«МО»

«Музыкальное обозрение» в социальных сетях

Дорогие наши читатели, коллеги, друзья!
Времена изменились, но «Музыкальное обозрение» неизменно в своей сути: качественная аналитика, рецензии, статьи, книжные обзоры, исчерпывающая картина культурной жизни в столицах и регионах.
Подписывайтесь на газету «Музыкальное обозрение»!
Подписка на газету – это ваша поддержка сайта, концертов и фестивалей, образовательных, просветительских, издательских проектов «Музыкального обозрения».
Также вы можете поддержать наше издание финансово.

Екатерина РОМАНОВА, «МО»

«Музыкальное обозрение» в социальных сетях

ВКонтакте    Телеграм

О Мальвинах и Пьеро, квартирном вопросе, везении и табличке на столе

— Что-то не больно вы похожи на Карабаса-Барабаса, Владимир Георгиевич.

— Полагаете, должен?

— Ну а как иначе, когда вокруг столько Мальвин и Пьеро? Без кнута не управиться…

— Говорят, бываю очень жестким. Допускаю, так и есть, себя ведь со стороны не видишь. Другое дело, что в любой ситуации предпочитаю договариваться с людьми, убеждать, а не командовать. Каждый, кто заходит в директорский кабинет, может быть уверен: сначала выслушаю, лишь потом приведу собственные аргументы. Идеальный вариант — если человек не только согласится с моим мнением, но и целиком разделит его. Так легче выполнять принятое решение. Если хотите, я — главный диспетчер, управляю и направляю, а делать-то другим. В том числе реализовывать творческие идеи.

Справедливости ради замечу, что лично знаком далеко не со всеми сотрудниками Большого. Здесь работают не одни, как вы выразились, Мальвины и Пьеро.

С нынешнего сезона к нам присоединился Камерный театр имени Бориса Покровского, теперь под моим началом — 3200 человек

Знаю ведущих артистов оперы и балета, часть оркестрантов, кого-то из хора и миманса, руководителей технических и других служб, но запомнить каждого поименно физически не в состоянии.

Впрочем, так задача и не стоит. С большинством сотрудников не соприкасаюсь в повседневной работе. За балетную труппу отвечает Махар Вазиев, всем, что касается музыки, заведует Туган Сохиев, главный дирижер театра. Полностью доверяю этой осетинской мафии, как называю их в шутку, не вмешиваюсь в дела без острой нужды.

— Когда требуется ваше персональное участие?

— Сказанное минутой ранее не противоречит тому, что моя зона ответственности простирается на все, имеющее отношение к Большому театру. В конце концов, Махара Хасановича и Тугана Таймуразовича на работу приглашал именно я. Если что-то у них не получится, виноват будет первый руководитель.

— Но у вас триумвират или все же единоначалие?

— Решения принимаем вместе. Так и никак иначе. Диктат — не лучший способ управления. В творческой сфере подобное категорически недопустимо.

Хотя есть и то, что относится исключительно к компетенции гендиректора. Если говорить глобально, я должен создать комфортные условия для жизнедеятельности коллектива. Как внутри театра, так и вне его стен. Сюда многое входит, перечислять долго. Вплоть до решения различных бытовых вопросов.

— Включая квартирный? Он Большой не испортил?

— Нет, с этим у нас полный порядок. Планируем строительство очередного кооператива для наших сотрудников, заканчиваем общежитие на Большой Дмитровке для молодых артистов. За зданием Совета Федерации находятся старые мастерские театра, туда же перенесем и типографию.

Кому-то предоставляем служебное жилье на время работы по контракту. На Кузнецком Мосту откроем четырехэтажные апартаменты, где смогут останавливаться приглашенные в постановки Большого артисты. Там будет все необходимое вплоть до кухонной утвари. Согласитесь, удобнее несколько месяцев жить в квартире, чем в гостинице, а уровень комфорта сделаем сопоставимым.

Часть артистов самостоятельно покупает готовое жилье, беря коммерческий кредит в банке. В таком случае погашаем проценты по займам. Полностью. На эти цели спонсоры ежегодно выделяют определенную сумму.

— А если желающих окажется больше, чем денег в кассе?

— Когда выбираем годовую квоту, подводим черту и говорим: “Уважаемые, сможете взять кредит не в 2018 году, а в следующем”. И люди спокойно ждут очереди. Она, кстати, не такая уж длинная. Даже, сказал бы, короткая. Во всяком случае ведущие солисты театра смогли воспользоваться этой опцией.

— Программу запустили при вас?

— Да, она появилась несколько лет назад.

— На гендиректора льгота распространяется?

— Разумеется, нет. Ни разу в жизни не пользовался подобными бонусами. И в “Стасике”, Музыкальном театре имени Станиславского и Немировича-Данченко, где проработал 18 лет до прихода в Большой, не делал этого. Когда-то с помощью инвестора мы построили дом, в котором 114 квартир предназначалось артистам “Стасика”. Кто-то получил жилье бесплатно, другие приобрели по цене со скидкой. Это было специальное условие правительства Москвы, которое помогло нам со стройкой.

Коллеги буквально уговаривали меня тоже взять или купить квартиру. Отказался. У директора не может быть никаких привилегий в таких вопросах. Это моя позиция.

Давным-давно, еще в советское время, получил однокомнатную квартиру от Союза театральных деятелей. До того мы с женой жили с ее родителями на Ленинском проспекте. Когда накопили денег, купили двушку. Потом еще подзаработали и взяли три комнаты.

Мне с Ириной этого вполне хватает, Андрей, наш сын, живет в дедовской квартире на Ленинском.

Словом, жилищный вопрос я закрыл давно и самостоятельно, не путая, как говорил герой “Кавказской пленницы”, личную шерсть с государственной. Пришел сюда работать, остальное не должно мешать делу. И это нормально. Смотрю на коллег. Возьмем, к примеру, балет. Искренне поражаюсь Махару Вазиеву: он на посту с раннего утра до позднего вечера. Иногда зову его на премьеру в другом театре. Интересно же глянуть, что происходит у коллег. В ответ всегда слышу: “Сегодня не могу. У меня спектакль”. Говорю: “Да у тебя каждый день спектакль!” Но Махара Хасановича с курса не собьешь: “Нет-нет, на роль вводится Иванова-Петрова-Сидорова, обязан это видеть”. Вот так человек относится к обязанностям, он убежден: иначе нельзя. И Туган Сохиев в этом смысле не отличается от главного балетмейстера. В театре должны работать увлеченные люди.

Мне везло в жизни: всегда попадал в коллектив, где царила по-настоящему творческая атмосфера. Так повелось с ТЮЗа в Кирове, которым руководил Алексей Бородин, ныне возглавляющий РАМТ — Российский академический молодежный театр.

— Вы ведь соседи.

— Уже много лет. Время от времени встречаемся с Алексеем Владимировичем, шутим, мол, удобно устроились, далеко ходить не надо. Здание РАМТ расположено в паре сотен метров от Большого, на той же площади.

— Что характерно — Театральной.

— Именно! Повторяю, мне везет на людей. Считаю, и у нас в коллективе прекрасные отношения.

— Но табличку “Берегите меня. Я незаменимый” со стола не убираете. Видел ее на этом же месте летом 2013-го, когда вы только прописались в кабинете гендиректора Большого.

— Знаете, это своего рода талисман. Табличка переехала сюда со мной из “Стасика”. Раз в три месяца я последовательно обходил помещения театра, совал нос во все щели. Хотел лично убедиться, что везде полный порядок. Зашел как-то к начальнику мастерских и увидел табличку. Говорю: “Ну ты наглец! При живом-то директоре! Даже у меня такой нет”. Тот замахал руками: “Забирайте на память”. Я взял и поставил на видном месте.

Все понимают: это шутка. Кажется, мне хватает самоиронии, чтобы адекватно относиться к собственной персоне… Так что табличке лет 15, не меньше.

— Чего не может себе позволить гендиректор Большого?

— Дайте подумать… Многого! Если начну пальцы загибать, руками дело не ограничится. Первое, что приходит на ум: у меня практически нет свободного времени, его целиком съедает работа. К счастью, жена трудится рядом.

— Ну да, Ирина Черномурова возглавляет отдел перспективного планирования в Большом. Вы вместе приходите на службу?

— Обычно я первым. В этом смысле у Иры график более свободный, она не обязана сидеть в кабинете. В течение дня видимся редко, даже обедаем по отдельности. У нас дело общее, и это чрезвычайно важно.

— За то, что развели семейственность, вас не упрекали?

