Однажды Всеволожской заметил в письме Погожеву: «Написать бы новые записки из Мертвого дома, но не сибирского, а того, что на площади стоит с колоннами и с четверкой на крыше» (26 мая 1886 г. РИИИ, ф.44, оп.1, д.57, л.10). Погожев как мог исполнил это пожелание.

Владимир Петрович Погожев (1851–1935) был деятельным администратором — вся первая часть его воспоминаний посвящена технической стороне театральной жизни и, нужно признать, по ценности и детальности сведений этот документ не имеет равных. Он не только всесторонне описывает саму реформу императорских театров, им же и проведенную, — в административном, финансовом и хозяйственном аспектах, но и дает подробный анализ каждой стороны театральной жизни: он объясняет с цифрами в руках, чем была вредна монополия, дарованная императорским театрам и приучившая их зарабатывать не представлениями, а продажей разрешений на чужие постановки (гл. 1); с таблицами он демонстрирует как изменились с реформой оклады артистов и гонорары авторов (что существенно поощрило, в частности, русских композиторов), здесь же изложены изменения в русской оперной труппе, которая «занимала прежде приниженное положение», а при реформе была расширена и переведена в Большой театр (гл. 2).

Погожев рассказывает об учреждении декорационного сарая, позволившего не изготавливать новые декорации к каждому новому спектаклю — это было ново, до того театр тратил на оформление больше, чем зарабатывал. Он описывает эволюцию театрального освещения от пожаров при свечах до динамо-машины, а также — реформу пожарной части, водопроводной системы и отопления; он излагает приемы, при помощи которых дирекция смогла потеснить перекупщиков билетов, — а они наносили большой урон доходам театра (гл. 3). Театральная реформа, которая в документах министерства двора выглядит скаредным сокращением штатов, в описании Погожева предстает глобальной сменой всей модели развития театра: от перехода с трехмерных декораций к рисованным, до приглашения модных закройщиц в костюмерное отделение и упорядочения нотных запасов в стенах Центральной музыкальной библиотеки (гл. 4).

«Энциклопедия театральных штатов»

Вторую часть книги — «Силуэты личного состава» — составляют характеристики сотрудников, с которыми Погожеву довелось сталкиваться.

С педантизмом они разделены на группы: от министров двора (гл. 5) до бухгалтера (гл. 7), причем И.А. Всеволожскому отведена отдельная глава, в которой нашлось место для рассказа о вкладе директора в развитие русской оперы и балета (гл. 6). Каждое описание включает оценку профессиональных способностей, личную характеристику и, как правило, бытовые анекдоты. Хотя некоторые истории из этого раздела об авторах (гл. 8), актерах (гл. 9), певцах (гл. 10) можно найти в мемуаристике, сам раздел представляет собой внушительную и пристрастную энциклопедию театральных штатов последней четверти XIX века. Погожев заканчивал книгу в казахской ссылке и накануне ее, когда почти все, кого он упоминает, уже были мертвы, и оценки, которые он расставляет своим героям, воистину залетейские.

Тут же заметно, что автор был на короткой ноге с оперным составом, анекдотов о котором множество, а к балету был равнодушен, «ибо буквально засыпал на нем». Предпоследняя, одиннадцатая, глава и состоит из совсем уж кратких характеристик балетного и оформительского состава — сам автор отсылает читателей к неопубликованному очерку о декораторах «Три мушкетера» (РИИИ, ф. 44, оп. 1, д. 7).

Третья часть, открывающаяся главой «Памятное в эпоху 1882–1900 годов», задумывалась, очевидно, как описание успешных постановок, ярких конфликтов и т.п. В таком виде книга получала бы законченность как рассказ о технической организации театра, о личном составе и о результатах работы, или как пишет Погожев во вступлении — «о некоторых эпизодах театральной жизни в упомянутое десятилетие». Этот раздел остался в публикации и чистовой рукописи незавершенным.

Послесловие

Несмотря на ценность введения в оборот записок Погожева, издание обладает существенным недостатком — в нем практически отсутствует научная сторона.

Неприятности начинаются с предисловия А.В. Ипполитова, где сообщается, что «рукопись В.П. Погожева, скорее всего, не сохранилась». Это совершенно неверно. В Российском институте истории искусств эта рукопись и находится. Если входить в детали, то в РИИИ хранится обширный фонд Погожева (Ф. 44) и в описи имеется дело № 1, состоящее из разделов а, б, в, г. И если дело 1а представляет собой беловой список, выполненный сыном Погожева, то дело 1б и есть окончательная авторская рукопись с множеством правок, — с нее сын автора, Л.В. Погожев, и сделал несколько копий. Дело 1в — это авторские черновики к той же книге. А в разделе «1г», между прочим, находятся под общим заголовком «Силуэты театрального прошлого» разные наброски, не вошедшие в окончательный текст: «Закулисная кухня», «Отравление рампой», «Театральные врали» и т.д. При достаточной усидчивости из этих материалов и можно восстановить третью часть книги, не написанную Погожевым набело. (Для полноты можно добавить, что фонд Погожева (143 ед.) включает в себя, кроме неопубликованных его сочинений, многолетнюю переписку Погожева со Всеволожским, Всеволожского с министром двора Воронцовым-Дашковым и множество других интересных документов.)

