По следам Мишеля: детство, отрочество, юность

По следам Мишеля: детство, отрочество, юность
Маковский К.Е. (1839—1915) «Портрет М.И. Глинки», 1870 (фрагмент)

В XXI веке Михаил Иванович Глинка попал в парадоксальную ситуацию, о которой уже немало написано. Едва отбушевали страсти по поводу двух либретто «Жизни за царя» / «Ивана Сусанина», как его сочинения стали отступать с театральных и концертных сцен. А вот литературы о Глинке, напротив, все больше и больше. Достаточно назвать четырехтомник С.В. Тышко и С.Г. Мамаева «Странствия Глинки» (2000, 2002, 2011, 2015); исследование Е.М. Петрушанской «Михаил Глинка и Италия: загадки жизни и творчества» (2009); издание альбома карикатур Н.А. Степанова (2005); серию сборников по конференциям в селе Новоспасском, биографию Е. В. Лобанковой, вышедшей в серии «Жизнь замечательных людей» (2019), не говоря о многочисленных журнальных статьях разных авторов. Объем известных фактов значительно вырос и подталкивает к пересмотру некоторых взглядов. Научная мода на романтическую оперу сегодня снова и снова привлекает внимание к творцу «Сусанина» и «Руслана», а широкое распространение музыки композиторов русского классицизма — Березовского и Бортнянского, — постепенно освобождает Глинку от неподъемного ярма «первого классика русской музыки».

В этом ряду — и монография доцента кафедры русской музыки Санкт-Петербургской консерватории, кандидата искусствоведения Сергея Фролова, названная просто — «Глинка».

От суровости к реальности

Первая часть исследования называется «Детство в Новоспасском (1804–1817)» и начинается весьма сурово. В разделе «От автора» без обиняков сказано, что Глинка жил «в условиях торжества воинствующей посредственности, удушавшей своей корпоративностью все талантливое, творческое, живое и неподвластное насаждаемым сверху верноподданническим инстинктам, ибо происходило в России эпохи застойного правления коронованного жандарма Николая I». К счастью, реальная жизнь всегда вносит коррективы. Знакомясь (уже во второй части) с петербургскими родственниками, отнюдь не удушавшими Глинку, а напротив, опекавшими его в юности и позднее, мы среди прочих встречаем троюродного дядю с материнской стороны Александра Васильевича Казадаева. Сей муж сделал карьеру в Сенате и Главном правлении училищ:

Фролов С.В. Глинка (М.И. Глинка в XXI веке. Новый взгляд на личность и творчество). Часть I. Детство в Новоспасском (1804–1817)
СПб.: «Нестор-История», 2019. – 115 с. Тираж 300

Глинка (М.И. Глинка в XXI веке. Новый взгляд на личность и творчество). Часть II. В благородном пансионе (1818–1822)
СПб.: «Нестор-История», 2019. – 210 с. Тираж 400

«Приобретенный в этих службах авторитет послужил основанием для Николая I в 1826 назначить Казадаева в качестве представителя от Сената “членом Верховного уголовного суда по делу декабристов”. Стоит также обратить внимание и на то, что в 1826 Казадаев “получил секретное высочайшее повеление заменить министра финансов при торгах на питейных откупах”. В этом случае он мог быть весьма полезным для Ивана Николаевича Глинки [отца композитора], чьи доходы главным образом как раз и давала его деятельность “винного откупщика”». Помогавший Глинкам слуга «коронованного жандарма» и враг декабристов обрисован в книге всецело положительно.

Предисловие к первой части, посвященное разбору музыковедческой литературы, не менее сурово. Если композитора не понимали при жизни, то после его смерти ситуация не улучшилась, и всякая эпоха чем-нибудь перед Глинкой да провинилась. Дабы не впасть в пессимизм, поскорей перевернем страницы и двинемся дальше: нас ждет идиллия…

Среди оранжерей

Все биографии Глинки — в той или иной степени комментарии к его «Запискам». Здесь цитаты из «Записок» удачно дополняются цитатами из обаятельных воспоминаний сестры композитора Людмилы Шестаковой. В первых двух частях книги Фролова детство и отрочество гения рассматриваются неторопливо, с длительными остановками на некоторых фактах и вольготно расположенными отступлениями. Этими вольностями биография Глинки, запланированная в одиннадцати частях, несколько напоминает девятитомный роман Лоуренса Стерна «Жизнь и мнения Тристрама Шенди, джентльмена»…

Мы привыкли читать, что отец Мишеля (как Глинку называли в семье) был помещиком «средней руки». То же можно прочесть и в новой книге, однако тщательно собранные автором факты говорят об ином. Число заводов, роскошь дома, садовые затеи, оранжереи — «1-я цветная, 2-я лимонная, 3-я персичная, 4-я абрикосовая и 5-я ананасная», – всё говорит о том, что нигде не названное число крепостных, находившихся под рукой Ивана Глинки, было типичным скорее для крупного землевладельца. Спасаясь от нашествия французов, Глинки уехали в Орел в десяти экипажах. При отправке Мишеля на учебу в Петербург обоз, как показано в книге, вряд ли был менее представительным.

