Трогательно-фамильярны первые разделы, повествующие о ранней жизни героя: «Детство – гениальная пора» (цитата из самого Мацуева), «Первая учительница» (Любовь Семенцева), «Между Иркутском и Москвой», «ЦМШ со спортивным уклоном» (откуда взялась любовь к футболу), «Новые имена» (и начало международной карьеры), «К Наседкину под крыло» (поступление в консерваторию к Алексею Наседкину, соответственно), «Доренский – второй отец» (переход к педагогу Сергею Доренскому), «Через Хамамацу – к Конкурсу Чайковского» (о первых международных конкурсах в карьере Мацуева).

Тон автора почти не меняется, когда герой взрослеет, матереет, копит репертуар, уходит в политику: разделы «Сам себе импресарио», «От Грига к Щедрину», «Трудная любовь: Шуберт, Брамс… Шопен?», «Пианист и дирижеры», «Когда музыка – отдых», «Не кочегары мы, не плотники», «Все настоящее – с мелодией», «Играю для всех – доверяю двенадцати»…

В большом разделе «Голоса…» собраны монологи родных, коллег и друзей: высказались отец героя Леонид Мацуев и жена Екатерина Шипулина, пианисты Сергей Доренский, Павел Нерсесьян, Николай Луганский, Екатерина Мечетина, композитор Родион Щедрин, продюсеры Давид Смелянский и Анна Матисон, дирижеры Валерий Гергиев, Юрий Темирканов, Михаил Плетнев, Владимир Спиваков, Юрий Башмет, Александр Сладковский, Зубин Мета, Пааво Ярви, Юрий Симонов, виолончелисты Александр Князев и Борислав Струлев, режиссер Галина Волчек, футболисты Станислав Черчесов и Валерий Кечинов.

Об авторе

Сергей БИРЮКОВ (1950)

Музыкальный критик и журналист. Выпускник Московской консерватории как музыковед-теоретик. Кандидат искусствоведения (1980), тема диссертации «Импровизационность в музыке и ее стилевые типы».

Проходил срочную военную службу в Ансамбле песни и пляски МВД СССР. В 1974 участвовал в мимансе театра Ла Скала во время его гастролей в Москве (спектакли «Аида» и «Симон Бокканегра»). В 1975 поступил на работу в Союз композиторов СССР.

С 1988 – музыкальный обозреватель центральных газет («Правда» и т.д.), с 1991 сотрудничает с газетой «Труд» (с 2011 – редактор отдела культуры). Публикуется в таких изданиях, как «Музыкальная жизнь», «Музыкальные сезоны»,

«Играем с начала», «Российская газета», «Новые известия», «Независимая газета», блог «Петербургского театрального журнала». Среди публикаций – интервью с Галиной Улановой, Галиной Вишневской, Георгием Свиридовым, Евгением Светлановым и другими выдающимися деятелями искусства.

Автор книг «Николай Петров. Творческий портрет» (М., Музыка, серия «Мастера исполнительского искусства», 2006) и «Роман с контрабасом. Творческий портрет Григория Ковалевского» (М., Музыка, 2013).

Был гостем программ «Смотрим» и «Искусственный отбор» на радио «Культура». Друг семьи Родиона Щедрина и Майи Плисецкой, автор ряда интервью с великой балериной. Фотограф, занимается репортажной съемкой музыкальных событий.

Член Союза композиторов России и Ассоциации театральных критиков.

Эксперт фестиваля «Золотая маска»-2020.

Из книги

— Дело совершенно не в том, хвалит меня критик или ругает, — говорит Денис. — В конце концов понятно — элемент субъективности неизбежен, и успех у критиков, и даже стоячая овация зала имеют мало отношения к той оценке, которая у тебя внутри. <…>

На самом деле не слишком люблю разбирать свою игру, слушать собственные записи… Для меня концерт прошел — все, он уже остался в истории. Но важно, каким будет следующий концерт, — а вот для этого «разбор полетов» необходим. И ты обращаешься к прессе, ища в ней подсказку, как реально сделать исполнение лучше.