К слову сказать, в РИИИ каждое архивное дело имеет лист учета посетителей и, как можно видеть по записям, Н.Ю. Духавина работала с беловой рукописью Л.В. Погожева, но рукописи В.П. Погожева (т.е. дела 1б, в, г) не открывала. Фамилии Ипполитова в учетных записях этих дел нет, из чего можно понять, что он пишет о несохранившейся рукописи с чужих слов.

Исключив из своего поля зрения коллекцию Зубовского института, Н.Ю. Духавина — правнучка В.П. Погожева — издала его мемуары как семейный документ. Сам текст набран весьма добротно (за исключением иноязычных слов), и, насколько можно судить, он отличается от беловой копии из собрания РИИИ только мелочами. Однако никакая научная подготовка текста не проведена. Публикация лишена всякого научного аппарата, указателя имен, архивных справок и проч. — что неудобно в книге, где на страницу в среднем приходится по 3–4 имени и названия постановок.

Примечания даны зачастую крайне наивные. Подробно разъяснено, кто такие Гименей и зоил, что такое жупел и паллиатив, причем в пояснение Гименея в примечании целиком приведена ария Онегина. При всем этом изобилии не прокомментированы места, которые могут вызвать (и, видимо, вызвали) затруднения у неспециалиста: например, почему автор называет 1880-е «эпохой спящих дев» и что же значит загадочное немецкое слово «коше», употреблявшееся А.Н. Островским? Редактором педантично восстановлены первые цифры в датах («[1]880-е»), но не имена — декоратор Иванов, машинист Роллер, танцовщик Кякшт и десятки других, упомянутых Погожевым театральных деятелей, так и остались безымянными в буквальном смысле.

Часть подстрочных комментариев носит анекдотический характер: к словам Погожева о том, что «Теляковский… слыл ценным тапером в высшем обществе», сообщается, что тапер — это музыкант, играющий за плату на танцевальных вечерах. Вряд ли В.А. Теляковский действительно подрабатывал на танцах. «Beau et bête comme Frederiks» разъясняется как «красив и чудовищен», хотя сам Погожев тут же без обиняков пишет, что красавец барон Фредерикс особенно умен не был. Тут же esprit de conduite (умение приспосабливаться) переведено как «умение вести себя». Последние две оплошности особенно досадны, потому что этот фрагмент текста был опубликован с подробным комментарием 17 лет назад (Из фонда Погожева: письма и воспоминания. / Публикация Т.Д.Золотницкой // Из фондов Кабинета рукописей РИИИ. СПб.: 1998. С. 23-54.)

Отсутствие у редактора текстологических навыков, отказ от сравнения рукописей неизбежно приводят к досадным оплошностям: замужняя фамилия меццо-сопрано Долиной — Горленко ошибочно прочитана как «Тарленко», а в примечании эта ошибка безосновательно приписана автору. Нехватка музыкального образования заставляет комментировать реплику дирижера Направника «Возьмите С (це)» разъяснением о чешском акценте, — очевидно, редактор счел, что «це» (т.е. нота до) — это «si», произнесенное с чешским акцентом. В другом случае сообщается, что кантор — это певчий в синагоге, — таких вздорных сведений не содержится даже в Википедии!

Перечисленные недостатки не столько отравляют радость от появления книги, сколько свидетельствуют о наступлении новой эпохи: доступность архивов и книгоиздания открывают дилетантам доступ в сферу, прежде весьма закрытую и малоконкурентную. На стороне дилетантов — личная заинтересованность в предмете (чем не всегда могут похвастать специалисты), свобода от стереотипов, старание и — как мы видим — мобильность.

Ни РИИИ, ни другие профессионалы не спешили с изданием этих мемуаров — их опередил любитель. Я, однако, не считаю, что это издание закрывает дорогу научной публикации: В.П. Погожев до сих пор малоизвестен, книга его мемуаров послужит популяризации его имени (пусть ему и не нашлось места на обложке), и подстегнет к труду и профессионалов, и дилетантов. Книга быстро разойдется и также быстро развалится на страницы, поскольку по скромности бюджета не прошита на нитку, а поставлена на клей.