АУ | Каковы критерии отбора книг в издательстве «Новое литературное обозрение»?

ИП | Издательство «Новое литературное обозрение» — междисциплинарное. И это принципиальный момент. Мы пытаемся реализовать амбициозную задачу: способствовать возникновению российской гуманитарной школы. Мы находим традиции, которые уходят в советское прошлое, и устанавливаем новые, открывая новое знание, новые темы и новые научные языки. Первоначально речь шла только о филологии, а теперь охватывается широкий спектр направлений, которые между собой логически внутренне связаны.

Я сама формирую многие серии, и мне кажется, что отбор происходит зачастую интуитивно. Интуиция подкрепляет профессиональный поиск интересных, оригинальных работ. К тем, которые «вписывают» вербальный текст в мультидисциплинарное пространство. Поэтому растет интерес и к визуальности (у нас создана серия «Очерки визуальности»), и к музыкальной сфере. То есть разворачивается исследование разнообразных сфер художественной деятельности. Меня это всегда интересовало.

АУ | Какие музыкальные темы Вас интересуют?

ИП | В отечественной гуманитарной практике недавно стали появляться работы, посвященные музыкальной культуре. Активно развивается направление, посвященное исследованию звуков города. Меня радует, что возникают книги, в которых на высоком профессиональном уровне исследуется взаимоотношение музыки, литературы и политики. Одно из важных направлений — репрезентация академической музыки в советскую эпоху, то, как через классику выстраивалась идентичность различных групп. Например, эту тему развивает книга Марины Раку, которую ваша газета «Музыкальное обозрение» назвала «Книгой года» за 2014 год. Замечу, что в 2005 году в НЛО вышла очень важная книга Игоря Вишневецкого «Евразийское уклонение в музыке 1920 — 1930-х годов». В центре исследования автора — резкая критика западного модернистского проекта (и советского его варианта) со стороны пяти композиторов: Владимира Дукельского, Артура Лурье, Игоря Маркевича, Сергея Прокофьева, Игоря Стравинского, а также известного музыкального критика Петра Сувчинского.

Наш последний большой проект (в партнерстве с «Золотой маской») — трехтомник «Новая русская музыкальная критика 1993–2003». Вышло уже два тома: Первый посвящен опере 1990-х, второй — балету. В следующем году мы планируем издать третий, посвященный, концертам. Может быть, это самое мощное «вхождение» «НЛО» в музыкальную проблематику.

Я пыталась создать специальную серию музыкальных книг, но, честно говоря, мне кажется, что это невозможно. Данная область очень специфична, в ней свои способы коммуникации. Поэтому мы ограничиваемся тем, что регулярно выпускаем интересные культурологические исследования, которые находятся на стыке литературного и музыкального. Я это всегда приветствую.

Интеллектуальный голод

АУ | Возможно ли сегодня издание научной книги без гранта?

ИП | Это сложный вопрос. Зависит от книги, от конъюнктуры. Иногда неожиданно какая-то научная книга замечательно продается, и мы несколько раз допечатываем тираж. Как, например, книга Г.Е. Крейдлина «Невербальная семиотика» про язык тела. Она выдержала несколько переизданий. Видимо, она попала в точку научного интереса и используется уже как учебная литература. Такие книги окупаются, и все затраты на них возвращаются.

Есть книги, которые продаются очень плохо и медленно. Но не потому, что они плохие. Они отличные. Но либо эта тема еще широко не известна, либо читатель не знает, что книга вышла.

АУ | Интеллектуальные книги нужны только в Москве и Петербурге? Или есть спрос по России?

ИП | Они нужны везде! И значительно больше, чем в столицах именно в других российских городах. В провинции существует чудовищный интеллектуальный голод. Люди хотят покупать книги, есть библиотеки, которые хотят комплектоваться. Но книги туда не доходят. И хотя я делаю все возможное и невозможное для реализации наших книг по всей стране, но поступают они все равно очень выборочно, фрагментарно.

Проблема в том, что у нас книжная индустрия развалилась на сегменты, которые совершенно не связаны друг с другом. Отсутствует качественная информация о новинках, о том, по каким дисциплинам они вышли, отсутствует профессиональное рецензирование. У нас нет никаких «агрегаторов», которые аккумулировали бы эту информацию и предоставляли ее специалистам и библиотекам. Все фрагментировано. Разрушена дистрибуторская сфера. После 2008 года, когда разорились компании, продававшие издания в провинции, страна осталась без книг. Это главная и единственная проблема, которая, как мне кажется, стоит перед качеством книжного процесса.

