О новом спектакле “Чаадский” на сцене “Геликон-оперы” нет смысла говорить в контексте традиционного оперного жанра. “Чаадский” – продукт современного искусства с совершенно другой организацией действия, вбирающего в свое многомерное пространство музыкальный и информационный потоки, синтезирующий принцип отбора материала и тот конкретный персонифицированный гуманизм, который определяет смысловые артикуляции нового искусства. Именно поэтому “Горе от ума” становится для Маноцкова и Серебренникова не “сюжетом” оперы, а отправной точкой в создании “Чаадского”, синтезирующего в своей литературной основе текст грибоедовской комедии с фрагментами “Философических писем” и “Апологии сумасшедшего” Чаадаева, переписки Бенкендорфа с Николаем I, “Смерти Вазир-Мухтара” Юрия Тынянова, “Записок сумасшедшего” Николая Гоголя и даже “Войскового инженерного дела”, что создает нужные смысловые обертоны новому произведению. Само имя героя оперы представляет собой “микст” имен Чацкого и Чаадаева, отсылая и к грибоедовской рукописи, где главный герой комедии фигурирует под именем Чадского (от слова “чад”).

Синтезирующий принцип формирует и звуковую среду оперы, ядром которой становятся мелодии знаменитых грибоедовских вальсов, пронизывающие все слои партитуры. Вместо увертюры здесь звучит мерный стук молотка, разливистый бой часов в доме Фамусовых (по Грибоедову), обрывки грибоедовского вальса, тонущие в смутной и тревожной звуковой вибрации и вводящие в другое измерение “Чаадского” с его необычной структурой – ритмических речитативов, сложнейших групповых ансамблей, параллельно развивающихся сцен, флэшбэков: как, например, в сцене встречи Чаадского с Софьей, когда из его “прошлого” появляется тетка Хлестова, отдирающая героя за ухо с императивом: кто тебя наказует, тому благодари!

Линейное движение грибоедовского сюжета в “Чаадском” принципиально разрушено и заполнено метафорической и философской фактурой, но ясность музыкального языка достигается за счет тембровых красок, связанных с каждым персонажем – Фамусов “озвучен” фисгармонией, Скалозуб – контрафаготом и барабаном, Софья и Лиза – фортепиано и клавесином, Молчалин поет фальцетом, Скалозуб – низким речитативом, бессмысленно перечисляющим слова из первого параграфа “Военного инженерного дела”. Саунд партитуры определяют клавишные (их в партитуре пять – челеста, клавесин, фисгармония, фортепиано и детское фортепиано) и инфернально окрашенные, как искаженный мир реальности, звуки ксилофона, челесты и маримбы. Знакомые мотивы вальсов рефреном вливаются в сложнейшую полиритмию и специфический мелос оперы. И здесь дирижер Феликс Коробов добивается чудес в оркестровом воплощении партитуры и в координации с певцами, партии которых прописаны на грани вокальных возможностей. И то, с каким драйвом и артистизмом солисты “Геликона” воспроизводят эту необычную звуковую материю, не может не вызвать восхищения.

Кирилл Серебренников выстраивает свой спектакль как грандиозную метафору российского социума, актуальную и в грибоедовско-чаадаевские времена, и в XX-м, и в ХХI веке. На сцене, засыпанной черноземом, сорок работяг в трениках и куртках (культуристы из спорт-клубов) держат, как атланты, на своих плечах, платформы с солистами – фамусовский мир чиновников и чинов, живущий своей оторванной от земли жизнью. Детали иллюстрируют время: офисные костюмы и спортивная одежда “от Боско” (художник по костюмам Кирилл Серебренников), Фамусов (Дмитрий Скориков) – босс, Лиза (Анна Гречишкина) – его любовница-секретарша, Софья (Ольга Спицына) – его дочь, любовница своего личного тренера Молчалина, Чаадский (Михаил Никаноров) – неформал в черной толстовке с капюшоном. Княжны на балу – в гипертрофированных сверкающих кокошниках, с лексиконом “эллочек”, эхом повторяющие чужие слова, Загорецкий (Анатолий Пономарев) – звезда шоу-бизнеса в белом костюме с блестками. Скалозуб, смахивающий на Максима Галкина (Георгий Екимов), скачет верхом на плечах рабочего. Декор московского бала – светящиеся неоновые виньетки, попавшие на сцену с современной московской улицы.

