Броские сравнения с Гоголем и Пушкиным поначалу выглядят парадоксальными, как и неоднократно проведенное С.К. Лащенко сравнение «скользящей» композиции и «петляющего» текста «Записок» с пестрым, мозаичным художественным миром «Руслана». Конечно, гармония и совершенство грандиозной сказочно-эпической оперы несовместимы с весьма скромными результатами литературной деятельности Глинки («писателем он так и не стал» — резюме на с. 240), но подмеченные автором закономерности и отдельные детали его творческого метода весьма интересны и показательны.

Глинка – поэт?

В книге сделана попытка представить Глинку как поэта. Задача непростая, ведь «на сегодняшний день мы не располагаем ни одним достоверно атрибутированным поэтическим сочинением» композитора (с. 166). Тем не менее Глинка не просто разделял всеобщее увлечение поэзией в пушкинскую эпоху, участвовал в коллективном стихотворчестве, но, как показывает автор книги «Глинка, которого мы не знали», профессионально разбирался и был способен практически применить не только азы, но и тонкости техники стихосложения. Проделанная автором реконструкция работы композитора (в сотрудничестве с либреттистами, а в некоторых случаях и без них) над текстом опер (особенно Финал и сцена с рондо Фарлафа в «Руслане») должна привлечь внимание каждого поклонника Глинки.

Глинка – негоциант

Большая часть книги посвящена коммерческой деятельности композитора. С.К. Лащенко оспаривает мысль, господствовавшую во времена Глинки и не забытую сейчас: коммерция несовместима со служением искусству, способна вызвать разочарование в творце. Современного читателя скорее заинтересуют, чем разочаруют подробные описания попыток Глинки выступить в роли издателя (не только своих произведений) и импресарио (не только самого себя), по большей части неудачных.

Решив не уделять музыке Глинки большого внимания, автор позволяет себе не уточнять некоторые детали, что приводит к неточностям. Ряд вопросов вызывает перечень произведений на с. 130. Что за «Увертюра для большого оркестра» имеется в виду? Почему опера «Жизнь за царя» вдруг стала, как в советские времена, «Иваном Сусаниным» (похоже, единственный раз в книге)? Как читатель догадается, что «Скерцо для оркестра» («Павловский вальс») — не что иное, как несравненный Вальс-фантазия (в ранней, утраченной версии)?

Тем не менее, нетрадиционный взгляд Светланы Лащенко на всем, казалось бы, известного классика и основоположника русской классической музыки и удивляет, и делает его Глинки жизненнее и ярче.