АУ | Где возможно подобное аккумулирование информации?

ИП | Все кричат: «девяностые годы, ужас, ужас!» А на самом деле тогда любая уважающая себя газета — «Сегодня», «Коммерсант» и другие ведущие медиа — обязательно рецензировала книги. И не только художественную литературу, но даже журнал «Новое литературное обозрение». Благодаря этому и журнал, и наши книги оказались популярными. Создавалась репутация издательства, мы стали брендом. А сейчас практически полностью исчезли ТВ-программы о книгах, публикации в прессе…

Если бы мы начинали не в 90-е годы, а в нынешней ситуации, то у меня не получилось бы создать такого мощного и влиятельного издательства, каким сегодня является «НЛО».

Книжное Средневековье

АУ | Газета «Музыкальное обозрение» издала книгу про музыкальные конкурсы. Мне казалось, что она нужна, потому что сейчас огромный спрос на конкурсы. Мы ведем ассоциацию, в которой значатся около 130 конкурсов. Но я понимаю, что каждую книгу нужно чуть ли не руками отнести потребителю, заключить массу договоров, определить цены…

ИП | Да, это средневековье! Но так мы и работаем 20 с лишним лет. У нас огромное количество контрагентов в Москве и Петербурге. Из российских городов приезжают мелкие оптовики. В общем, это сложная ситуация, классика российской жизни.

Интеллектуальный уровень российских изданий вполне высок, мы не только дотягиваемся до мировых стандартов, но еще можем фору дать. Это мы хорошо знаем, потому что ездим на книжные ярмарки. Но на уровне индустрии — абсолютно пещерный век. Подобная ситуация гробит огромное количество хороших начинаний.

АУ | Издатель сталкивается с проблемой дистрибуции и рекламы. Но есть еще и книжные магазины. Как они ведут себя в этой сложной ситуации?

ИП | Магазины боятся брать интеллектуальные книги на долгое время. Есть такое понятие, как глубина рынка. Это время, за которое книга продается. И гуманитарные книги нашего издательства должны продаваться лет 10. Если нет кризисов и высокой инфляции, то в итоге лет через десять наше издание окупается и приносит доходы.

Выгодно, когда у издательства большой бэк-лист, то есть у вас в запасе много книг и они все понемножку продаются. Такая «работа» бэк-листа дает возможность интеллектуальным издательствам существовать.

Но наши магазины работают с гуманитарными книгами не более полутора лет. Дальше, если книжка уже устарела (то есть выпущена два года назад), ее не принимают на реализацию. Легко и быстро можно продать художественный или псевдохудожественный «хит», особенно если это связано с каким-нибудь медиа-скандалом. Но в рыночной нише нашей продукции действуют другие законы. Однако они не принимаются магазинами. Поэтому читательский спрос на нашу продукцию не удовлетворяется.

Проблемный рынок

АУ | Сколько у вас сейчас книг в активе?

ИП | Сейчас 500 книг в обороте. Мы могли бы значительно расширить ассортимент, переиздав многие книги, которые распроданы, но по-прежнему пользуются спросом. Но мы не можем позволить себе напечатать новый тираж, потому что через год их не возьмут на реализацию магазины.

Так что если говорить о рентабельности, то она возможна при правильном управлении. Но при этом должна нормально работать вся система: распространяется информация, действуют магазины, налажена дистрибуция.

АУ | Но в любом случае ниша интеллектуального книгоиздания не может быть рынком, так как она не приносит дохода.

ИП | Да, это очень проблемный рынок. Даже при идеальной работе всей системы, на целый ряд книг надо все равно искать гранты. Это нормальное явление. Так во всем мире. Проблема-то в том, что грантовая сфера в России невероятно уменьшилась. В 1990-е годы спасителем был фонд Сороса, который финансировал переводы книг, комплектацию библиотек, оснащал редакции журналов и издательства компьютерами. Например, благодаря Соросу мы купили в редакцию первые компьютеры.

АУ | Он поддерживал и креативные художественные проекты.