— Обязательно! Разве “доброжелатели” упустят шанс ущипнуть? Без конца вспоминают по поводу и без. Не обращаю внимания на пересуды. Ира — профессионал высочайшего класса, почти 20 лет руководила отделом международных связей в “Стасике”, ее прекрасно знают по миру, в музыкальном театре на момент нашего знакомства она понимала гораздо больше, чем я. Ира — самодостаточный человек, в моей защите точно не нуждается. Не тот случай, когда муж пристраивает жену на хлебное место. Наоборот — я выглядел бы глупо и странно, если бы не использовал потенциал специалиста, находящегося рядом, под одной со мной крышей. В творческих профессиях семейные тандемы и дуэты — распространенное явление. Уже не говорю о династиях.

Другой вопрос, что супруги не должны находиться в финансовой зависимости друг от друга, в этом между ними не может быть взаимоотношений. У нас с Ириной все максимально чисто и прозрачно. Она занимается исключительно творческой стороной, готовит репертуар на перспективу, дальше предложения уходят к руководителям оперы и балета, те определяют остальное. У Иры нет права финансовой подписи. Разве что под отчетом за собственные командировки. Придраться не к чему, даже если сильно захотеть…

Но я не закончил ответ, чего же еще лишен гендиректор Большого.

Часто не могу выразить личную точку зрения, высказать собственное мнение, поскольку живу в сложном коллективе. Поэтому всегда ухожу от ответа, когда ваши коллеги спрашивают, что думаю о том или ином артисте, просят оценить спектакль. Лишен такой возможности.

— А хочется?

— Еще бы! Я живой человек, многое вижу, слышу. Делаю какие-то выводы и… молчу. Одни постановки мне нравятся, другие — нет; не все, что происходит в Большом театре, принимаю и разделяю, но гендиректору нельзя высказываться об этом публично. Законы жанра, профессиональная этика.

По той же причине часто не могу ответить критикам. Даже тем, кто делает выпады персонально в мой адрес. Возникает серьезное искушение сказать: “Вы пишете и говорите неправду”. Гашу эмоции, запрещаю вступать в полемику, хотя могу врезать, что называется, наотмашь. Мало не покажется!

— Зачем сдерживаться, если чувствуете собственную правоту?

— Объясню. Спор с такими людьми должен вестись на уровне дела, а не слов.

Для меня гораздо важнее доказать позицию на практике вместо того, чтобы выяснять отношения вербально. Дискуссии об искусстве еще никогда не решали вопросов искусства

Впрочем, когда дезинформация касается не моей фигуры, а театра, нанося ему моральный ущерб, всегда даю жесткий комментарий, требую опровержения. Если СМИ признает ошибку и приносит извинения, считаю инцидент исчерпанным. Бывает, люди продолжают настаивать, в такой ситуации готов на любые ответные шаги вплоть до обращения в суд, поскольку, повторяю, на кону честь Большого театра, которую никому не позволено задевать.

— Прецеденты судебных исков были?

— У наших оппонентов хватало ума не доводить до крайности, они понимали, что проиграют, и в последний момент сдавали назад…

— Но желание дать наотмашь не фигурально, а буквально возникает?

— Конечно! Большой театр — прекрасный повод для самопиара, а люди порой ведут себя, извините, по-свински. Иные товарищи пытаются утвердиться за наш счет, используя негодные методы. Любят поругать постановки, помусолить слухи и сплетни… Если послушать эти разговоры, может показаться, будто у нас все ужасно. Катастрофа!
Завистников, к сожалению, хватает. Среди них и те, кто прежде работал здесь, вынужден был уйти, а судьба вне стен Большого не сложилась

Всегда проще винить в своих бедах и проблемах других, сводить счеты с успешными и самодостаточными. Бог им судья.

Хотя, не скрою, ответить иногда очень хочется.

О рае, друзьях детства, маме, Товстоногове и Плисецкой

— И когда в последний раз дрались, Владимир Георгиевич?

— Вы спросили, задумался и вдруг понял, что никогда не дрался. Вообще! Даже в детстве. Не было этого в моей жизни.

— Однако послевоенный Киров — явно не рай земной.

— Ошибаетесь. Рай! Давно его покинул, но малая родина навсегда остается со мной. В Кирове мне было тепло и уютно, там живут добрые и отзывчивые люди. В российской глубинке это обычное явление.

Со многими земляками до сих пор поддерживаю отношения. Сближает общее прошлое, хотя пути-дороги разошлись. В детстве у меня было трое приятелей. Один большую часть жизни провел в тюрьме, такой матерый рецидивист. Как-то я приехал в Киров, иду по улице, вдруг слышу: окликает по имени потертого вида мужик. Я оглянулся, не узнал, решил, что человек ошибся, и зашагал дальше. Опять зовет: “Вовка, не признал? Это же я, Мишка”. Присмотрелся внимательнее и обалдел. Абсолютно изменившаяся внешность, спитое лицо… Первую ходку мой дружок заработал в 14 лет по глупости: ребята постарше что-то воровали, а он стоял на стреме. Поймали, посадили, а дальше пошло по накатанной, под горку…

— А двое других товарищей?

— Один стал водителем, его следы затерялись на просторах России. Третий приятель, тоже Вовка, был моим соседом по коммунальной квартире. Он всегда мечтал стать следователем и добился своего. Дослужился до майора милиции, но прожил недолго, давным-давно скончался. Мне написала об этом Вовкина сестренка…

— Вы четвертый ребенок в семье, самый младший?

— Да, кроме меня были две сестры и брат. Светлане, старшей, сейчас 86 лет. Она по профессии медик, а Маргарита — строитель. Обе на пенсии. А Левы, увы, уже нет на этом свете…

— Когда в интервью заходит речь о вашей семье, всегда рассказываете о маме, в одиночку поднимавшей детей, и ничего не говорите об отце.

— У меня не осталось воспоминаний о папе. Он умер через полтора года после моего рождения.

— Чувствовали себя безотцовщиной?

— Не с чем было сравнивать. После войны многие росли в неполных семьях. Комплексы возникают, если у окружающих все благополучно, а мы находились в примерно равных условиях, которые не назовешь комфортными. Знаю одно: мама почти не занималась нашим воспитанием. Не успевала. И сентиментальным человеком она не была, не вела задушевных разговоров, в проявлении чувств оставалась сдержанной.

Никакого сюсюканья, утирания соплей и прочих обнимашек. Не та человеческая порода.

Зато постоянно видел ее работающей. Мама смогла расслабиться лишь на пенсии. Любила повторять, что старость у нее счастливая, а вот жизнь была тяжелой. Служила в бюро технической инвентаризации инженером, подрабатывала, составляя поэтажные планы. Ходила по домам, обмеряла рулеткой квартиры, получая дополнительную копейку. На эти деньги мы одевались, покупали обновки, а зарплата уходила на еду.

Я старался помогать. После восьмого класса вовсе оставил школу ради работы. Рулетчику платили хорошо, до 100 рублей в месяц. Учился вечерами. Перед глазами был пример мамы, старших сестер и брата. Они никогда не сидели без дела. Вот и я не мог.

— Долго вы прожили в коммуналке?

— Все детство. 16 квадратных метров на пятерых. И знаете, хватало.

Не так давно оказался в Кирове, шел мимо нашего старого дома и решил заглянуть. Раньше в соседних скверах стояли скульптуры Сталина и Ленина. Мы жили напротив того, где возвышался вождь народов СССР. Году в 1956-м его убрали, и вождь мирового пролетариата остался в гордом одиночестве…

Поднялся я на свой этаж, позвонил в дверь. Объяснил новым хозяевам, что когда-то жил тут, попросил разрешения зайти в нашу комнату. Когда-то квартира казалась мне огромной, с просторной кухней, длинным коридором. Соседствовали мы в том числе с семьей известного кировского писателя Бориса Порфирьева, сочинявшего модные романы о спорте. Его даже переводили на языки народов СССР. С писательскими сыновьями я не дружил, а вот с Вовкой, позже ставшим следователем в милиции, отлично ладил.

Так вот, делюсь впечатлениями. Крошечная лестничная клетка, маленькая комнатка. Я стоял, смотрел и реально не понимал, как мы раньше там помещались. Ели, готовили уроки, спали…

— Это называется “когда деревья были большими”.

— Чистая правда! Вот и говорю, что детство в Кирове казалось мне райским. Помимо прочего, я ведь был чрезвычайно популярной личностью в городе. Тогда появилось телевидение, передачи из Москвы еще не транслировали, и народ смотрел местный канал. Меня приглашали в программы, где требовалось участие детей. Помню, в каком-то телеспектакле играл пионера, расклеивал листовки подпольщиков, фашисты меня поймали и допрашивали. На все вопросы врагов я отвечал: “Ничего не скажу. Хоть убейте!”

