В первой части книги читателей ждет близкое знакомство с «русскими агентами» (нет, речь не о шпионах). Скрупулезно рассмотрены, главным образом, малоизвестные личности, состоявшие на русской службе и в какой-то мере знакомые с молодым Бетховеном. В процессе чтения не раз вспоминается «теория шести рукопожатий», дозволяющая устанавливать любые связи между людьми.

А вот среди русских, купивших ноты дебютного опуса Бетховена, встречаются действительно любопытные фигуры. Григорий Александрович Строганов, например, приобрел целых шесть экземпляров Трио ор. 1. Если учесть, что некогда его родственник Александр Сергеевич Строганов за бешеные деньги купил за границей «саркофаг Гомера» (в действительности, грубейшую подделку), покупка Григорием Александровичем стопки нот кажется лишь скромной данью семейным традициям.

Но, конечно, самый яркий среди героев первой части — несчастный граф Броун, а самое интригующее из рассмотренных здесь произведений Бетховена — вариации на тему «Камаринской».

О графе Разумовском

Во второй части на сцену выходит крупнейший и богатейший из знакомых Бетховену русских дипломатов — Андрей Кириллович Разумовский. А с ним появляются и «Русские» квартеты ор. 59 на темы из «Собрания народных русских песен с их голосами» Львова – Прача. Как следствие, автору приходится браться за такую тонкую вещь, как связь событий композиторской биографии с его творчеством, которая почти никогда не бывает прямолинейной. Эта проблема рассмотрена в книге очень деликатно.

Любопытно прочесть о другом венском протеже Разумовского, также сочинявшем квартеты. Это альтист и композитор Франц Вайс, чьи квартеты ор. 8 встраиваются в контекст бетховенских опусов. Эти два квартета, похоже, пока не привлекли внимания исполнителей (во всяком случае, запись найти не удается). Если взглянуть на доступные отдельные партии, возникает впечатление, что Вайс, сочиняя, держал под рукой фортепианные сонаты Бетховена.

Венские увеселения Разумовского вдохновили автора на самые поэтичные страницы книги. Чего стоят описания его дворца, балов или, скажем, обеда в честь участников «Битвы народов» под Лейпцигом. «Это заставляло вспомнить Ариосто. Устроен был большой манеж, вроде шатра, вкруг него развесили знамена союзников, а на столах разложили трофеи…», — так описывал это событие дипломат Константин Булгаков. Пожалуй, в «Неистовом Роланде» Ариосто нарисованной Булгаковым картине соответствует не остров Альцины, как сказано в книге, а лагерь Карла Великого. Причем дипломат, скорее всего, вспоминал инсценировки по мотивам романа — сам Лудовико Ариосто более чем скуп на описания.

Посвященные Разумовскому «Русские» квартеты, в свою очередь, вдохновили на глубокий анализ того, как Бетховен воспринимал выбранные им русские народные песни, что для него значили их музыка и слова. К сожалению, поиски по части «русскости» квартетов ор. 59 выходят далеко за пределы известного Бетховену сборника Львова – Прача. Конечно, вопрос, не слушал ли Бетховен русскую духовную музыку в исполнении певчих Разумовского, имеет право на существование. В цитируемых в книге воспоминаниях князя Долгорукова говорится, что певчие эти происходили из города Батурин, учились в Петербурге у Бортнянского, а пение их создавало «сладкую гармонию»: «вспомните время Екатерины, Зимний ее дворец, обедню тамошнего храма». Но вместо «сладкой гармонии» Бортнянского почему-то приведены образцы якобы киевского распева, без всякой ссылки на источник. На самом деле это образцы знаменного распева, заимствованные из хрестоматии Николая Дмитриевича Успенского «Образцы древнерусского певческого искусства». Успенский нашел их в хранящемся в Российской национальной библиотеке рукописном Октоихе, относящемся к XVII веку и происходящем из села Михайловский погост, что в Новоладожском уезде. При чем же тут город Батурин и композитор Бортнянский — старший современник Бетховена и не менее эталонный представитель классицизма? Отношение к русской музыке как к чему-то безнадежно архаичному вообще характерно для «Русских меценатов…». В одной из последних глав в обзоре того, как проникали в Россию западноевропейские музыкальные тенденции, события тоже сдвинуты лет на сто.