Как и в грибоедовском “Горе от ума”, в “Чаадском” у Серебренникова раскрывается философская сатира, социальный гротеск, актуальная среда современной жизни. Но герой спектакля – не грибоедовский обличитель нравов, а персонифицированный образ личности, не вписывающейся в жесткие каноны социума, с его навязываемой системой ценностей. Этот Чаадский – не маргинал и не романтический герой, он появляется на сцене в сопровождении двух Репетиловых, алчно подхватывающих каждое его слово, а потом первыми распускающими клевету о нем. Он не включается в фамусовское лицемерие и фэйковые ценности, где сладостный Молчалин (Дмитрий Янковский) вьется вьюном вокруг хозяина, постно обхаживая его дочь и одновременно заваливая на диваны Лизу. Реакция Чаадского – монологи, обращенные в зал, цитирующие тексты из свода российского культуры – Грибоедова, Чаадаева, Гоголя, “антология” признанных сумасшедшими за свое инакомыслие.

В финале Чаадский покидает сцену, выбегая из зала мимо зрителей, мимо геликоновской красной ложи-крыльца – под шелестящие звуки челесты и несущийся ему вслед волшебный припев княжон из персидской поэзии Саади (XIII век): “Ежеминутно уходит из жизни по одному дыханию. И когда обратим внимание, их осталось уже немного”. Поэтические слова незаметно переплавляются в персидский язык – “Хардам аз омр миравад нафаси…”, прочитать который уже могут немногие.

Запись Кирилл Серебренников представил в Геликон-опере «Чаадского» впервые появилась Музыкальное обозрение.

Композитор Саша Маноцков — человек последовательно и жестко заявляющий о своей гражданской позиции, человек готовый рисковать и жертвовать многим ради попытки важных для него (и для меня, в частности) изменений. Готовность рисковать чем-то, отстаивая свою позицию внушает уважение, даже если позицию эту не разделяешь.

Я люблю Сашину музыку не потому, что разделяю его взгляды на то, что происходит в нашей стране, в нашем городе. Я люблю эту музыку, потому что она талантлива и интересна. Люди, которых мне все еще хотелось бы переубедить (я упрямая и наивная), конечно, считают, что дело в том только, что “свои”, “тусовочка”, “прогрессивная интеллигенция”, а оттуда еще пару остановок и уже “педрилия и педофилия”, “лобби голубков” и ” европейская содомия завладела великим русским театром”. Все очень близко, ехать 5 минут буквально.

“Я не интересуюсь политикой”, говорят они еще. И предпочитают не замечать, что политика давно и живо интересуется ими, их чувствами, их верой, их постелью, их детьми, нашими детьми. Я тоже не интересуюсь политикой, я видимо плохой либерал, не качественный. Но я и не о политике. Я о том, что я не согласна. Я оппозиционер, в том смысле, что я нахожусь в оппозиции к вранью, воровству, к убийствам и страданиям людей. Я не согласна. А политикой-то я тоже не интересуюсь, конечно.

Но воля ваша. Спектакль «Чаадский», который я сегодня посмотрела и который я считаю выдающимся произведением искусства — оппозиционный. Он оппозиционный не в том смысле, что он увешан белыми ленточками или агитирует за Навального. Он оппозиционный к вранью, фальши, к говну. Этот спектакль — выдающееся произведение искусства, и это протестный спектакль. Точно в той же степени, что протестны стихи Пушкина, картины Караваджо или музыка Чайковского. Настоящее искусство всегда имеет в своем ядре, в своей сути протест. Настоящее искусство — это школа, традиция, корни, учителя, мастерство, талант, и протест, и ярость, и битва, и разрушение, и созидание. Именно таков этот спектакль.

Про музыку. Простите за такое слово, но… Пронзительность этой музыкальной ткани, в которой живое, частное, маленькое, человеческое словно бьется в клетке, в бессильной попытке прорваться, вырасти, освободиться — поражает. Ее прозрачность, ее красота и цельность — восхищают. В ней так много слоев, так много уровней, и сверху вниз, и линейно, она развивается во все стороны, а бьет при этом точно в десятку. Попадает в цель как какой-то сверхточный микрохирургический инструмент. Невероятная музыка.

Я не помню более точного хода в театре много лет. Гениальная находка — добровольность, с которой чернь, народ в этом спектакле играет свою рабскую роль. Это не рабы в привычном смысле слова, то есть мы, я, вот, Варя, я ведь не раб в привычном смысле слова. Я просто добровольно играю собственную роль вот в этом вот обществе, вот таком. И они – тоже.

