Они меняются или развиваются по принципу углубления и расширения?

ЛК | Мне много лет и мой главный научный стимул — отдать долги. Успеть. И желательно преуспеть в этом. Но на то — не моя воля. Это — моя мечта. Долг Учителю, М. С. Друскину — Собрание его сочинений в семи томах (на выходе — 6‑й том) и сопутствующие статьи. Долг по отношению к наследию Д. Д. Шостаковича — раз уж я оказалась глубинно вовлечена в эту работу (участвую в Летописи, первый том которой вот-вот выйдет в свет, и Нотографическом справочнике, первый том которого только что вышел в свет).

Долг по отношению к Б. Бриттену, его истории и судьбе в русской музыкальной жизни, культуре и в отечественном музыкознании. Долг по отношению к другу, Г. А. Орлову, чей личный архив перемещается в Зубовский институт, а я стараюсь сопровождать этот путь статьями, публикациями и эссе. Ну и, конечно, текущие работы «малых форм». Все это я делаю во взаимодействии со своими нынешними и бывшими учениками, с учениками моих учеников, с избранными коллегами-друзьями. Иначе невозможно.

Назову имена моих бывших учеников, ныне коллег, с кем я готовила и готовлю переиздания трудов Друскина (в широком диапазоне тем: от Баха и Швейцера до Стравинского и музыки ХХ века), труды по Шостаковичу: Михаил Мищенко, Ольга Манулкина, Ольга Дигонская, Ольга Скорбященская, Христина Стрекаловская, Анна Петрова, Лидия Адэр.

Назову также имена моих нынешних студентов, которые начинают включаться в разнообразные формы профессиональных, «внеклассных» работ. Так, выпускница консерватории нынешнего годы Валерия Величко очень много и солидно поработала над материалами 1‑го тома Летописи жизни и творчества Д. Д. Шостаковича (ее имя читатель найдет в составе редколлегии). А две мои студентки-музыковеды третьего курса Лариса Кузьменко и Надежда Кашеварова, подобно подмастерьям, набирают английские и русские тексты либретто опер и иных сочинений Бриттена, которые исполнялись и исполняются в нашей стране. Книга будет называться «Бриттен по-русски». В редколлегии, помимо меня, профессор «большого» университета, филолог, семиотик, историк литературы США и переводчица Ирина Владимировна Головачева («Поворот винта» и «Смерть в Венеции» прошли у нас с ее переводами) и Ольга Манулкина, чьи магистранты Смольного института переводили на русский камерно-вокальные сочинения Бриттена (и переводы часто — прекрасные!), исполненные у нас в год столетия композитора (2013) в Москве и Петербурге.

МО | Расскажите подробнее о полном собрании сочинений М. С. Друскина.

ЛК | Оно выходит в свет под эгидой Санкт-Петербургской консерватории и Российского института (Зубовского) истории искусств и публикуется издательством «Композитор. Санкт-Петербург». Со всеми тремя учреждениями Михаил Семенович был тесно связан на протяжении всей своей жизни. Во всех трех до сих пор работают его бывшие ученики. Наверное, этим отчасти объясняется статус издания и отношение к нему в нашей среде — не только прохладно уважительное, даже высоко уважительное, но и сердечно заинтересованное, духовно и душевно близкое, родственное. Перечислю вышедшие в свет тома:

Том 1. Клавирная музыка Испании, Англии, Нидерландов, Франции, Италии, Германии XVI–XVIII веков.

Ред. коллегия И. В. Розанов, А. И. Климовицкий, Л. Г. Ковнацкая, А. В. Вульфсон. Рецензенты: Ю. Г. Кон, Е. С. Ходорковская. 2007, 752 с.

Том 4. Игорь Стравинский.

Ред. коллегия: Л. Г. Ковнацкая, В. П. Варунц, О. Б. Манулкина, Н. А. Брагинская, Л. О. Адэр. Рецензент: С. И. Савенко. 2009, 584 с.

Том 5. Русская революционная песня.

Составление, вступительная статья, публикация писем и документов, комментарии С. В. Подрезовой.

Ред. коллегия: Л. Г. Ковнацкая, С. В. Подрезова. Рецензент: Л. Г. Данько. 2012, 800 с.

Тут же скажу, что под знакомыми названиями трудов Друскина, давно лежащих в основе нашего образования, таятся многочисленные абсолютно новые, часто архивные, биографические и исследовательские, материалы. Их — много.

МО | В чем Вы видите важность издания семитомного собрания сочинений М. С. Друскина? Какую роль сыграл он в эволюции отечественного музыкознания?

ЛК | Собрание сочинений М. С. Друскина не является автоматическим переизданием его трудов «один к одному». В нем совмещены черты, присущие «памятникам культуры» и «критическим изданиям» (Kritische Ausgabe). Опубликованные тома показывают, что сам по себе подобный тип издания своевременен и актуален. Такие масштабные концептуальные труды, как, к примеру, «Клавирная музыка» (1960) или монография о Бахе (1982), в отечественном современном музыкознании не имеют аналогов. Весь воссозданный внутрикнижный контекст показывает жизнь идей, концептуализм автора, который сильней фразеологии, однако и она интересна, потому что в ней проявляют себя энергия — тонус — по выражению Мандельштама, «шум времени».