Еще была смешная передача, в которой мне досталась роль двоечника и хулигана…

Словом, тогдашнюю мою известность в Кирове трудно переоценить. Звезда!

— А как вы учились?

— По-разному. До поры до времени был классическим середняком, получал и пятерки, и двойки. Плохие оценки расстраивали маму, она всякий раз говорила: “Ты ведь мужик, тебе зарабатывать нужно будет, что же не учишься?”

— Не била?

— Никогда. Максимум — могла подзатыльник отвесить…

А потом приключилась забавная история. В шестом классе меня отправили в “Артек”. Не как отличника, а как ребенка из многодетной семьи без отца. Весенняя смена в лагере длилась два месяца. Мы учились в артековской школе, но, во-первых, там не задавали домашних заданий, а во-вторых, программа шла с опережением, и в мае я вернулся в Киров, уже имея в табеле итоговые оценки за год. Тогда-то со мной что-то произошло, вдруг стал иначе относиться к учебе. В итоге восемь классов окончил с приличными оценками.

Отучившись в вечерней школе и получив аттестат зрелости, поступил в Кировское театральное училище. Это был первый и единственный набор на актерский факультет.

Преподаватели меня очень любили, ставили пятерки за мастерство, никаких проблем с учебой я не испытывал. Но при этом понимал, что не обладаю талантом лицедея, значит, с высокой долей вероятности, стану посредственным артистом в провинциальном театре.
Со всеми, как говорится, вытекающими последствиями.

Поэтому после второго курса поехал в Ленинград, чтобы попробовать поступить на режиссуру. И к собственному удивлению, легко прошел конкурс в Институт театрального искусства и кинематографии. В том году студентов набирали Георгий Товстоногов, легендарный худрук БДТ, и Аркадий Кацман, второй педагог.

— Знали, кто такой Георгий Александрович?

— Обижаете! Живя в Кирове, я, конечно, не мог видеть его спектаклей, но следил за происходящим в мире театра.

— Товстоногов занимался с учениками, снисходил до вас?

— Более того, мы имели возможность бывать на репетициях в БДТ, смотреть, как работает мэтр. Мне сложно оценивать его педагогические способности, но он давал профессию. Георгий Александрович говорил: “Талантом не поделюсь, а вот ремеслу научу. Остальное — вы сами”.

В учебу я погрузился с головой. Поэтому, кстати, и съехал из студенческого общежития. Прожил месяца полтора и понял, что не готов пребывать в “проходном” режиме коммунального братания и веселья.

Я такое, знаете, отдельно стоящее дерево, не из густой чащи. Не люблю тусовку, мне нужно личное пространство.

Снимал комнаты в разных районах города. Однажды невероятно повезло, за сущие копейки почти на год фактически стал хозяином фантастической трехкомнатной квартиры на Дворцовой набережной с окнами на Петропавловскую крепость. Владельцы хором на осень, зиму и весну уехали в Ялту. Чтобы заработать на аренду, устроился почтальоном. Вставал в пять утра, что было мучительно трудно, с шести до восьми разносил газеты и письма, получая 15 рублей, которые и отдавал за жилье. Обслуживал я участок от Эрмитажа до музея Ленина. Сейчас улица называется Миллионной, а тогда была Халтурина.

— Как-то вы рассказывали, что при первой возможности садились в поезд и ехали в Москву, чтобы побродить по столичным театрам.

— Это было мощным подспорьем в постижении азов. Пару раз в месяц обязательно срывался на выходные. Железнодорожный билет не покупал, совал три рубля проводнице, и та пускала на верхнюю полку плацкартного вагона. Вечером в пятницу выезжал, в ночь на понедельник возвращался, успевая посмотреть в столице пару спектаклей. Ночевал обычно в общежитии ГИТИСа на Опочинина или у знакомых москвичей.

В театры проходил по студенческому билету, пропускали как ученика Товстоногова. Это имя волшебным образом срабатывало везде. Лишь на Таганку к Юрию Любимову прорывался с боями, желающих всегда было больше, чем мест в зале. С Ленинградского вокзала ехал в театр и караулил контрамарку. Везло не каждый раз, тем не менее посмотрел почти все хиты того времени.

Таганка оглушала напором, экспрессией, буйством красок.

В “Современнике” видел “Голого короля”, “Вечно живых”, “Обыкновенную историю”. Уже тогда меня поразила, если можно так выразиться, нетеатральность этого театра. Все было подчеркнуто демократично и просто. Никакой академичности.

Обожал спектакли Анатолия Эфроса. Помню “Бедного Марата”, “Дон Жуана”, “Трех сестер”, “В день свадьбы”. Фантастические постановки!

Впрочем, как и “Визит старой дамы”, “Физики и лирики” Андрея Гончарова. У Валентина Плучека в Театре сатиры творили гениальные Андрей Миронов, Анатолий Папанов, Татьяна Пельтцер…

— С кем-то удалось свести знакомство в тот момент?

— Что вы! Я был студентом, а тут — звезды. Между нами пролегала пропасть. Попасть на спектакль — о большем и не мечтал.

— Знаю, вы сохранили старые программки.

— Это не только память об увиденном, но и своеобразный конспект. Я делал пометки, по ходу действия записывая мысли. Вот уйду на пенсию, засяду за воспоминания, и программки станут подспорьем. До сих пор лежат дома на антресолях.

— Вы серьезно? Не про мемуары — про пенсию.

— Ну когда-то ведь придется уходить. Не навечно же я тут… Что до чужих воспоминаний, люблю читать их, но меня коробит, когда наталкиваюсь на параллели “я и великие”, “я и искусство”. Трудно сохранить адекватность, говоря от первого лица. Это удается немногим. На мой взгляд, рассказывать надо не столько о себе любимом, сколько о счастье, которое привалило в жизни: быть современником, знакомым, другом выдающихся личностей. Вот чем важно поделиться. Впрочем, это теоретические рассуждения. Ничего не пишу и даже не планирую. Некогда. Но старые программки на всякий случай храню, не выбрасываю.

— Интересно, а в Большой ходили, будучи студентом?

— Редко. Честно говоря, тогда не очень понимал оперу и балет. Как-то попал на утренний спектакль “Дон Кихот”. Пустили на галерку, стоял на одной ноге. На сцене царила скука, пока не появилась Майя Плисецкая. Все моментально ожило!

Незадолго до смерти Майи Михайловны рассказывал ей, что в тот раз не запомнил ничего, кроме партии Китри. Мы ужинали с Плисецкой в ресторане “Большой”, обсуждали детали подготовки к ее 90-летию.

Любовь к опере и балету у меня проснулась позже, не в студенчестве. Помогло увлечение творчеством конкретных артистов. Много ходил на Володю Васильева и Катю Максимову, слушал плеяду выдающихся оперных исполнителей, воспитанников великого режиссера Бориса Покровского.

— Но у другого великого вы в итоге недоучились, Товстоногов фактически выгнал вас с курса. Почему?

— Мне не хватило жизненного опыта, мудрости. Режиссура — занятие для людей зрелых, а я был маленьким мальчиком из Кирова.

Когда началось серьезное осмысление профессии, вскрылись мои базовые пробелы. Для разбора взял пьесу “Два товарища” Владимира Войновича. Прочел, мне дико понравилось, хотя вряд ли смог бы тогда сформулировать, чем именно. В результате получил на экзамене “неуд” и вынужден был уйти из института.

Очень расстроился, казалось, мир в одночасье перевернулся. Но жизнь расставила все по местам.

— Вы доучивались в Питере в Институте культуры?

— Да, пришел на режиссерский факультет, меня взяли. Конечно, это было учебное заведение рангом пониже. В нем готовили для работы с самодеятельными артистами, не с профессионалами.

— Службы в армии могли избежать?

— Не хотел. Год провел в Группе советских войск в Германии. Засекреченная часть глубоко в лесу, к ней запрещалось подходить ближе чем на пять километров.

Я был медбратом. Между прочим, очень полезный опыт.

— Первую помощь при случае оказать сможете?

— Навыки утратил, но анальгин от аспирина по-прежнему отличу…

О продюсировании, французском пип-шоу, “Нурееве”, Серебренникове и Филине

— После демобилизации вы опять вернулись в Киров?