О «другом» императоре

«Между тем Россия в период наполеоновских войн вошла в моду. Композиторы в изобилии сочиняли вариации на русские темы и посвящали свои произведения членам русской императорской семьи и представителям аристократии. Пьесы на русские сюжеты, как комические, так и героические, периодически шли на венской придворной сцене», — пишет Лариса Кириллина.

Итак, императорская чета. Вокруг Александра I и его семьи выстроена третья часть книги — пожалуй, наиболее интригующая из всех. Сразу же выясняется, что «Александр стал первым и единственным иностранным монархом, имя которого значилось на титульном листе произведений Бетховена, написанных до Венского конгресса». Александр — скрипач на русском троне — стал адресатом посвящения трех скрипичных сонат ор. 30, которые Кириллина с полным основанием предлагает называть «Александровскими». Вот только никаких следов нот, отправленных Бетховеном царской семье (а это не только сонаты, но и некие песни, не говоря о Торжественной мессе), обнаружить до сих пор не удалось. Последняя глава третьей части так и называется: «Несостоявшиеся посвящения и пропавшие партитуры».

О «Голицынских» квартетах

Четвертая и последняя часть посвящена Николаю Борисовичу Голицыну. Прекрасным дополнением к ней служит помещенная в приложении переписка князя с Бетховеном. В этой части подробно, безукоризненно с точки зрения обращения с документами изложена драматичная история заказа Голицыным трех квартетов. Всё начинается с предыстории, затем следуют обстоятельства заказа и воплощения композитором замысла, восприятие авангардных сочинений первыми слушателями и печальные подробности финансовых расчетов. Как известно, Бетховен не сразу взялся за работу, а когда в 1825 ее завершил, Голицын уже был разорен. (Причиной его банкротства стало  произошедшее в течение нескольких предшествовавших лет 12-кратное падение русского экспорта, в немалой степени организованное Англией.) Князь не смог вовремя выплатить весь гонорар. Позднее ему и его потомкам пришлось долгие годы платить и каяться…

«Голицынская» часть книги приводит к, вероятно, совершенно новому в бетховеноведении выводу о внутренней связи трех посвященных князю струнных квартетов с русской культурой. В этих сочинениях нет русских народных песен — а все же связь обнаруживается. По окончании наполеоновской эпохи аристократы, «оказывавшие Бетховену моральную и материальную поддержку в 1790-х – начале 1800-х годов, по разным причинам сошли с исторической сцены… Бетховену пришлось приноравливаться к новой, куда более враждебной к “свободному художнику” реальности, в которой правила игры диктовали уже не творцы и даже не просвещенные меценаты, а торговцы искусством». Главные заказчики — издатели — просили «легкой», непритязательной музыки для любителей. А в России аристократы-идеалисты, презиравшие коммерческие поделки и восхищавшиеся грандиозными творениями человеческого духа, по-прежнему не переводились. Благодаря им поздние сочинения Бетховена, говоря его собственными словами, «находили доступ к благороднейшим и образованнейшим людям».

О жанре этой книги

Книга «Бетховен и русские меценаты» отчасти похожа на «Голицынские» квартеты. Она так же своеобразно построена, текст то фокусируется на мельчайших деталях, то как будто специально обходит стороной эпохальные события. Во-первых, это Отечественная война 1812 года, хотя Бетховен имел о ней свое мнение. Австрия в это время была в союзе с Францией, тридцать тысяч австрийцев воевали в составе Седьмого корпуса Великой армии Наполеона, однако многие австрийские офицеры присоединились к русской армии. Среди них был хорошо знакомый Бетховену писатель Варнхаген фон Энзе (впоследствии ставший автором прекрасной статьи о поэзии Пушкина). По-видимому, слова из письма Бетховена к нему «Разрушайте злое и будьте на высоте» относятся как раз к намерению Варнхагена покинуть Австрию, чтобы выступить против Наполеона.

Недостает также внимания мировой премьере Торжественной мессы, которая состоялась в Петербурге благодаря усилиям Голицына. Конечно, здесь пришлось бы повторять уже сказанное в предыдущих работах. И все же жалко, что о приключениях партитуры по дороге в Петербург сказано много, а о самой премьере можно прочитать, только дойдя до писем Голицына во втором приложении.

Дизайн книги также неординарен и не позволяет однозначно судить о ее жанре. Том с большим числом иллюстраций отчасти похож на подарочное издание, отчасти — на научное. Розовый форзац и фиолетовый нахзац с панорамами Бонна и Вены даже озадачивают. Но ведь и классик из классиков часто озадачивал современников при личном знакомстве.