Сказочное детство в любящей семье, дарившей ребенку огромные возможности и ограждавшей его от неприятных столкновений с реальностью, возможно, объясняет и последующий взлет художественной фантазии Глинки, и его обидчивость, даже неоднократно педалируемую Фроловым неблагодарность к «этой гадкой стране», в которой идиллия с обретением самостоятельности так предательски закончилась.

В высшем обществе

Во второй части — «В Благородном пансионе (1818–1822)» — подробно раскрыты причины выбора именно этого учебного заведения – весьма дорогого и насквозь сословно-корпоративного. Благодаря дипломатическим и материальным усилиям отца Глинка и здесь обрел исключительные возможности. Рядом с его комнатой обитали явно полезные нервному ребенку голуби и кролики – не хватало только почтовых сов! Одна из деталей в советское время не обсуждалась, а здесь убедительно показана: у Глинки в пансионе был собственный крепостной слуга.

В этой части исследования обширнее всего цитируются воспоминания однокашника и друга Глинки Николая Маркевича. Прямая цель – показать неизвестные подробности школьного быта. Однако невольно сам собой возникает еще один результат: долгое чтение текста Маркевича, полного гадких подробностей и хвастливого самолюбования, ярко подчеркивает гениальную простоту «Записок» Глинки.

И конечно, нужно отметить блистательные экскурсы в область методики и стиля преподавания, позволяющие, например, ответить на вопрос: каким образом страстный танцор и автор «Вальса-фантазии» в школе «в танцах был плох»?

«Музыка — душа моя»

На страницах «Записок» Глинки разочаровывающе часто попадаются имена зарубежных композиторов второго и третьего ряда. Из песни слова не выкинешь: будущий русский классик рос не на Фомине, Пашкевиче и Бортнянском, не на Бахе и Бетховене, а на Мегюле, Буальдьё и Гировце. Их сочинения, еще недавно неизвестные, сегодня стремительно выходят из тени. В том или ином виде сегодня доступен уже весь репертуар Мишеля-пианиста: соната на основе одноименного концерта Штейбельта «Гроза» с ее пасторальным финалом; сухой концерт Цейнера в классическом стиле (видимо, первый из двух); вдохновенный романтический Второй концерт Гуммеля — новинка, прямо ведущая к концертам Шопена. Жаль, что, переиграв все это, Глинка не сочинил ни одного концерта для фортепиано с оркестром! Впрочем, карьера виртуоза по сословным причинам была для него закрыта.

Из этих залежей хорошо забытой музыки в книге Фролова подробнейше рассмотрен квартет с кларнетом финна Бернхарда Круселя. Проводится увлекательное расследование: что же в этом сочинении вызвало у ребенка «первое проявление музыкального чувства»? Также гипотетически установлена тема из оперы Вейгля «Швейцарское семейство», которую Глинка положил в основу не дошедших до нас вариаций.

Вести подобные расследования сегодня приходится буквально наперегонки со временем. Пока вторая часть исследования готовилась к печати, один из педагогов Глинки, «некто Оман (W. Aumann)», успел обрести кратенькую биографию: «Композитор Иоганн Фридрих Вильгельм Ауман (Johann Friedrich Wilhelm Aumann) родился в Германии в 1792 г., работал [учился? – А. Б.] в Берлине, в Риге, с 1801 г. в Санкт-Петербурге. Дата смерти музыканта неизвестна, но в библиотеках встречаются экземпляры нотных произведений этого автора, датированные 1819 г.» (Е. М. Букреева, Е. В. Мирошникова «Нотные издания первой трети XIX в. из библиотеки музея 1812 года в фондах ГИМа» // «Отечественная война 1812 года. Источники, памятники, проблемы», Бородино, 2018).

Конечно, композиторы первого ряда в книге не забыты. Рассмотрены вариации Глинки на тему из «Волшебной флейты» Моцарта, найдено доказательство знакомства Глинки-подростка с музыкой Бетховена: один из его педагогов Карл Цейнер оказался ярым бетховенианцем. Такой факт дорогого стоит.

По прочтении двух частей книги остается, как минимум, три загадки. Обучал ли К.А. Кавос с его ланкастерской системой (о которой сообщает А.А. Гозенпуд) Глинку пению или же «не нашел у него голоса»? Каковы могли быть импровизации юного музыканта, о которых восторженно сообщает Маркевич? И наиболее интригующая тех, кто связан с книгоизданием: почему издательство «Нестор-История» заявило авторами оригинал-макета двух частей исследования разных людей — при полной идентичности дизайна?