— Пришел в местный ТЮЗ к главрежу Алексею Бородину, которого до того ни разу не видел. Сказал, что хочу быть режиссером. Алексей Владимирович ответил, что в театре есть кому ставить спектакли, но он готов предложить мне работу по административной части. Поначалу я был ошарашен, однако, поразмыслив, согласился, стал завтруппой. Через год прежнего директора ТЮЗа забрали на повышение, и Бородин уговорил меня занять вакантное место. В 26 лет я оказался, как говорили, самым молодым директором театра в СССР. В 81-м переехал в Москву, возглавил Кабинет детских и юношеских театров ВТО, ныне — СТД. Был секретарем союза, первым замом Михаила Ульянова, создавал фестиваль “Золотая маска”.

В Театр Станиславского меня позвали, я работу не искал. Карьера развивалась поступательно и вполне логично. Большой театр, по сути, четвертое место службы за 45 лет. Летуном меня не назовешь.

— Не испытываете фантомных болей из-за того, что не стали режиссером?

— Сейчас уже отпустило, а раньше было — страдал. Убежден, что мог бы заниматься этой профессией. Но теперь не имеет смысла рассуждать.

— Вам же никто не мешал проверить силы и в “Стасике”, и в Большом.

— Попытки усидеть на двух стульях не приводят ни к чему хорошему. Знаю директоров, пробующих ставить спектакли. На мой взгляд, это не слишком профессионально. Я себе подобного позволить не могу.

Не припомню положительных примеров совместительства. Любому делу надо отдаваться целиком. Художнику нужна ясная голова перед репетицией, а для этого он должен быть свободен от прочей нагрузки.

С другой стороны, гендиректор — это ведь не только административно-финансовая должность. Я же не про трубы и лампочки, а про происходящее на сцене. Какой материал для постановки выбрать, кому его доверить, как организовать работу, чтобы задуманное в итоге получилось? Это уже обязанности продюсера.

— Позволяете себе прийти на репетицию или прогон и сказать веское слово?

— Не диктую, не навязываю. Если нужно что-то скорректировать, поправить, прошу режиссера заглянуть ко мне в кабинет. С глазу на глаз высказываю мнение о том или ином его решении.

— А если постановщик вас не услышал, не внял?

— Его дело. Он отвечает за результат своим именем на афише.

Если же понимаю, что в профессиональном смысле грядет откровенный провал, вмешиваюсь, не жду.

— Закрывать спектакли до премьеры вам случалось?

— Нигде и ни разу. Но сцены из спектаклей убирал, было. В начале нулевых в Театре Станиславского французы ставили “Фауста” и превратили Вальпургиеву ночь в… пип-шоу. Дело не в том, что жанр низкий. Комедию положений тоже надо уметь сыграть. Помню, в 70-е годы прошлого века друзья повели меня в Париже в ночной клуб со стриптизом. Я был потрясен продуманностью действа, правильно подобранным светом, точностью мизансцен. Классно сделанное зрелище, где учитывалась любая мелочь!

То, что французы слепили в “Фаусте”, выглядело отталкивающе. Несчастные артисты совершали неловкие телодвижения с сексуальными игрушками, пытаясь что-то изображать. Они стеснялись себя, своего вида, зрителей в зале. Я постарался убедить режиссера, что от эпизода лучше отказаться. Француз уперся. Нет — и все.

Из посольства приехала атташе по культуре, ей я тоже все объяснил, сказав, что сниму сцену своей властью. Что тут началось! Режиссерская группа обиделась и уехала во Францию, собиравшийся на премьеру посол не пришел. Был небольшой международный скандал.

— Он мог чем-то серьезным вам аукнуться?

— Нет. Это же не цензура, запрет по идеологическим или смысловым соображениям. Сцена выглядела пошло в художественном отношении.

— Самое время спросить о “Нурееве”.

— Вопрос, преследующий меня на протяжении последних полутора лет… В начале сезона проводили пресс-конференцию, посвященную планам театра. После ее завершения подошел корреспондент телеканала “Дождь” и давай опять терзать меня “Нуреевым”. Я не выдержал, спросил: “Других тем у вас нет?”

— И все же…

— Со спектаклем полный порядок. Он состоялся и будет идти.

Гораздо больше переживаю за судьбу ребят — Кирилла Серебренникова, Сони Апфельбаум, Юры Итина, Леши Малобродского, словом, тех, кто проходит по делу “Седьмой студии”. Это все мои друзья.

К сожалению, сегодня мы уже не сможем отделить судебный процесс от истории с постановкой “Нуреева”.

Знаете, стараюсь никогда не врать. Порой трудно удержаться от соблазна, но прилагаю усилия. Любая ложь вылезает боком, рано или поздно выплывает наружу. Могу рассказать, как все происходило.

Мы с Махаром Вазиевым видели, что спектакль сырой, его рано показывать зрителям. Один из прогонов летом 2017-го был чудовищным, провальным, все рассыпалось на глазах. Это ведь не обычный балет, в постановке заняты хор, певцы-солисты, большая группа приглашенного миманса, драматические актеры. Шоу на 300 человек с переменой декораций и колоссальной подготовительной работой. Нам с Махаром было ясно: спектакль не родился. Мне настоятельно советовали не откладывать премьеру, дабы не попасть под шквал критики. Понимал, в какой непростой ситуации оказался, но и выпускать полуфабрикат не мог.

Вызвал Кирилла с Юрием Посоховым, хореографом-постановщиком, и предложил не пороть горячку, в спокойном режиме продолжить репетиции, чтобы спустя время выйти на публику с качественным продуктом. Ясно, что мое предложение не обрадовало ребят, они расстроились, но Юра сказал дословно следующее: “Согласен, спектакль пока не готов”. Кирилл выразился сдержаннее: “Если таково мнение театра, подчиняюсь ему”. Я принес бутылку хорошего коньяка, мы распили ее и ударили по рукам.

Казалось, договорились обо всем, однако вскоре началась какая-то вакханалия. Юра не пришел на встречу с труппой, и Кирилл делал вид, будто между нами не было устного соглашения. Это продолжалось не слишком долго, но, как говорится, маховик закрутился, пресса уже подхватила жареную тему.

Я не сомневался, что спектакль обязательно состоится, никто не собирался его закрывать. Мы созвали специальную пресс-конференцию, на которой Кирилла опять не было. Я постарался сам ответить на все вопросы. Разумеется, большинство собравшихся мне не поверили, тут же поползли конспирологические версии, в которые приплели и министра Мединского, и запреты со стороны церкви. Опровергать это не имело смысла, оставалось терпеть. Чего только я не прочел тогда о себе!

— Например?

— Не заставляйте пересказывать глупости… Поверьте, узнал массу интересного.

На последней встрече с Кириллом и Юрой договорились, что во время прогона запишем спектакль на видео. Так и сделали.

— Эту запись и слили в YouTube?

— Нет-нет, кто-то выложил фрагмент технической репетиции.

Артист танцевал в трико телесного цвета, это подали так, будто он обнаженный, хотя подобного фрагмента в спектакле нет. И фото нагого Нуреева в полный рост сняли в момент, когда настраивали проекционный аппарат. В действительности кадр появляется буквально на долю секунды.

Словом, пошла мощная атака. А тут еще Кирилла задержали, поместили под домашний арест… Просил отпустить его на репетиции, мне отказали. Потом мы встретились в здании Следственного комитета, я взял у Серебренникова разрешение на выпуск спектакля без режиссера…

Общественность продолжала подозревать, что буду цензурировать “Нуреева”, вырежу самое важное. Я посоветовал обратиться к хореографу Посохову, его ассистентам, артистам. Предложил: пусть кто-нибудь скажет, что именно я убрал. Оказалось, ничего, все осталось, как на прогоне, который вел Кирилл. Видео репетиции — лучшее тому доказательство.

Когда же сыграли премьеру, появилась новая гипотеза: показали разок для отвода глаз, потом по-тихому прикроют. Сто пудов!

Между тем спектакль живет. Такая вот история.

— Но реклама — двигатель торговли. Теперь это гарантированный хит.

— Слишком высокая и жестокая получилась цена. “Нуреев” всем дался тяжело. Раскаты грома до сих пор долетают. Западная пресса с упорством, достойным лучшего применения, продолжает писать, мол, спектакль вышел под давлением общественности, руководство Большого испугалось и капитулировало. Правда, при этом не уточняется, кто же именно нас так перепугал.

Конечно, это серьезные репутационные, имиджевые потери для театра, являющегося одним из брендов страны. И для меня как для его руководителя.

— Наверняка переживали?

— Ну а как иначе? Кому понравится, когда склоняют твое имя? Как мне кажется, никогда не позволял себе предосудительных поступков, был убежден в собственной правоте и поступал как считал нужным, а тут вдруг начали обвинять в чем-то непотребном. Разумеется, было больно и неприятно. Но таковы издержки моей должности в Большом театре.