Возьмите вы Энтони Томмазини — одного из самых авторитетных критиков мира, который написал в «Нью-Йорк таймс», наверное, два десятка ревью на мои концерты. Памятна его статья про «Картинки с выставки» — с подробнейшими замечаниями по темпам, по степени отражения в фортепианной игре оркестровых тембров: например, он расслышал «саксофон» в «Старом замке», а где-то ему этой оркестральности не хватило…

Очень полезный отзыв, который я внимательнейшим образом изучил и потом что-то пересмотрел в своей интерпретации, которая от этого, на мой взгляд, стала лучше…

Еще очень важно, что к такой критике прислушивается не только исполнитель — ее потом читает та же публика, ее читают и концертные менеджеры. <…> Другой вопрос — как этим пользуется тот или иной конкретный критик. Но в любом случае это говорит о высоком авторитете музыкальной журналистики.

К сожалению, в России ничего даже отдаленно напоминающего этот авторитет нет. Тяжелый удар по критике нанесли, считает Денис, 1990-е, когда и выдвинулось большинство из ныне обретающихся в профессии людей.

***
<…> О том, кстати, что антироссийские настроения – не стихийная волна, а направляемая сверху кампания, Денису говорили сами западные журналисты. <…> Крупная немецкая газета, музыкальный обозреватель которой признался ему: существует установка начальства: «топить» Россию как только возможно. Даже если данный сюжет не имеет к ней отношения – лишнее упоминание в негативном тоне российских деятелей, тем более тех, кто как-то ассоциируется с властью и Путиным, приветствуется. Политика пролезает всюду, даже в «независимую» прессу об искусстве…

***
Ну так зачем Мацуеву эта близость к власти, которая может дать повод для кривотолков в мировой прессе? Зачем многолетнее участие в Совете по культуре при Президенте РФ?

– Дело не в близости к власти, – отвечает Мацуев, – а в том, чтобы мы могли этой власти говорить о наболевшем. <…> У меня, кстати, ни оркестра, ни театра нет, мне ни к чему просить на них гранты. На все мои концерты ищу финансирование сам, конечно, где-то помогает и государство, но в основном это поддержка моих друзей-спонсоров. Но о злободневных моментах того же образования нужно говорить. Кроме того, Совет по культуре решает распределение Госпремий… <…>

Не любит он и электронные книжки.

Само «перелистывание» картинки на дисплее вызывает неприятные ассоциации – вроде человек сгоняет надоедливую букашку, а она не желает сгоняться. Книги для него – если не говорить о русской литературной классике, которая в основе, конечно, прочтена вся, – это помощь в музыкальной работе. <…>

Например, чтение очень помогло в постижении сонаты «Данте» Листа. Это было в ноябре 1996 года. Сначала Денис разделял распространенное мнение, будто это сочинение второго ряда, особенно по сравнению с Сонатой си минор: много-де грохота, форма непонятная… Но услышал исполнение Софроницкого, которое заворожило, хотя и было сделано любительски на каком-то концерте, со всем неизбежным в таких случаях техническим браком: иной слушатель вытерпит три минуты – и выключит. Но Денис выдержал это «испытание трех минут», и музыка буквально пригвоздила его к стулу. Стал читать о Листе, о Софроницком – и так была достигнута исполнительская победа. Первый значительный успех за время обучения у Павла Нерсесьяна. Денис до сих пор помнит сказанные тогда ассистентом Доренского слова: «Я впервые за полгода почувствовал, что ты понимаешь, о чем я тебе все это время говорил – о необходимости услышать здесь сквозное развитие».

Потом был период, когда юноша увлекся письмами Прокофьева. Впрочем, это же чтение убедило его, что не все подробности повседневной жизни композитора имеют отношение к глубинам его творчества, какие-то, наоборот, уводят в сторону. И самое важное – все-таки вслушивание в музыку, выработка собственного к ней отношения.

А в художественной литературе – как и в изобразительном искусстве – никакие современные бестселлеры не сравнятся для Мацуева с классикой. Особенно с Чеховым:

– Всю недавнюю американскую поездку не выпускал из рук томик Антона Павловича. <…> Хотя американскую публику люблю, я вам рассказывал о ее исключительной доброжелательности, после каждого концерта – стоячая овация. Вне зависимости от того, как ты сыграл. Подходят потом зрители <…>, допустим, к Темирканову и говорят ему: «О, маэстро, это было удивительное шоу…» – понимаете, для них это шоу (слово show в английском языке обозначает любое выступление безотносительно его содержания – «МО»), а он Шостаковича сыграл!

В такие моменты очень важно поддержать в себе, как говорят, идентичность. И Чехов в этом удивительно помогает.

Погружает во что-то такое, что возвращает тебя даже не домой – потому что в современной России это тоже почти исчезло: в атмосферу тонких человеческих отношений, глубоких мыслей, кристального языка. В темпоритм подлинных чувств. <…>