В свободном парении

Обескровленная в сезоне 2019/20 уходом художественного руководства, Пермская опера собралась, перегруппировалась и провела оперный сезон 2020/21 так, что все взгляды были прикованы только к ней. Ставка на имена, известные прежде всего вне оперного мира, оправдалась на все сто: «Дон Жуан» нового главного режиссера театра Марата Гацалова, «Любовь к трем апельсинам» Филиппа Григорьяна и особенно «Кармен» Константина Богомолова получили такой резонанс, что театру впору уже было бы опочить на лаврах. Но Пермская опера, с Курентзисом или без него, — один из амбициознейших театров страны. И вот под занавес сезона театр решил выпустить еще одну премьеру — «Иоланту» Чайковского.

Новую постановку стали анонсировать только с марта, до того ее в планах не было. Премьерные даты установили так, чтобы они не пересекались с датами Дягилевского фестиваля (тот шел с 11 по 20 июня). Пермский театр в этом году не проводил у себя мероприятий фестиваля, но о полном разрыве отношений речи нет: фестиваль всюду позиционируется как проект театра, и театр печатал фестивальные буклеты и программки, а также брендировал свой фасад дягилевскими баннерами. В дни фестиваля в театре не было мероприятий для публики — так что у труппы было время поработать над «Иолантой».

Вот тебе лютики, вот васильки

После бьющих через край провокаций «Кармен», усердных заигрываний с массовой культурой в «Любви к трем апельсинам» и театра арт-объектов в «Дон Жуане» – «Иоланта» послана пермскому зрителю как передышка. Она прохладна, прозрачна и пуста – во многих смыслах. Марат Гацалов отправляет всех героев оперы блуждать в темноте, где каждый видит, хотя скорее не видит что-то свое, а подлинный контакт и близость нереальны. Пустоту черного кабинета, время от времени заполняемого дымом, разбавляют лаконичные декорации Ксении Перетрухиной: с колосников опускаются фигурки голубей, их сменяют столбы из елочных гирлянд, затем неоновые буквы; в дуэте Иоланты и Водемона частокол из сотен роз, нанизанных на лески, захватывает все зеркало сцены и доминирует над героями — в остальном же сценография лишь подчеркивает преобладание тьмы. Тьма побеждает и в финале, когда оранжевый прожектор за спиной прозревшей Иоланты закрывается черным диском.

Все персонажи одеты в стерильное белое (художник по костюмам Леша Лобанов); стерильными кажутся и их мысли и чувства. Буквальной пандемийной стерильности в спектакле, правда, нет — артисты не связаны соблюдением социальной дистанции. Хор поет из-за кулис, как если бы подчинялся европейским карантинным ограничениям, но для финала все равно выходит на сцену.

Гладкая по форме, «Иоланта» вяла по динамике и в итоге пресна по содержанию. Да, можно создать видимость современного спектакля, применив внешние атрибуты режиссерской оперы (самые очевидные из них сводятся к отсутствию: исторических костюмов, обилия декораций, следования ремаркам). Но произведенный с помощью нанотехнологий нафталин остается нафталином.

Для чего у вас блестят безжизненные очи?

Изящная абстрактная малофигурная картина, выставленная на пермскую сцену, слишком мелка, чтобы вместить партитуру «Иоланты». У хороших опер есть такое свойство: каждой эпохе они предлагают вопросы, актуальные именно для нее. Сделать «Иоланту» хорошенькой декоративной игрушкой можно, почему бы и нет. Но до чего же жаль, что за бортом остается острая полемическая проблематика, которую можно было бы извлечь из этой оперы именно сейчас. Ведь в «Иоланту» как несущая конструкция встроен эйблизм, к которому мы уже не можем относиться так же, как в XIX веке, и соображения об аллегоричности слепоты помогают мало. Патриархальность, токсичная маскулинность, токсичное родительство, диктат социальных условностей — Чайковский сам не представлял, какую пищу его опера даст сегодняшней левой критике, ну да и не был обязан. Это сегодняшние интерпретаторы могли бы не закрывать глаза на темы, которые сами идут в руки. Марат Гацалов предпочел закрыть. Как поется в песне, благость Божья бесконечна, если мир и в мрак одет.

Компенсация слухом

Герметичности и необязательности происходящего на сцене противостоит оркестровая яма. Главный дирижер Артем Абашев не подыгрывает режиссеру в его игре в отстраненность и берет на себя ответственность за диалог с залом. Гацалов держит зрителя незрячим — Абашев предлагает ориентир в самый раз для незрячего: слуховой. Его интерпретация деятельна, динамична, максимально далека от стерильной созерцательности. Эйблистское светопоклонничество коллективного патриархата, который пытается переломить героиню об колено, воплощается в маршевых ритмах; струящимися темпами бегут колебания Иоланты, которая в одиночестве противостоит миру, состоящему из тьмы, лжи и давления; Эбн-Хакиа, играющий на стороне конвенционно-правильного, выдает себя монотонностью вязи своего монолога; глоток свободы — один раз за всю оперу — позволяют вдохнуть стоящие впритык арии Роберта и Водемона. Упругим танцевальным шагом Абашев планомерно ведет зрителя к черному ужасу финала.

В составе, выходившем на сцену 26 июня (Иоланта — Элона Коржевич, Водемон — Сергей Кузьмин, король Рене — Гарри Агаджанян, Роберт — Константин Сучков, Эбн-Хакиа — Александр Погудин), никто не требовал скидок, а возможность спокойно петь лицом лицом в зал позволяла зрителям разбирать слова. Но Пермь зря не делает титры к русскоязычным операм: самая совершенная дикция любых певцов все равно не спасает в ансамблях, так что текстом на табло спектакль не испортишь.

Предъюбилейный 149-й сезон Пермская опера закрыла 30 июня вечером балета. О новом сезоне пока известно только, что откроется он уже в августе показами все той же «Иоланты». Ждем дальнейших анонсов — и новых постановок Абашева.