Сумасшедшим, списанным со счетов, выброшенным окажется любой, кто найдет в себе силы удивиться. Омерзительной иллюминации на улицах города, например. Или тому, что т.н. чернь таскает т.н. элиту на собственных измазанных плечах. Таскают и таскают, никто же никого не заставляет. И вот один — удивляется. Спрыгивает на землю, ходит по ней ногами, удивляется. Офигевает. Расстройство ума, констатирует хор. Мы сожалеем, вольно.

Чаадский в этом спектакле сыпет горсть земли в карман и убегает из зала, стремительно бежит через весь зал, куда уж прямолинейнее. Я сижу в зале и завидую ему. Я бы тоже хотела убежать. Но моя социальная роль — добровольное рабство, я не он. А жаль. Этот спектакль — гимн простоте, прямолинейности и внятности.

Отдельной строкой. БРАВИССИМО оркестр, дирижер Феликс Коробов, и артисты Геликон-оперы. Не знаю, что делает с труппой худрук театра Дмитрий Бертман, но труппа в потрясающей форме. Сложнейший материал (и музыкальный, и сценический) они играют и поют так, будто всю жизнь только такое и пели. Блистательная работа театра. Дмитрий Скориков – это лучшая оперная работа за годы, БРАВО Дима. То же относится к Максиму Перебейносу в титульной партии. Девушки тоже все с прекрасными голосами, красивыми телами, смелые актрисы. Вся труппа, честно — потрясающие. Я когда-то, будучи т.н. критиком, обидела Бертмана. Мне теперь очень стыдно. Этот человек делает огромное дело.

Не знаю, кто-то дочитал эту простыню или нет. Мысли путаются, от них мелькают какие-то хвосты ящериц. Просто я потрясена.

Выдающийся спектакль.

Спасибо Александр Маноцков, Кирилл Серебренников, Денис Азаров, Феликс Коробов, Павел Каплевич и все, все, кто участвовал в его создании. Я очень надеюсь, что у этого спектакля будет долгая, долгая сценическая жизнь.

Ура, товарищи. У нас есть новая великая русская опера.

Источник публикации Facebook, Варвара Турова

Запись Варвара Турова об постановке «Чаадский»: «У нас есть новая великая русская опера» впервые появилась Музыкальное обозрение.

В конце сезона театры, как правило, выпускают премьеры, в успехе которых нет полной уверенности. Тогда можно сыграть пару спектаклей, посмотреть на реакцию публики и критики, уйти на летние каникулы, а к осени устранить все недочеты. Постановка “Чаадского” (именно так, с двумя “а”) в “Геликон-опере” априори была делом рискованным. И из-за скандальной репутации композитора-авангардиста Александра Маноцкова, и потому, что современная опера со скепсисом воспринимается публикой, и по причине постоянных споров, которые переосмысленная классика вызывает у ревнителей традиционного театра.

Но дело спас Кирилл Серебренников. Вернее, тот громкий скандал последних дней, в котором режиссер оказался замешан и благодаря которому попал во все выпуски новостей. До обысков и задержаний желающих попасть на премьеру, как говорят, было не очень много. Зато теперь лишние билеты спрашивают уже возле метро, а в зале разве что на люстрах не висит народ.

Сразу вспомнился мюзикл “Призрак оперы”, где герой уверял, что “любой ажиотаж благотворен для продаж”. Правда, в конце полуторачасового спектакля мнения зрителей оказались полярными. Одни недоуменно пожимали плечами: “Что это было?”, другие же устроили десятиминутную овацию с криками “браво”.

От растасканной на цитаты еще со школы комедии Грибоедова у Серебренникова осталось, впрочем, не очень много. Начал он с почти дословного авторского текста, потом выброшенных за ненадобностью кусков пьесы становилось все больше, а к концу и вовсе герои цитируют персидскую поэзию, гоголевские “Записки сумасшедшего” и даже роман Юрия Тынянова “Смерть Вазир-Мухтара”.

И это осознанный ход – Серебренников поставил спектакль про абсурд, в котором мы живем, и про бред, к которому скатываемся. Он смеется над сегодняшним днем и ужасается его уродливости. Поэтому герои Грибоедова носят спортивные костюмы с надписью “Россия” во всю грудь, прожигают жизнь на велотранажерах, занимаются сексом на светской вечеринке. Они живут в мире успешных богатых людей, словно бы парят над реальностью.

У Серебренникова это обстоятельство подчеркивается эффектно – герои играют на площадках, которые держат на руках живые “атланты” – полсотни атлетов-красавцев. Они – обслуга Молчалина, Скалозуба, Фамусова, Хлестовой. Получилось словно бы буквальное воплощение мандельштамовской строчки: “Мы живем, под собою не чуя страны”. Страна в версии Серебренникова – это беспросветная грязь (сцена густо покрыта землей), которую месят суровые ребята в спортивных штанах, майках, кирзовых сапогах и телогрейках. А сильные мира сего сели им на шею. В спектакле эта метафора получила опять-таки буквальное воплощение – герои катаются на плечах рабсилы.