К тому, что происходит здесь, отношение особое. Если бы все приключилось где-то в другом месте, неделю бы посудачили и забыли, а тут помнят.

— Но это, по сути, единственная скандальная история, выплеснувшаяся наружу, остальные конфликтные ситуации вы гасили, не вынося сор из избы.

— Многие очаги напряженности удалось ликвидировать до моего прихода.

— Ну как? Коллизию с Сергеем Филиным вы разруливали, убирали его из балетной труппы.

— Вокруг Сергея Юрьевича еще искрило, но фаза была угасающая.

С коллективом нужно уметь разговаривать. Нельзя сидеть в кабинете и думать, будто твои поступки всем понятны. Надо объяснять. У нас нет возможности собрать в одном зале 3200 человек. Если только арендовать Кремлевский Дворец съездов… Поэтому я встречался с разными группами. Сначала с одними, потом с другими. Отвечал на вопросы. Разные. Кого-то интересовала столовая, ее работа, кого-то — музыкальные инструменты, их приобретение. А что с отпуском? А как с зарплатой? Ну и так далее.

— Вы ведь подписали в итоге коллективный договор, в котором учтены все нюансы трудовых отношений?

— Срок его действия истек в позапрошлом году, продлили еще на три.

И с прессой необходимо работать. Отвечать на вопросы, а не уходить от них. Это главный способ снятия фейков, ранее возникавших в большом количестве. Когда информации не хватает, ее замещают домыслами и слухами.

— Технично вы, Владимир Георгиевич, соскочили с темы Филина!

— Ничего подобного. Что вас интересует? Сергей Юрьевич продолжает трудиться в нашем коллективе, занимается молодежной хореографической командой. Когда истекал срок его контракта как руководителя балета, я позвал и честно объяснил, почему в этой должности он не останется.

— Как часто смотрите спектакли в Большом?

— Практически ежедневно. Но не целиком. Могу заглянуть в зал на десять минут, на один акт. Вчера слушал концерт в Бетховенском зале и пришел на финал “Севильского цирюльника”. Продолжаются премьерные показы, мне было важно поздравить второй состав, посмотреть, как публика принимает артистов.

— В 2018 году обновился попечительский совет театра, поменялся принцип его формирования. Ушли чиновники, пришли бизнесмены. С кем вам работать удобнее?

— Дело не в моем удобстве. Обсуждались разные идеи, как усовершенствовать работу совета, в итоге решили, что списочное количество надо подрезать почти вдвое, оставив тех, кто реально дает театру деньги, чтобы они этими суммами и распоряжались, распределяя между предложенными нами проектами.

— Слышал, входной билет в совет — 350 тысяч евро?

— Секрет. Попечители решили закрыть информацию, следовательно, и я не могу ее комментировать. Была история, когда из лучших побуждений разгласил информацию о спонсорском вкладе, назвал для прессы, хотя в контракте имелся пункт о сохранении конфиденциальности. В итоге крепко получил по башке и с тех пор не бегаю впереди паровоза. Захотят люди рассказать, сколько жертвуют на театр, — пожалуйста, их право, но я теперь молчу.

Могу назвать общую сумму. От государства получаем четыре с небольшим миллиарда рублей субсидий, а спонсорская помощь составляет свыше 500 миллионов рублей. Солидно!

— Кто деньги платит, тот и девушку танцует. Что положено спонсорам?

— Все жестко по контракту. С правом получать пригласительные на премьеру и все значимые события в жизни театра.

— Каждому по ложе?

— Нет, за это надо платить отдельно. Пункты строго регламентированы и отслеживаются. Если выбрал положенную квоту, можешь попросить о чем-то дополнительно. Будет возможность, пойдем навстречу, а коль нет, то и нет. Все четко.

— А передвинуть солистку в примы, похлопотать за родного человечка?

— Ха! Попробовал бы кто-нибудь обратиться ко мне с подобным!

— Неужели не было попыток?

— Знаете, ни одной. Исключено.

— Фамилия Шувалов вам знакома?

— Разумеется. И что?

— Дочка Игоря Ивановича в труппе Большого.

— Да, девочка окончила хореографическое училище. Разве она танцует у нас главные партии?

— Пока нет.

— Так о чем разговор? Заслужит заметную роль, тогда и обсудим.

Принадлежность к известной фамилии точно не является преступлением.

— Таким людям отказать труднее.

— Шувалов не является моим начальником. И он ни о чем меня не просил.

— Почему-то вспомнился фильм Валерия Тодоровского “Большой”…

— Как бы вам объяснить подоходчивее? Мы живем не в безвоздушном пространстве… Не скрою, первое время мне звонили — не с просьбами, а с вопросами. Мол, не хотите ли посмотреть певицу? Не подойдет ли в оперные солистки? Я отвечал, что посмотреть, конечно, можем, но если увиденное не понравится, так и скажем, без лукавства. Нет ничего хуже человека, принятого по протекции и пытающегося делать то, чего не умеет. Это может изуродовать несчастному оставшуюся жизнь. Если природа не наделила талантом петь и танцевать, он не возникнет по приказу. Значит, придется занимать чужое место, и все это увидят.

Не могу допустить подобного, поскольку отвечаю за качество. Проще сразу отказать, чтобы не создавать никому проблем и, повторяю, не ломать судеб.

— Картина Тодоровского-младшего вам, кстати, понравилась? Это не балет и не опера, можете не скрывать личного отношения.

— Как в любом фильме Валеры, в “Большом” есть точные приметы времени, сочные детали, но… Меня все устроило в рассказе, кроме одного. И это проблема не сценариста, а режиссера. На мой взгляд, он допустил ключевую профессиональную ошибку: талант главной героини как балерины не очевиден, я не ощущаю этого, а значит, конструкция, на которой построен сюжет, рассыпается. Сказал об этом Валере. За фильм ему стоило браться лишь после того, как нашел нужную актрису на роль. Или вообще не снимать…

— Не пожалели, что отдали большой — во всех смыслах — бренд? Вам заплатили за него?

— Да, но дело не в деньгах. Желающих получить разрешение на съемки здесь очень много. Почти каждый день мне на стол кладут очередные заявки кинематографистов. Практически всегда отказываем.

— Почему?

— У нас своя работа. Репетиции, подготовка к спектаклям, установка декораций… Посторонние люди мешают, мы не можем превращать Большой в чужую съемочную площадку. Надо уметь говорить нет.

— Научились?

— Давно. Мне ведь по-прежнему без конца звонят с вопросом, нет ли лишнего билетика. Одному нужен пригласительный на “Щелкунчика”, другому — на “Жизель”. Объясняю: есть протокол, где четко указано, кому положены бесплатные места. А остальные — будьте любезны, в кассу.

В директорскую ложу больше восьми гостей посадить не могу и сам всегда решаю, кого туда звать.

Даже работники театра порой лишены возможности посмотреть тот или иной спектакль.

— Перед Новым годом устраивали для коллектива капустник или корпоратив?

— Снимаем смешной фильм, в котором в ироничной форме подводим итоги сезона. С этого начинаем каждый сбор труппы. Но это не в декабре, а осенью. Чего-то специально предновогоднего не устраиваем, в эти дни традиционно идет напряженная работа, играем по четыре спектакля в день, задействуем и Историческую сцену, и Новую. Конечно, основное блюдо — “Щелкунчик”.

— Значит, у подчиненных нет шансов и через год увидеть вас в костюме Деда Мороза?

— Вы уж как-то определитесь: или Карабас-Барабас, или Дед Мороз…

В последний раз в красную шубу с белой оторочкой наряжался еще студентом. Она висела на мне как на вешалке. Страшно худой был, даже тощий. Тот еще дед! Ходил по елкам, деньги зарабатывал…

Знаете, мне нравится шутить, хохмить, люблю анекдоты послушать, сам могу рассказать. Авторитет человека определяется не надутыми щеками и не важным начальственным видом. Вопрос в ином: работа у меня ответственная, в некотором смысле даже политическая, приходится учитывать массу факторов.

— Чувствуете дамоклов меч над собой?

— Так отвечу. Плохо, если важные решения, касающиеся жизни театра, будут приниматься где-то наверху на основании субъективного мнения. Личные пристрастия — штука опасная. В этом отношении Большой театр находится на передовой. Сюда ведь ходят не только начальники, но и их жены, которые не очень понимают, как все устроено внутри. Кроме того, многие артисты дружат с сильными мира сего, пытаясь и таким образом построить карьеру. Когда потом начинают раздаваться настоятельные рекомендации и советы, на мой взгляд, нет ничего губительнее.