ИП | Да, совершенно верно. С издательской точки зрения, он поддержал и позволил выжить огромному количеству интеллектуальных издательств. Вышло около 300–400 книг переводной интеллектуальной и академической литературы за 2–3 года существования переводческой программы Сороса!

В Министерстве печати в 1990-е годы была создана программа поддержки культурной книги, в которой мы в свое время выигрывали много грантов по разным номинациям. Сейчас она «ушла» в псевдопатриотический китч, и наши книги теперь не получают поддержки. К сожалению, никаких других программ нет.

Надо сказать, что отдельные посольства ведут издательские программы, например, есть программа «Пушкин» во французском посольстве, очень активны скандинавские посольские грантовые программы. Но все равно, этих институций совершенно недостаточно для российского книжного рынка.

АУ | Еще существует РГНФ.

ИП | В этом фонде иногда бывают отчисления, но редко. За прошедшие годы должно было появиться большое количество программ с поддержкой переводов, но их нет. Как правило, они или закрыты, или не очень прозрачны. Непонятно, как можно в них попасть. И это тоже делает проблематичным наше существование.

Процесс издания

АУ | Вы берете уже готовую рукопись, фактически уже подготовленную к печати, или она дозревает в редакционном процессе?

ИП | Если нам предлагают еще недописанную рукопись, то я прошу прислать две главы для прочтения. В научной литературе сразу понимаешь, насколько автор действительно серьезный и знающий. Я говорю: «В принципе, интересует. Когда закончите книгу, присылайте». Человек присылает, и если я вижу, что получилась действительно важная книга, то мы печатаем ее.

Но мы обязательно сохраняем весь процесс серьезного научного редактирования, включающий несколько корректур.

АУ | Как Вы оцениваете уровень специалистов в этой сфере? Ощущается ли профессиональный спад?

ИП | Большая проблема с корректорами. Особенно корректорами, читающими научную литературу. Это умирающая профессия.

Редакторы находятся. Но редактор научной литературы — это не литературный редактор, который правит слог, а человек — практически коллега, который читает со знанием дела, профессионально разбирается в теме. Он дает важные советы. Найти такого специалиста всегда сложно, но пока за 23 года удавалось.

Серийное мышление

АУ | В Вашем издательстве в основном все книги располагаются в сериях. Почему?

ИП | Это нормальная практика. С развитием книгоиздания серийность становится очень важным моментом, она позволяет очерчивать концепцию. Создается один из важных принципов навигации.

В современном огромном потоке книг читатель должен как-то ориентироваться. Концепция серии рассказывает читателю, какие книги в нее отбираются и по какому принципу. Так что серии совершенно необходимы для многопрофильного издательства.

АУ | Как Вы себе представляете своего читателя? Мне кажется, что даже книга Марины Раку будет востребована довольно в узких кругах. Хотя тираж у нее 1500 экземпляров…

ИП | Предсказать трудно. Но надеюсь, что будет востребована полностью. Многое зависит от обстоятельств. Если есть, например, большая потребность в музыковедческих и междисциплинарных исследованиях, то вполне могут найтись полторы тысячи читателей на нее.

Выход новой книги — всегда риск и отчасти проверка состояния общества. Многие темы благодаря нашим книгам как раз начали входить в научный оборот. Мы во многом формируем саму среду потребления.

Когда возник журнал «НЛО», ему повезло. В 1992 среда его читателей уже была, хотя и достаточно фрагментирована. Многие люди уехали и давно жили за границей. Существовали темы, которые невозможно было публично обсуждать или публиковать исследования по ним до распада Советского Союза. Так что мы предоставили площадку и консолидировали продвинутое филологическое сообщество. Оно уже тяготилось узкими рамками филологии и расширяло экспансию на соседние дисциплины. Тогда начинались междисциплинарные исследования.

Когда создавался журнал «НЗ» («Неприкосновенный запас»), то наши социальные науки были в довольно зачаточном состоянии, но все же существовали.

А «теория и история моды» оказалась вообще новым направлением. Когда мы основали журнал «Теория моды», поначалу приходилось опираться в основном на переводные статьи, отечественных авторов практически не было. Журнал находился в каком-то смысле в безвоздушном пространстве. И за эти годы стало видно, что постепенно интерес растет, люди пытаются писать диссертации на эту тему. То есть формируется научная среда.