Комментарии и примечания специалистов по теме тома составляют важную часть каждой книги. Обусловленные уровнем знания времени ошибки или неточности, специально оговариваются — при том, что труды Друскина обязательно включали в себя новейшую литературу, в диалоге с которой развивалась его мысль. Тот пласт его работ, в котором представлена современная книге западная мысль, позволяла советскому музыкознанию «покрыть» непройденные пути и адаптировать новейшую литературу. В Собрании сочинений источниковедческий и теоретический пласты тщательно отработаны. Исторический пласт комментирования раздваивается: труд показан в контексте прошлого — времени своего рождения и в контексте настоящего, в котором книга проживает новую жизнь. Тем самым труды Друскина даются в меняющемся мире.

В каждом томе есть биографические разделы — документы, материалы из истории замысла, анонимные отзывы «черных рецензентов», письма коллег-читателей, стенограммы обсуждений. За ними встает картина научного труда советского гуманитария, опыт его духовного сопротивления и идеологического противостояния. М. С. Друскин был очень сильной, мощной личностью. И это находит выражение в его трудах.

Труды Друскина с годами и десятилетиями ушли, если можно так выразиться, в фундамент новизны, достигнутый отечественным музыкознанием к концу ХХ века. Поэтому будет справедливым их актуализировать, показав их значение для отечественной науки и педагогики. У меня не иссыхает желание потратить значительное время своей жизни на Собрание сочинение моего и нашего учителя. В работу вовлечены коллеги разных поколений — из дружеского Михаилу Семеновичу круга, его ученики и внучатые ученики.

Это, конечно же, А. И. Климовицкий, И. В. Розанов, А. П. Милка, С. Э. Таирова, А В. Вульфсон, В. П. Варунц, мои ученики старшего поколения, которые довольно тесно общались с М. С. в его поздние годы: М. Мищенко, О. Манулкина, О. Скорбященская.

Бриттен и Шостакович

МО | Собираетесь ли Вы переиздать монографию о Б. Бриттене? В блистательно написанной когда-то Вами книге о нем многое осталось за скобками в силу разных причин. Очень хочется прочитать книгу об этом композиторе, которая была бы раза в три толще.

ЛК | Я, безусловно, давно была обязана сделать второе издание этой книги. Ей 42‑й год. Она — в очень преклонном возрасте. Я писала ее, когда композитор был жив, когда о его поздних сочинениях были лишь информационные сообщения, когда английская литература о нем была крайне малочисленной. Тогда, получив от британских издательств довольно много нот, я не имела в своем распоряжении никаких звукозаписей — буквально никаких, а ноты после издания книги отправила обратно издателям, наивно полагая, что действую верно. И — осталась ни с чем. Шли годы.

Мне заново прислали нотный материал — теперь он был моим. Ноты шли в работу, произведения исполнялись у нас. Гастролеры привозили музыку Бриттена, и я в ужасе ждала этих исполнений, допуская, что они войдут в противоречие с работой моего внутреннего слуха. К счастью, этого не произошло. Оказалось, что хорошее образование сослужило мне верную службу.

Тем не менее, в книге 1974 года хочется кое-что изменить и многое, очень многое добавить. Я в долгу перед Бриттеном и перед его ближайшими друзьями, которые с годами и десятилетиями стали моими друзьями и относились ко мне с доверием. И хотя никто из них не побуждал и не принуждал меня вернуться к монографии, я чувствую: это — мой долг. А тут еще, совсем недавно, глава издательства «Композитор. Санкт-Петербург», мой стародавний друг Светлана Таирова написала мне письмо протеста против моего пренебрежения своей ранней книгой. Если буду жива-здорова и, если умственные силы позволят, обязательно сделаю вторую редакцию монографии о Бриттене. Надеюсь на это.

МО | Кто вовлечен в создание Летописи и Нотографического справочника Д. Д. Шостаковича?

ЛК | Нотографический справочник делают исследователи Ольга Георгиевна Дигонская и Галина Викторовна Копытова — определю их роль в мире шостаковичеведения как редкостно компетентных экспертов рукописей Шостаковича, архивистов, источниковедов, почерковедов и историков, о чем красноречиво говорят их многочисленные статьи и публикации; а также на стадии верстки — Алексей Вениаминович Вульфсон, выдающийся специалист-шостаковичевед, редактор издательства «Композитор. Санкт-Петербург» (я — среди рецензентов.)

В свет вышел первый том: О. Г. Дигонская, Г. В. Копытова. Дмитрий Шостакович. Нотографический справочник в трех выпусках. Выпуск 1: От ранних сочинений до Симфонии № 4 ор. 43 (1914–1936). СПб.: «Композитор•Санкт-Петербург». 2016, 360 с.

