Музыка, живопись, история: книга А. Смирнова «Мольберт Эвтерпы. Статьи и материалы по музыкальной иконографии»

Музыка, живопись, история: книга А. Смирнова «Мольберт Эвтерпы. Статьи и материалы по музыкальной иконографии»

Одно название «делает книгу», в двух словах рассказывая берущему ее в руки, что в ней речь пойдет не только буквально о живописи, связанной с музыкой и музыкантами, но и погружая нас в особый мир. Это мир культового обожествления музыки и ее творцов, такой, каким люди ХХ века воспринимали его как наследие века XIX, а на самом деле пришедшего из гораздо более ранних времен.

Из века в век перелетая…

В XIX веке в музыкальных магазинах продавались фотографии знаменитых композиторов и виртуозов. Это были своего рода иконки. Возникла также музыкально-историческая живопись, повествующая об откристаллизовавшихся апокрифах. В ней иллюстрировалось то, что становилось известным стремительно расширявшемуся кругу (слою) любителей музыки через литературу о великих музыкантах прошлого, да и «настоящего» того же времени. Литература была разная, как и сегодня. Научно-фактологическая занимала очень скромное место, но мифы расцветали (как и сегодня). В ХХ веке музыкально-историческая живопись в значительной мере потеснилась кинематографией, соединившей все искусства и развивая мифы с еще большим успехом.

Смирнов А.В. Мольберт Эвтерпы. Статьи и материалы по музыкальной иконографии. –
Москва: Белый город, 2018. – 250 с.

Музыковедам, для которым борьба с мифами за правду фактов это часть их работы, такой популярно-культурный слой представляет собой враждебную среду. Но филармонические залы наполняют не музыковеды, а те, кто движим сочувствием к тяжелым судьбам гениев, сочувствием, вызванным и согретым мифо-литературой, мифо-живописью, мифо-драмой, мифо-кинематографией и т.д. Так живет и выживает современная культура высокой музыки, созданная западной цивилизацией. О том какую роль в этом сыграли изобразительные искусства, книга Аскольда Смирнова заставляет задуматься с особой силой, даже если автор не ставил это своей целью.

В чем же его цель?

Начнем с Бортнянского

Книга представляет собой серию очерков, многие из которых — настоящие исследования. Бóльшая часть очерков связана с русской музыкой. Уже одно это делает ее исключительно важным и свежим вкладом в изучение отечественной культуры. Этого аспекта, связанного с изобразительными искусствами, в России заметно не хватало, в то время как начиная с 1971 международные справочные системы по культуре под эгидой ЮНЕСКО, включавшие музыку и изобразительные искусства, дали мощный толчок этому направлению. Исследования о связи музыки и живописи в мире есть. Они не слишком многочисленны, как и все включающие музыку интердисциплинарные проекты, но они неуклонно развиваются. А вместе с ними развивается и культурный контекст, который как воздух необходим музыкознанию, и которого так часто не хватает.

В той части книги, которая посвящена русской культуре, явный акцент сделан на XVIII веке, и здесь читателя ждет целая россыпь драгоценных открытий и уточнений. В первую очередь это касается Дмитрия Бортнянского, иконография которого решительно выделяет его среди современников. В статье «Бортнянский и изобразительное искусство» три живописных и два графических прижизненных портрета идентифицированы и научно описаны. Но то, что за ними следует, раскрывает ошеломляющую картину посмертной иконографии, в которой образ Бортнянского жил и воспроизводился в культурной памяти на протяжении XIX и XX веков, а это еще 40 (!) идентифицированных и научно описанных изображений в различных техниках и материалах. Очерк раскрывает богатый мир изобразительных искусств, в котором протекала жизнь самого Бортнянского, члена Российской Академии Художеств, авторитетного знатока и коллекционера живописи.

Дар ненапрасный, неслучайный

Совершенная жемчужина книги — очерк «Григорий Николаевич Теплов — живописец и музыкант», который буквально оживляет, наполняя воздухом, светом и фактурой, период российской культуры 1730-1770-х годов, и в особенности музыки. Суженный в музыкальной историографии XIX века до автора сборника российских песен «Между делом и бездельем» 1750-х годов, Теплов, на самом деле образованнейший человек и государственный деятель, был музыкантом-любителем, скрипачом, игравшим в оркестре Великого княза Петра Федоровича и отцом прекрасной клавесинистки Елизаветы и двух ее сестер, таких же отличных исполнительниц. Живописный дар и образованность Теплова в живописи прекрасно представлены в очерке Смирнова.

К русскому XVIII веку присоединен и очерк «Композитор Уильям Кроч и ранняя английская акварельная живопись». Здесь два связующих звена. Первое это то, что Кроч (1775–1847) был не только художником-пейзажистом, но и композитором, развившимся из феноменального вундеркинда, впрочем, что нередко бывает, совершенно забытым как композитор. Второе звено — это книга «девицы Елизаветы Демидовой» (в замужестве Чичериной, одной из самых просвещенных женщин своего времени), в которой среди разных «полезных повествований» был опубликлван рассказ о гениальном вундеркинде, познакомивший русскую общественность с феноменом Кроча в 1787.