Самое интересное для меня — это создание новых научных возможностей и новых профессиональных сред.

Дорогая книга

АУ | Что Вы думаете о ценообразовании? Сейчас стоимость книг невероятно высока.

ИП | В нашем обществе осталось порочное представление, идущее из советского прошлого, о том, что книги должны быть почти бесплатные, дешевые. Это совершенно неправильно!

Они не могут быть дешевыми, особенно серьезные книги. И тем более серьезная гуманитарная или качественная художественная литература. Эти книги будут стоять у вас десятилетиями, и вы будете их передавать «от отца к сыну». Если же сопоставлять цены, то один поход в кафе равен четырем книгам, и это не считается выбрасыванием денег на ветер. А купить книжку за 500 рублей считается разорением.

Я думаю, что должна измениться система координат и приоритетов. Бесплатный сыр бывает только в мышеловке.

АУ | Да, билет в театр в Москве стоит минимум полторы тысячи…

ИП | Конечно. Поэтому, когда говорят о том, что нынче у нас очень дорогие книги, то, мне кажется, это логическая ошибка. Люди жалуются: «В Советском Союзе книги были по рублю». Они, может, и были по рублю, но хорошие книги нельзя было достать. А чтобы их достать, вы все равно переплачивали, платили большие деньги. Так что на самом деле, они никогда не были дешевыми.

Успех

АУ | Если взять последние 2—3 года, какие книги в «НЛО» оказались самыми продаваемыми?

ИП | Мы издали вне серии интересную, забавную и поучительную книгу Андрея Бильжо «Моя Венеция». Она имела большой успех, мы ее переиздали. Причин ее успеха несколько. Бильжо — известный человек. Он написал альтернативный путеводитель по Венеции, в котором описывает различные кафе. Здесь интересная оптика «интимного взгляда», через культуру повседневности, которая снимает туристический угар. Вы сидите в кафе, философствуете, смотрите на канал и видите что-то. А на самом деле такой подход заставляет задуматься о собственной культуре и о самом себе. Интересно, что сами венецианцы замечали результат воздействия этой книги: русские туристы вдруг стали ходить в те самые кафе из книги.

Очень успешной оказалась книга «Викинги» Аделаиды Сванидзе (мать Николая Сванидзе). Ей 86 лет, она — известный медиевист, занимается скандинавским средневековьем и воспитала несколько поколений учеников. Через саги она пытается реконструировать жизнь викингов, рассказать о том, как было устроено их сообщество: какие нравы, какое законодательство, отношения между полами и прочее. И получилась поразительная и неожиданная картина, которая снимает многие стереотипы о викингах. Сама тема является модной, ставшей частью поп-культуры. О викингах сейчас снимаются фильмы.

Существуют и более «сложные» книги, получившие популярность. Абсолютным бестселлером в серии «Россия в мемуарах» стали дневники Любови Шапориной, изданные в двух томах. Это известный переводчик, литератор, создательница театра марионеток. Она вела дневники, начиная с 1920-х годов и вплоть до конца своей жизни, до 60-х годов. Возник поразительный портрет советского общества, очень драматичный и трагичный, часто малоприятный. Тираж в 1000 экземпляров разошелся полностью, и нам пришлось допечатывать книгу. О ней писали все масс-медиа. Видимо, книга отразила сегодняшний общественный интерес к советскому прошлому. И то, что она вышла в нужное время, это несомненный успех издателя, значит, интуиция не подвела.

Еще один бестселлер — двухтомник «Идеология и филология», который подготовил историк Петр Дружинин. Он посвящен погромным послевоенным антикосмополитическим кампаниям 1940-х годов, уничтожившим, по сути, русскую гуманитарную науку. Ученый на основе многолетних работах в архивах не только воссоздал сам ход и стиль погромных кампаний, привел подробные биографии пострадавших профессоров, но и обнажил внутренние причины их успеха. Автор убедительно показал, что ученики предавали и громили своих еще недавно обожаемых учителей не просто в силу извечной подлости человеческой натуры или идеологической зомбированности, но и по причине экономической выгоды.