В данном случае я не о себе. Мне идет 72-й год, я прожил длинную и, смею надеяться, не бесполезную жизнь в театре, кое-что сумел сделать. Особенно в “Стасике”. Про Большой театр не говорю, пока не время. В этом смысле меня совершенно не волнует моя персональная судьба

— Ой ли, Владимир Георгиевич?

— Клянусь! Дело в ином. Придя сюда, я ведь многих позвал. И моя ответственность начинается именно с этого. Я сорвал людей. Туган бросил Берлинский филармонический оркестр, Махар — балетную труппу в La Scala… Мой товарищ, а теперь и заместитель Дима Кияненко мотается между Москвой и Лондоном, где живет его семья. Я собрал команду, они подтянули других людей. Понимаете? Возникла некая корпорация единомышленников, договорившихся сделать максимум возможного для Большого. Каждый раз, когда на горизонте возникают какие-то тучки, в первую очередь думаю не о себе, а о тех, кого пригласил.

На свой счет не переживаю, найду какую-нибудь работу, чтобы не сидеть на пенсии без дела. Но мы-то сверстали планы Большого на три года вперед, я подписал контракты, взял определенные обязательства. Слово надо держать. Если все вдруг будет изменено административно, а не смыслово, то…

Мой контракт истекает в августе 2022-го, к тому времени мне исполнится 75, и я предлагаю: давайте через год-полтора определимся с кандидатурой преемника…

— Извините, перебью… Галина Волчек, недавно отметившая 85-летие, сказала, что коллектив сам выберет лидера, а пока, мол, рано.

— Отвечаю на ваш вопрос. Леша Бородин позвал в РАМТ главным режиссером Егора Перегудова, аналогичным образом поступил в Александринке Валера Фокин, пригласив Николая Рощина. И Юрий Бутусов стал главрежем в Театре Вахтангова при худруке Римасе Туминасе. Есть люди, идущие этим путем. Почему бы нам не последовать примеру?

— У вас есть фамилии на примете?

— Безусловно. И не одна, а две-три. Назову их тем, от кого зависит принятие решений. Речь ведь не о преемнике, а о преемственности. Нормальная мировая практика! С 2021 года в Staatsoper в Вене приступает к обязанностям новый директор. Впереди два сезона, а он, извините, уже работает, входит в курс дела, формирует репертуар, со мной ведет переговоры! С ним пришла команда помощников, хотя формально человек пока не занимает должностей в Венской опере.

Цивилизованный путь, которым и предлагаю следовать. Мне почти два года понадобилось, чтобы здесь освоиться. Сменщик не должен терять времени на адаптацию, нужно заранее подготовиться. Помогу!

— Табличку захватите? “Я незаменимый”?

— Обязательно. Но главное — не что заберу, а что оставлю…

Источник публикации ТАСС,  Первые лица, интервью Андрей Вайденко

Объявлен конкурс на замещение вакантных должностей артистов хора Камерной сцены им. Б.А. Покровского. Принять участие в конкурсе приглашаются ТЕНОРЫ.

Запись по телефонам: +7 (495) 781-2297, +7 (495) 781-2251.

Внутренние телефоны: 18-51, 13-76 (канцелярия хора).

Источник публикации ГАБТ

20 апреля в Государственном академическом Большом театре России на Исторической сцене состоится премьера оперы Джузеппе Верди «Бал-маскарад».

Дирижер-постановщик — Джакомо Сагрипанти . Режиссер-постановщик и сценограф — Давиде Ливерморе. Режиссер — Алессандра Премоли. Художник по костюмам — Мариана Фракассо. Художник по свету — Антонио Кастро. Главный хормейстер — Валерий Борисов. Видеодизайн — D-wok. Разработка графического дизайна и сценографии осуществлена при поддержке компании GIÒ FORMA .

Премьерные показы спектакля также состоятся 21, 22, 24 и 26 апреля.

В случае убийства набирайте «Б-М» («Бал-маскарад»)

Три варианта либретто знает «Бал» к настоящему времени и, соответственно, три места действия – Бостон, Неаполь и Стокгольм. Спектакль в Большом выпускает постановочная группа, сплошь состоящая из соотечественников Верди (он их «коронный» автор), однако события этой кровавой истории они сосредоточили в Америке, как это и было на премьере оперы в присутствии самого композитора. И стало для них это место действия отправной точкой в «принятии» сценического решения. Давиде Ливерморе, режиссер-постановщик и сценограф, – знаток творчества не только Верди, но и Хичкока, великого мастера американского кино в жанре психологического триллера. Стилистику и саспенс его фильмов – вот что неминуемо должны ощутить зрители нашего «итальянского» спектакля с американским местом действия.

Давиде Ливерморе: Мы нуждаемся в страстях!

– Меня даже забавляет, что мы решили поставить именно «американскую» версию. Говорить сегодня о том, что власть не есть синоним вседозволенности, что она может знать, что такое этика, и быть способной на прекрасные поступки! Это так анахронично. Как будто речь идет об эпохе ранней римской республики. Но именно потому эта история и представляется мне столь актуальной. Именно потому, что мы живем в мире, в котором все кажется доступным, который дает иллюзию неограниченной свободы, но отбирает уменье и желание любить. А Верди, он – всегда за любовь, даже если она разрушительна, как цунами.

Наш «Бал» состоится в 50-е годы прошлого века и будет выдержан в духе кинематографа той поры. Альфреда Хичкока я выбрал потому, что эстетика его в высшей степени элегантна, а этика достаточно «опасна». Многие его фильмы фактически являются триллерами. И мы тоже рассказываем историю убийства — убийства главного героя его другом из-за женщины. Опасность нашей ситуации состоит в том, что эта женщина, которую любит наш герой и которая сама желает нашего героя, является женой его близкого друга. Фактически это «заход» на темную сторону человеческой души… Но! Никакой крови и насилия! Мы хотим направить внимание зрителя прежде всего в сторону психологической драмы. Именно поэтому эстетика Хичкока способна «визуализировать» партитуру «Бала».

Хичкок четко выстраивает конфликт между человеческой природой, внутренним «я» и правилами поведения согласно заранее предписанным обществом ролям. Мы следуем его принципам, что подчеркнуто уже самой сценографией. На сцене — типичный «дворец власти», яркий и репрезентативный. Он воплощает излюбленный в Америке архитектурный стиль, вдохновленный итальянской классикой, прежде всего Андреа Палладио. Люди, как муха о стекло, бьются, заточенные в пределы этой «структуры», которая в свою очередь почти осязаемо сжимает их самих, подобно чувству долга. В то же время этот стиль соответствует и романтической стороне нашей оперы, поскольку представление о романтическом всегда является частью этикета, которому эти люди привыкли следовать.

Колористика декораций и костюмов (художник по костюмам – Мариана Фракассо – ред.), ограничена тремя цветами – черным и белым (образ черно-белого кино), а также золотым — как атрибутом власти.

И очень важный наш помощник – видеопроекция. Мы воссоздадим игру, которой так увлекался г-н Хичкок: будем предвосхищать и нагнетать опасность, используя световые эффекты, максимальное увеличение, особые ракурсы. Он это делал просто фантастически! Одним из главных образов спектакля станет череп ворона (тот самый, что был воспроизведен на афише «Бала») – «Memento mori!», он призван постоянно напоминать о смерти. Это будет наваждение. Как и полет птиц, который прямо отсылает нашего зрителя к одноименному фильму («Птицы» – ред.). Все эти эффекты, точнее эффектные чудеса стали возможны благодаря участию в нашей работе удивительных мастеров своего дела — компаний Gio Forma и D-wok.

Мне очень важно показать эмоциональное состояние человека, почувствовавшего на своем лице дыхание смерти, тем более что это главный герой оперы, Ричард. Поэтому во время увертюры у нас пойдет пантомима: Ричарду снится ночной кошмар, видение собственного конца. И на последних ее тактах (sic!) прозвучит выстрел. В этот момент наш герой осознает, что кошмар может произойти на самом деле. И все три действия спектакля он живет с этим ощущением, ожидая этого и страшась.