Полсотни “атлантов” для спектакля искали по всей Москве. Был объявлен кастинг мускулистых парней, которые готовы показывать зрителям голые торсы, ходить в трусах или вовсе без оных, как буфетчик Петруша, которого влюбленная в него Лиза моет из шланга. Голые тела – фирменный стиль в спектаклях Серебренникова, но ему удается не скатываться в пошлость.

Текст Грибоедова вдруг заиграл новыми красками. И оказалось, что Чацкий – это Чаадаев, которого при жизни, как известно, объявили безумцем за его “Философские письма”. Отсюда и название зубодробительного спектакля – “Чаацкий”. Особенно злободневными для москвичей кажутся фразы Грибоедова про “час битый ехала с Покровки” и “дороги, тротуары, дома и все на новый лад”.

К концу все происходящее на сцене скатывается к китчу, стебу и глумлению. Русские кокошники на гостьях бала Фамусова, безумные светодиодные конструкции, подобные тем, что появляются на столичных улицах зимой, – Серебренников смеется над московским “светом”. А вместе с ним – и зрители. На премьере в зале сидел сам Роман Абрамович – с обычным народом, не в VIP-зоне. Интересно, в ком из героев он узнал себя?..

Источник публикации Дни.ру

«Чаадский» и другие. Серебренников как оперный режиссер: 5 работ режиссера в музыкальном театре. Газета.ру, Александра Борисова, 01.06.2017

Запись В «Геликон-опере» состоялась премьера постановки Кирилла Серебренникова «Чаадский» впервые появилась Музыкальное обозрение.

Автором идеи создания оперы стал известный художник и продюсер, заслуженный деятель искусств России Павел Каплевич. Музыкальный руководитель и дирижер-постановщик – заслуженный артист России Феликс Коробов, художник-постановщик – Алексей Трегубов. Премьерная серия «Чаадского» пройдет с 1 по 4 июня 2017 года на сцене зала «Стравинский».

«Всегда приятно начинать что-то новое, а этот проект – совершенно новый по всем составляющим. Это редкий случай оперы, написанной нашим современником, – говорит Кирилл Серебренников. – Мне кажется, это очень важное человеческое и гражданское высказывание о том, что сейчас происходит в России, в Москве, что происходит с человеком определенных взглядов, определённого направления мысли, сознания, это слепок наших сегодняшних настроений, чувств, сомнений».

Не случайно фамилия главного персонажа созвучна фамилии главного героя знаменитого произведения Грибоедова. Чаадский – Чацкий – Чаадаев. Связь между вымышленными героями и авторами «Философических писем» и «Горе от ума» абсолютно логична и закономерна. «Мой Чаадский – синтезированный персонаж. В комедии Грибоедова не только он сам был прототипом своего героя – автор имел в виду и Петра Яковлевича Чаадаева, – объясняет композитор Александр Маноцков. – И этот анекдот, что человека сочли сумасшедшим, взят из жизни: Чаадаева объявили сумасшедшим, когда он написал свои «Философические письма». Но мы использовали и другие литературные первоисточники – последний монолог из «Записок сумасшедшего» Гоголя, персидскую поэзию… Для меня огромное значение имел роман «Смерть Вазир-Мухтара» Юрия Тынянова. В нем присутствует важнейший мотив, что человек из душной, давящей со всех сторон чиновно-служебной действительности вырывается в совершенно другую жизнь, выскакивает, как в форточку и… гибнет. А Чаадский, мой персонаж, сходит с ума. Он действительно сходит с ума. При этом он сходит с ума по-настоящему, но этого никто не понимает, и сумасшедшим его объявляют по совершенно другому поводу».

При создании оперы Александр Маноцков использовал темы грибоедовских вальсов ми-минор и ля-бемоль мажор, которые вплетены в музыкальную ткань оперы на протяжении всего действия. Еще одна деталь – автором костюмов стал сам Кирилл Серебренников.

«Хотя у нас с Алексеем Трегубовым решение образовалось легко, сделать наш спектакль будет совсем непросто. Я знаю, что в любом другом музыкальном театре Москвы и России это было бы невозможно, – считает режиссер-постановщик. – Это возможно только в «Геликоне».