В послевоенную эпоху академическая среда стала превращаться в привилегированное сословие со спецпайками, дачами, служебными машинами и большими окладами. Посредством истерических кампаний и преследований более удачливых и талантливых коллег стало возможным сделать прекрасную карьеру вне зависимости от собственной научной компетенции. Описанная Дружининым «экономика погрома» позволяет понять извращенный сталинистский принцип социального лифта, который поднимал наверх худших представителей профессии. Книга вышла два года назад и, к моему удивлению, стала интеллектуальным хитом, попав в болевую точку современного общества.

Экономика в действии

АУ | Сколько в год приблизительно Вы издаете?

ИП | Около 90. Это не считая трех журналов. Два выходят 6 раз в год, один — 4 раза в год.

АУ | Каков штат издательства?

ИП | В общей сложности в штате работает 30 человек, из которых бо́льшая часть — это редакторы журналов. Есть, конечно, фрилансеры: мы приглашаем редакторов книг, дизайнеров, корректоров. А постоянный штаб — это службы распространения, пиара, отдел прав, технолог.

АУ | Что Вы думаете о современном дизайне книг? Сейчас появляются довольно экстравагантные экземпляры, которые зачастую подминают под себя культуру книги как таковую.

ИП | Очень многое зависит от типа книги, от ее функциональной принадлежности. Поскольку подавляющая часть книг у нас — либо научное, либо интеллектуальное чтение, мы стремимся визуально соответствовать выбранному направлению.

Но мы очень четко понимаем, что подсознательно потенциальный покупатель считывает информацию с обложки книги и на ее основе делает выбор — покупать или нет. Поэтому нельзя обмануть читателя. Можно сделать кислотную обложку, человек случайно купит такую книгу, а потом поймет, что он ошибся, и уже никогда не обратится к нашей продукции.

Очевидно, что через дизайн создается визуальный бренд, благодаря которому издательство начинают узнавать, выделять его книги среди тысяч других книг на полках магазинов.

Дизайн — это сложная культура. То, что было хорошо 5 лет назад, как ни странно, сейчас уже кажется анахронизмом, потому что меняется среда и меняются принципы издания. Поэтому всегда сложно делать долгие, многолетние серии. Как выбрать такой дизайн, который и через три года не будет выглядеть устаревшим?! Мы стараемся работать с лучшими российскими дизайнерами книги, периодически устраиваем апгрейд наших журналов и книжных серий, чтобы не скатиться в замшелую консервативность.

АУ | Существует еще и культура оформления внутри текста?

ИП | Да, конечно, это тоже очень важный вопрос. Книга — продукт не только коммерческий, но и эстетический.

АУ | Мне кажется, что у нас прерывается связующая нить. Было одно поколение редакторов и издателей книг, а потом пришло новое и полностью отказалось от предыдущей традиции.

ИП | У меня более оптимистичный взгляд. Когда я начинала в 1992, у нас вся система издания книг была глубоко устаревшей. В том числе и советский дизайн, который до сих пор очень часто предлагают в качестве образца. В силу замкнутости страны представления о новых веяниях и новых способах издания книги отсутствовали.

Мне кажется, именно в сфере дизайна мы сделали существенный шаг вперед. Молодое поколение визуально более развито, чем старшее. И это невозможно игнорировать, потому что вырастает и новое поколение читателей. Они по-другому считывают информацию, иначе реагируют. Мы сетуем на то, что они сидят в интернете. А на самом деле интернет представляется как раз очень продвинутой визуальной средой, где принцип коммуникации построен на привлечении внимания. Поэтому, если им предлагают визуально старорежимные книги, они себя не ассоциируют с этой литературой, у них сразу происходит отторжение.

АУ | Вы заговорили про интернет. Насколько он вытесняет книгу?

ИП | Эта среда книге ничем не грозит! Наоборот, мы сейчас активно развиваем электронные книги, что сильно помогло бы нам — и издателям и читателям. Особенно в наших российских условиях. У нас уже есть около 150 книг в электронном виде.

АУ | Это коммерчески выгодно?

ИП | Пока это инвестиции в будущее. Делаются специальные программы, защищающие от копирования и пиратского распространения. У нас огромный бэк-лист. И если мы за несколько лет сможем все перевести в электронный вариант, то для нас это будет очень важно. Это решит множество нынешних проблем. Я считаю, что для научных книг этот формат был бы как раз успешным выходом из кризиса.