Вообще «Бал-маскарад» — сверхромантическая опера, я считаю ее романтическим центром всей оперной вселенной Верди. Поразительно: происходят вещи сверхъестественные, совершенно невероятные – и в то же время эта история может случиться в реальной жизни и с любым из нас. Все мы в какой-то степени вовлечены в «Бал-маскарад»…

На «Бал-маскарад» в Большой съехалась интернациональная команда исполнителей. Маэстро Джакомо Сагрипанти дебютировал в нашем театре оперой «Дон Карлос» Дж. Верди и поныне ведет этот спектакль. В партии Амелии выступит солистка Мариинского театра, украинская певица Оксана Дыка. Она часто поет Амелию в Италии – в миланском Ла Скала, театре Массимо в Палермо, Королевском театре Турина. Ульрику поет великолепная Надя Крастева (Болгария), блеснувшая в этой партии в Венской государственной опере, где она выступала с Дмитрием Хворостовским и Петром Бечалой (2016 г.). Зрителям Большого она запомнилась в заглавной партии в опере «Кармен» (постановка Д. Паунтни, 2008 г.). В партии Ричарда выступит итальянец Джорджо Берруджи, «специализирующийся» на операх Верди и Пуччини. Ричарда он пел, будучи солистом дрезденской Оперы Земпера. Владимир Стоянов, прославленный болгарский баритон с впечатляющей международной карьерой, занят в партии Ренато – одной из ведущих в его репертуаре. В настоящее время он исполняет ее в спектакле венецианского театра Ла Фениче.

В этой же постановке поет Ульрику молодая итальянская певица Сильвия Бельтрами, теперь дебютирующая в Большом. Партию Оскара исполнят Нина Минасян, выпускница нашей Молодежной оперной программы, а ныне приглашенная солистка Большого (в этой партии она недавно дебютировала на сцене Парижской национальной оперы) и Дамиана Мицци (Италия). Заговорщика Самюэля поет болгарский бас Деян Вачков, признанный исполнитель партий в операх Верди. Наряду с приглашенными артистами выступят ведущие солисты Большого. Анна Нечаева дебютирует в партии Амелии, в партии губернатора Бостона Ричарда занят Олег Долгов.

Источник публикации ГАБТ

Не будет преувеличением сказать, что Анна Аркадьевна Каренина является одним из самых востребованных литературных персонажей в театре и кино. Бесконечное количество экранизаций, хореографических и пластических воплощений, драматических спектаклей, есть оперы, родной язык которых English, пишется текст и для русской оперы (причем, она будет «собрана» из уже существующей музыки Валерия Гаврилина).

У Большого своя история взаимоотношений с этой дамой. В 70-е годы прошлого века роль Карениной исполняла Майя Плисецкая в специально написанном для нее балете Родиона Щедрина. А еще раньше, в 60-е, Большой ангажировал Бриттена написать оперу (предполагалось, что роль главной героини исполнит Галина Вишневская), но этот проект не был реализован по соображениям далеким от искусства.

Нетривиальный любовный треугольник, безумный накал страстей, несколько пар, абсолютно по-разному и счастливых, и несчастных, тайная и явная недоброжелательность окружения, сыгравшего свою роль в том, что протагонистка не вышла победительницей на поле своего сражения. Судьба Карениной могла бы сложиться иначе и в то время, в которое разворачивается действие романа. И столь же трагично, переместись она в наши дни.

«Величайший социальный роман во всей мировой литературе», – так отозвался об «Анне Карениной» Томас Манн. По умолчанию – на все времена, настоящие и будущие.

Ноймайер помнит и цитирует это высказывание. Филолог по первому образованию, он любит читать, а затем – «перечитывать» свои любимые книги на сцене. Среди его балетов (а их давно перевалило за сотню) – множество «литературных», поставленных по произведениям Шекспира, Ибсена, Чехова, Томаса Манна, Пушкина…

Перечитывая роман, восхищаясь обилием выведенных в нем характеров и описанных реалий жизни различных слоев общества, но при этом понимая, что все это богатство выплеснуть на сцену невозможно, Ноймайер, по его собственному признанию, воспроизводит на сцене прежде всего те чувства, которые вызывает у него прочитанное.

Действие «Анны Карениной» смело перенесено в наши дни. Каренин идет на выборы, Вронский играет в лакросс. Поезд становится игрушкой в руках Сережи. Анна гибнет, метафорически проваливаясь в преисподнюю, что представляет собой логически оправданный конец для того душевного ада, в котором она пребывала. Жизнь светского общества идет своим чередом. Удачливый фермер Левин находит в себе силы и пожалеть об Анне, и утешить ее несчастного сына.

В премьерной серии показов (23 марта, 24 марта/начало в 12.00 и 19.00, 25 марта/ начало в 14.00, 27 и 28 марта) заняты ведущие солисты Большого балета. На премьере заглавную партию исполнит Светлана Захарова. Она танцевала Титанию в ноймайеровском «Сне» и стала выдающейся исполнительницей партии Маргариты Готье в «Даме с камелиями». Благодаря ее увлечению творчеством маэстро и родилась идея поставить «Анну Каренину» в Большом.

Туалеты для главной героини создавал модный дом A-K-R-I-S. Всех остальных персонажей одевал сам г-н Ноймайер. Он же выступил в качестве сценографа и создателя филигранной партитуры балета, собранной из музыки Чайковского, Шнитке и исполнителя в стиле кантри Кэта Стивенса (Юсуфа Ислама). Дирижер-постановщик – Антон Гришанин.

Источник публикации ГАБТ, 23 марта 2018

Кирилл Серебренников. Нуреев. 9 декабря 2017. Двадцатиминутная, а может быть и больше, стоячая овация. Занавес открывался 5 раз, на авансцену из-за занавеса выходили 5-7-8 раз, кажется, никто уже не считал. Стоя аплодировали все, кто пришел (у метро прозвучала фраза – столько “бамбука” я еще в театре не видел).

Песков, пресс-секретарь президента, покидая зал и проходя мимо меня, сказал: «Молодцы ребята, молодцы».

Но это был восторг от спектакля. С комком в горле.

На поклоны постановочная группа вышла в белых майках с портретом Кирилла и надписью: «Свободу режиссеру». В коде спектакля уже было ясно, что эта фраза вызревает в головах каждого, кто пришел сегодня, был вчера будет завтра на спектакле. На заднике сцены в финале граффити мерцал автограф Кирилла – K. Serebrennikov.

И еле видное, размытое слово без первой буквы …V О ВО U(D) A …почти не разглядеть, может быть, мне и показалось.

Сильнейший, мощный финал до комка в горле.

Немощный Нуреев в белом тюрбане медленно идет из глубины сцены. Аукционист (Игорь Верник) объявляет последний лот:

«Лот 1272 – дирижерская палочка Рудольфа Нуреева. Находилась в руках артиста во время его дебюта в качестве дирижера Венского симфонического оркестра 26 июня 1991 года».

На сцене – Руди напевает на татарском (народную песню)

Нуреев в медленно спускается в оркестровую яму, занимает место дирижера. Ауфтакт — и оркестр начинает «Тени» из балета «Баядерка» Минкуса и Петипа. Нуреев дирижирует, Руди на сцене поет татарскую песню, музыка звучит контрапунктом.

На сцене Тени — мужчины и женщины, они заполняют все пространство.

Музыка иссякает, Тени продолжают двигаться, руки дирижера тоже, свет утихает, Нуреев дирижирует тишиной, и темнота поглощает все.

Конечно, это спектакль Кирилла Серебренникова, и было бы верно на афише написать:

Спектакль Кирилла Серебренникова «Нуреев».

Композитор Илья Демуцкий.

Хореограф Юрий Посохов.

Подробности о спектакле потом. А пока… Спасибо всем, кто сделал этот спектакль: авторам, исполнителям, Большому театру. И сейчас не время обсуждать решение о переносе премьеры. Думаю, это было очень непростое, но верное решение.

А спектакль действительно сложный. Это не балет — это ТЕАТР с несколькими сотнями участников спектакля.

Это спектакль об огромной личности, самородке уникального дара. О таланте и его пути среди нищеты, тоталитаризма, пошлости, глупости о судьбе артиста — где всегда побеждает свобода и любовь — но какою ценой иногда! Где художник несет в себе боли, пороки и гнусности мира, прожигая талантом, любовью и свободой свой путь к сердцам людей. А толпы обывателей, зрителей на галерке и в партере, в ложах и амфитеатре, получают наслаждение от силы и красоты таланта, рукоплещут гению и в одно мгновение готовы его предать.

Подходит к концу год. Это год Кирилла Серебренникова. Потрясающие премьеры — «Чаадский» в Геликоне, «Маленькие трагедии» в Гоголь-центре, «Нуреев» в Большом. Хочется верить, что чувства всех, кто был и будет в зале и на сцене, дойдут до тех, кто не был, не видел и не увидит.