«Это очень русская, очень московская история,– подчеркнул режиссер. – Есть два мира: мир успешных, богатых людей, живущих в хороших домах, в прекрасных условиях, занимающихся своими спа-процедурами, милыми любовными интригами,  одетых по последней моде. И есть другой мир людей, живущих в грязной земле. Они, как атланты, держат поверхность, по которой в белых шикарных костюмах счастливо ходят успешные и богатые. Мы часто забываем, из чего состоит наша удобная жизнь, и за чей счет мы счастливы, успешны, улыбчивы и рады. Но господин Чаадский, господин Чаадаев и господин Грибоедов напомнят нам об этом».

Источник публикации “Геликон-опера”

Запись Премьера оперы «Чаадский» в «Геликон-опере» состоится в первые дни лета впервые появилась Музыкальное обозрение.

Автором идеи создания оперы стал известный художник и продюсер, заслуженный деятель искусств России Павел Каплевич. «Это замечательный человек, реинкарнация Дягилева, – считает композитор Александр Маноцков. – Человек с кроссдисциплинарным чутьем. Это же свойство личности отличало Дягилева – у него было это ощущение «цайтгайста» – духа времени в искусствах. Павел и сам талантливый художник. Он же – соавтор моего либретто».

Кто из нас не помнит бунтаря Чацкого, героя поэмы Александра Грибоедова «Горе от ума»? Классика всегда актуальна, но в обрамлении современной музыки и смелой режиссуры на сцене «Геликон-оперы» вечный сюжет заиграет новыми красками. Не случайно фамилия главного персонажа созвучна фамилии главного героя знаменитого произведения Грибоедова. Чаадский – Чацкий – Чаадаев – Грибоедов. Связь между вымышленными героями и авторами «Философических писем» и «Горе от ума» абсолютно логична и закономерна.

Выдающийся писатель, композитор, дипломат Александр Сергеевич Грибоедов прожил короткую, но яркую жизнь. Автор бессмертной комедии «Горе от ума» и любимейшего миллионами «грибоедовского» вальса внес огромный вклад в развитие русской дипломатии, но трагически погиб в возрасте 34 лет. Реплики персонажей «Горе от ума» разлетелись по всему миру на цитаты, а вальсы, особенно ми-минор, узнаваемы слушателями с первых нот.

«Мой Чаадский, – синтезированный персонаж. В комедии Грибоедова не только он сам был прототипом своего героя – автор имел в виду и Петра Яковлевича Чаадаева, – говорит композитор Александр Маноцков. – И этот анекдот, что человека сочли сумасшедшим, взят из жизни: Чаадаева объявили сумасшедшим, когда он написал свои «Философические письма». Но мы использовали и другие литературные первоисточники – последний монолог из «Записок сумасшедшего» Гоголя, традиционную персидскую поэзию…Для меня имел огромное значение роман «Смерть Вазир-Мухтара» Юрия Тынянова. В нем присутствует важнейший мотив, что человек из душной, давящей со всех сторон чиновно-служебной действительности вырывается в совершенно другую жизнь, выскакивает, как в форточку и… гибнет. А Чаадский, мой персонаж, сходит с ума. Он действительно сходит с ума. При этом он сходит с ума по-настоящему, но этого никто не понимает, и сумасшедшим его объявляют по совершенно другому поводу…».

При создании оперы «Чаадский» Александр Маноцков использовал темы грибоедовских вальсов ми-минор и ля-бемоль мажор, которые вплетены в музыкальную ткань оперы на протяжении всего действия. Своей призрачной иллюзорностью счастья и хрустальной грустью они пронизывают все действие оперы, создавая ощущение контрастности и многомерности происходящего на сцене. «То, что мы придумывали с Павлом Каплевичем, и про что я писал музыку, – это ситуация двух видов несвободы: несвобода сознательная, и несвобода попытки от нее оторваться, ведь, когда все время борешься с одним и тем же, ты начинаешь бороться одинаково, что создает своего рода рутину. И только в конце оперы мой Чаадский приобретает собственный голос. Не доктринерский (потому что он – по сути доктринер, все время говорит какие-то максимы и проповедует). Он вдруг становится живым теплым человеком», – признается композитор. О том, как это произойдет, мы узнаем уже скоро. Репетиции в театре начались, подготовка к премьере идет полным ходом. Премьерные показы состоятся 1, 2, 3 июня в 19 часов, 4 июня – в 16 часов.

Источник публикации Геликон-опера

Запись В первый день лета в Геликон-опере состоится премьера оперы А. Маноцкова «Чаадский» впервые появилась Музыкальное обозрение.