Из аннотации: «Это самый полный нотографический справочник сочинений Д. Д. Шостаковича. Авторы обобщили, уточнили и существенно расширили информацию о произведениях композитора. Помимо разделов о сочинениях с опусным номером и без номера справочник содержит сведения о неосуществленных замыслах и проектах и о неавторских сюитах, данные об авторах литературных текстов и сюжетов и об адресатах посвящений, а также о публикации автографов».

«Летопись» же, в отличие от Справочника, формирует большой коллектив коллег из Петербурга, Москвы, Варшавы, Лондона и других городов Европы, где бывал Шостакович. Летописные сообщения много лет поставляли две многолюдные бригады коллег, архивистов, музейщиков и музыковедов Москвы и Петербурга и переправляли их главному редактору Манаширу Абрамовичу Якубову.

Эти материалы были полностью ревизованы. Нынешний текст Летописи делает большая редколлегия во главе с ответственным, выпускающим редактором Ларисой Алексеевной Миллер (я участвую в качестве руководителя проекта, моя функция со-руководителя проекта была определена с самого начала замысла И. А. Шостакович и М. А. Якубовым). Летопись жизни и творчества Д. Д. Шостаковича запланирована в пяти выпусках, первый из которых (до 1930 года) находится сейчас в типографии.

В издании в хронологическом порядке выстроен весь накопившийся материал, касающийся жизни и творчества Д. Д. Шостаковича, учтены все известные на сегодняшний день события, происходившие в жизни композитора, многочисленные ранее не публиковавшиеся материалы, в том числе рукописи считавшихся утраченными сочинений и неизвестные ранее наброски произведений. Представлены материалы, иллюстрирующие реакцию публики и критики на произведения Шостаковича.

Выявленные во время работы над «Летописью» факты позволяют устранить ошибки и неточности прежних исследований, меняют представления о датировке некоторых произведений, развеивают бытующие научные и биографические мифы.

МО | Как, по Вашим наблюдениям, меняется в европейских и заокеанских коллег представление о миссии Шостаковича? Меняется ли оно у педагогов музыкальной литературы в средних специальных учебных заведениях и вузах?

ЛК | Относительно миссии, не скажу — не знаю. Мне кажется, стоит говорить об углублении интереса коллег и музыкантов из-за исполнений новонайденных сочинений (редакция и оркестровка «Оранго» — наверное, самый яркий пример недавних лет), об энтузиазме в связи с архивными находками, исследовательскими открытиями, которые выходят в открытый мир благодаря ежегодным конференциям и симпозиумам Shostakovich study group (международной исследовательской группы) при IMS (Международного музыковедческого общества). Притом, на научные сенсации мгновенно реагируют дирижеры и продюсеры отовсюду в мире и стремятся первыми исполнить новое или «новое» (забытое и актуализированное) сочинение. Интенсивной жизнью живет издательство «DSCH», которое выпускает новое собрание сочинений Шостаковича. Множество Шостакович-проектов во всем мире — исполнительских, исследовательских, издательских — патронирует или консультирует И. А. Шостакович. Все это гулко звучит в международном пространстве. Надо только поинтересоваться происходящим. Относительно педагогов училищ мне трудно судить. Опять-таки полагаю, все зависит от человека, от его потребности узнавать новое, читать книги, статьи, слушать музыку, концерты и, конечно же, от понимания своего педагогического предназначения.

МО | Как Вы считаете, не нуждаются ли учебные пособия по истории отечественной и зарубежной музыки в существенно дополненных переизданиях?

ЛК | Переиздания учебников? Только если какой-то из них актуален или же интересен настолько, что попадает под категорию памятников культуры. Таких учебников — из наших, отечественных, — я не знаю.

Со второй половины 1980‑х мой учитель, Михаил Семенович Друскин, отвечал категорическим отказом на предложение и даже горячую просьбу издательства «Музыка» переработать его учебник (выпуск 4, вторая половина XIX века, который первым изданием вышел в 1958, а 6‑м — 1983).

Друскин с интересом наблюдал, как преобразовывает свой учебник его дорогой друг и высокочтимый коллега Валентина Джозефовна Конен (мне посчастливилось писать рецензию на существенно обновленное, 7‑е издание 1989 года). Но сам себе Друскин такой работы не желал. Он был убежден, что должен быть написан совсем новый учебник: новый методологический подход, плюс новый, обновленный материал или новые смысловые акценты в прежнем материале. Работа нашей кафедры над обновлением (посмертным) его учебника, положительно воспринятая в широкой педагогической среде (7‑е переработанное издание вышло в свет в 2002), убедила меня, однако, в абсолютной правоте автора. Правильно было бы переводить на русский язык некоторые западные учебники и специальные труды. И такую профессиональную работу, которая в то же время породила бы квалифицированных музыковедов‑переводчиков, следовало бы поощрять и поддерживать. И тогда мир музыки и музыкальной науки представал бы перед нами более открытым.