Андрей УСТИНОВ,
главный редактор «МО»

АРИАН ДОЛЬФЮС — РУДОЛЬФ НУРЕЕВ. НЕИСТОВЫЙ ГЕНИЙ

26 июня 1991 г. Нуреев впервые выступает в качестве дирижера с венским оркестром.

Март 1992 г. Нуреев снова приезжает в Россию, чтобы дирижировать «Ромео и Джульеттой» в Казани, Санкт Петербурге и Ялте.

6 мая 1992 г. Нуреев дирижирует «Ромео и Джульеттой» с Сильви Гиллем и Лораном Илером в Метрополитен-опера.

8 октября 1992 г. Премьера «Баядерки» в Парижской опере. Весь мир констатирует, что Нуреев смертельно болен. Он больше никогда не вернется в театр.

6 января 1993 г. Рудольф Нуреев умер от СПИДа в госпитале Леваллуа Перре. Ему было пятьдесят четыре года.

12 января 1993 г. После траурной церемонии в Опера Гарнье Рудольф Нуреев был похоронен на парижском кладбище Сент Женевьев де Буа.

1995 г. Продажа имущества Нуреева на аукционах в Нью Йорке и Лондоне.

6 мая 1996 г. Могилу Рудольфа Нуреева покрывают разноцветным ковром, выполненным из мозаики.

Государственный академический Большой театр России (ГАБТ) открывает во вторник очередной, 242-й по счету, сезон. Вечером будет показана опера Модеста Мусоргского “Борис Годунов”, а балетная труппа откроет сезон 15 сентября спектаклем “Лебединое озеро”. Во вторник днем по традиции проходит сбор труппы, где подводятся итоги сделанного и определяются главные позиции коллектива на новый творческий год.

“В общей сложности мы рассчитываем показать порядка десяти премьер, и балет “Нуреев” в том числе”, – сообщил в интервью ТАСС генеральный директор Большого театра Владимир Урин.

Оценивая итоги сделанного, глава ГАБТ признал, что, по его мнению, “репертуарная политика прошлого сезона была достаточно разнообразной”. “Мы выпустили такие знаковые оперные спектакли, как “Манон Леско” с Анной Нетребко в главной партии, поставили “Билли Бадд” Бенджамина Бриттена совместно с Английской национальной оперой и оперу Мечислава Вайнберга “Идиот”, россиниевское “Путешествие в Реймс” прозвучало в концертном исполнении, а завершила сезон премьера “Снегурочки” Римского-Корсакова”, – перечислил Урин.

В балете прошлый сезон практически полностью был посвящен юбилею выдающегося хореографа Юрия Григоровича.

О балете “Нуреев”

Урин напомнил, что над созданием балета “Нуреев” в прошлом сезоне работали композитор Илья Демуцкий, автор либретто, режиссер и сценограф Кирилл Серебренников, а также хореограф Юрий Посохов. Премьера должна была состояться на Исторической сцене Большого театра 11 июля, но, согласно решению руководства ГАБТ, была перенесена на более поздний срок по причине неготовности спектакля. Планировалось показать балет в сезоне 2017-2018.

“Еще до отпуска, когда Кирилл Серебренников находился на съемках в Петербурге, мы обсудили с ним по телефону возможность показа “Нуреева” и договорились продолжить разговор на нашей личной встрече в Москве”, – подтвердил Урин.

Но жизнь повернулась иначе.

“Понимая, что обстоятельства вряд ли позволят Кириллу Семеновичу быть на выпуске спектакля, руководство театра направило в первых числах сентября в СК ходатайство о личной встрече с Кириллом Серебренниковым для обсуждения судьбы балета “Нуреев”. Ответа мы пока не получили, – сказал глава ГАБТ. – Я надеюсь, что мы его получим в ближайшее время. Я хочу обсудить с Кириллом Серебренниковым возможность выпуска спектакля в этом сезоне без его присутствия”.

“С хореографом Юрием Посоховым телефонный разговор на эту тему у меня состоялся, – сообщил Урин. – Посохов берется довести спектакль до выпуска самостоятельно. Но на это должно быть согласие Кирилла Серебренникова”. “Как только у театра будет информация по этому поводу, СМИ будут незамедлительно оповещены”, – заверил гендиректор ГАБТ.

Премьеры сезона

Рассказывая о планах сезона, Урин подчеркнул, что все они давно определены и уже озвучены. Парад оперных премьер откроется спектаклем, адресованным детской аудитории. 24 сентября на Новой сцене будут показаны два произведения: “Карнавал животных” Камиля Сен-Санса и “Путеводитель по оркестру для юных слушателей” Бенджамина Бриттена в постановке режиссера Алексея Франдетти, дирижер – Антон Гришанин. Список новых оперных спектаклей продолжит “Псковитянка” Николая Римского-Корсакова, которая прозвучит в концертном исполнении. За дирижерским пультом – музыкальный руководитель и главный дирижер ГАБТ Туган Сохиев.

На 18 октября на Новой сцене запланирована премьера оперы Генделя “Альцина” в постановке одного из лучших современных оперных режиссеров Кэти Митчелл, сказал Урин. Этот спектакль станет совместным проектом с Международным оперным фестивалем в Экс-ан-Провансе.

А после Нового года, 15 февраля на Историческую сцену Большого выйдет “Пиковая дама”. “Премьеру оперы Чайковского будет готовить та же постановочная группа, что делала у нас “Катерину Измайлову” Шостаковича, это – режиссер Римас Туминас, сценограф Адомас Яцовскис, режиссер по пластике Анжелика Холина, дирижер-постановщик Туган Сохиев”, – рассказал гендиректор ГАБТ.

Далее, по его словам, также на Исторической сцене запланирована премьера оперы Верди “Бал-маскарад”, которая состоится 20 апреля. Режиссером и сценографом выступит Давиде Ливерморе, за дирижерским пультом – один из самых востребованных маэстро в мире – Джакомо Сагрипанти. Завершится сезон премьерой оперы “Богема” Джакомо Пуччини в постановке молодой французской команды.

Весь нынешний сезон для балетной труппы Большого театра пройдет под знаком 200-летия Мариуса Петипа. Основные торжества предполагается провести уже под занавес сезона: гала-концерты с участием звезд мирового балета состоятся 31 мая и 1 июня 2018 года на Исторической сцене ГАБТ. Будет восстановлена “Коппелия” Лео Делиба в редакции скоропостижно скончавшегося в этом году Сергея Вихарева.

А откроет список балетных премьер Большого работа знаменитого хореографа Иржи Килиана “Забытая земля”. Осенью пройдет премьера балета Прокофьева “Ромео и Джульетта” в хореографии Алексея Ратманского, громкой премьерой обещает стать “Анна Каренина” в постановке всемирно известного хореографа Джона Ноймайера.

Юбилеи, фестивали, гастроли

“Громадье планов”, по словам Урина, дополнят специальные мероприятия. Наиболее грандиозным из них обещает быть гала-концерт звезд мировой оперы, который состоится 14 июля 2018 года в честь закрытия Чемпионата мира по футболу.

Более чем на полгода раньше – 5 ноября в Бетховенском зале будет представлена театрализованная музыкальная программа под названием “Серп и молот”, посвященная 100-летию Октябрьской революции. Прозвучат произведения Бетховена, Листа и Исаака Дунаевского, сообщил Урин.

“Совсем скоро, с 27 по 30 сентября, на нашей Исторической сцене мы будем отмечать 100-летие со дня рождения выдающегося режиссера Юрия Любимова, – продолжил гендиректор ГАБТ. – Сначала мы трижды покажем оперу Бородина “Князь Игорь”, которая стала одной из последних постановок Любимова. А 30 сентября, в день рождения мастера, состоится торжественный вечер и вручение премии, носящей имя Юрия Любимова”.

Далее Урин рассказал, что Большой театр в течение сезона неоднократно будет принимать гостей – коллективы из других городов России и зарубежных стран. Так, свой спектакль “Маскарад. Воспоминания будущего” только что – 9 и 10 сентября – представил Александринский театр из Санкт-Петербурга, впереди – выступления Софийской оперы. Также практически в течение всей осени на разных площадках Москвы, включая сцену ГАБТ, пройдет Фестиваль современного танца DanceInversion.

Затем Урин обозначил гастрольные маршруты Большого. В апреле следующего года балет “Дама с камелиями” будет показан в Новосибирске, в рамках Транссибирского арт-фестиваля под художественным руководством Вадима Репина. В мае опера, балет и оркестр ГАБТ отправятся в Пекин, где представят балеты “Корсар”, “Пламя Парижа” и оперу “Царская невеста”. Также гастроли пройдут в Сеуле с балетом “Лебединое озеро”.

Источник публикации ТАСС