Не обойден и знаменитый останкинский портрет композитора с нотами в руках, который долгое время «исполнял обязанности» портрета Евстигнея Ипатьевича Фомина, хотя ни изображенный на нем композитор (а ноты в руках были знаком этой профессии), ни художник никогда не были идентифицированы. В статье «Новое о нотной записи на портрете неизвестного композитора из собрания Московского дворца-усадьбы “Останкино”» Аскольд Смирнов производит тщательную ревизию накопленных на сегодняший день данных как о музыкальном содержании нотного листа, так и о всевозможных живописных деталях портрета.

Инструменты и их хозяйки

Интересен и чрезвычайно полезен очерк «Fortepiano organisé – музыкальный раритет XVIII века». Хотя постепенно тайна вокруг этого необыкновенного инструмента (кстати, изрядно использованного Бортнянским в его камерных сочинениях Павловского периода) рассеялась, особенно благодаря исследованиям Ю.Н. Семенова, Смирнову удалось добавить свое и представить прекрасные иллюстрации.

Глава «Арфа, арфистки и арфисты в русской живописи и живописной миниатюре XVIIIXIX веков», пожалуй, наиболее ожидаема в такой коллекции, поскольку портреты благородных арфисток нередко служат своего рода эмблемами музицирования в русской аристократической среде. Особенно хорошо знаком портрет Глафиры Алымовой с арфой кисти придворного живописца Дмитрия Левицкого (1776). Очерк дает красочную панораму бытования арфы в России второй половины XVIII–начала XIX века и полон увлекательных рассказов-образов прекрасных девушек-арфисток.

Из Италии с любовью — за контрактом

Важный, но менее всего известный слой русской музыкальной культуры связан с деятельностью придворных итальянских капельмейстеров. Италия XVIII века была таким же экспортером профессиональных музыкантов как Россия в XX столетии. Большинство из них, сыгравших основополагающую роль в становлении национальных школ, остались безвестными, оказавшись между двумя стульями. Из Италии они уехали молодыми, а в странах итальянской диаспоры они были сброшены историей как отработанный материал, и все усилия исследователей XVIII века обычно сосредотачивались на местных талантах, ими выращенных. Исключение составляли звезды международного масштаба, которые диктовали свои условия в контрактах с дворами.

Пожалуй, одной из самых ярких звезд был Паизиелло. Безусловно выдающийся композитор, он имел репутацию независимого, с оттенком капризной скандальности, маэстро. И хотя по чертам его лица можо судить о его живости и уверенности, его облик и поведение также характеризовались мачизмо, пленившим самое императрицу Екатерину II. Сам себе отличный менеджер, Паизиелло умело обходил или обращал в свою пользу условия контрактов и беспроигрышно осуществлял свою карьеру одновременно в России и в Европе, имея многочисленные контакты среди аристократии различных стран. Неудивительно, что он был объектом выдающихся портретистов своего времени, о чем и повествует очерк «Штрихи к иконографии Джованни Паизиелло».

Из Петербурга XVIII века перебираемся в Москву следующего столетия: загадочный «Портрет неизвестной семьи» Отто Грасхофа из собрания Государственного Исторического музея: к проблеме атрибуции персонажей». Предложеннвя автором идентификация изображенных персонажей гипотетическая. Но аргументация убеждает. На картине изображена просвещенная семья весьма высокого социального статуса, важный элемент картины представляет рояль, на пюпитре которого ноты «Соловья» Алябьева. Это и оказалось концом веревочки для расследования, в результате которого Смирнов устанавливает, что это семейный портрет родственников композитора Алябьевых-Киреевых, таким образом добавляя интересную информацию о московском обществе 1840-х годов.

Чуть позже в гуще московской художественной интеллигенции заметное и важное место принадлежало семье Маковских. Очерк «В.Е. Маковский и музыка» представляет собой яркую картину, насыщенную хорошо проработанными деталями о богатой художественной жизни Москвы второй половины XIX века. Владимир Егорович Маковский занимал в ней особое место: он связывал музыку с живописью не только сюжетами своих картин, но и собственной деятельностью, будучи одаренным и хорошо образованным музыкантом-любителем.

На этом заканчивается основная часть книги, представляющая исследования по русской культуре. Но нас ждет еще серия сюрпризов: четыре очерка, знакомящие российского читателя с интереснейшими страницами западно-европейской музыкальной иконографии второй половины XIX и XX веков. Из них мы узнаем и о попытках антропологической реконструкции лица и головы И.С. Баха, связанных с установлением ему памятика в Лейпциге; о серии силуэтов великих музыкантов Отто Бёлера, о музыкальной портретной галерее Освальда Баррета и о знаменитых графических портретах великих музыкантов XX века Хильды Винер.

Книга иллюстрирована настолько щедро, что один только ее визуальный ряд являет собой богатый и глубоко познавательный альбом. А ее научная ценность, подкрепленная серьезнейшим научным аппаратом, поднимает ее на уровень диссертации. При этом она написана живо, элегантно и увлекательно.

Прекрасная работа. Спасибо, Аскольд Смирнов!

Марина РЫЦАРЕВА