Прокофьев и Мясковский знали друг друга почти полвека. Мясковский был старше ровно на 10 лет (оба они родились в апреле, с разницей в три дня: Мясковский 20 апреля 1881, Прокофьев – 23 апреля 1891), до поступления в консерваторию учились у одного педагога (Р.М. Глиэра). Познакомились уже в стенах Петербургской консерватории в 1906, где обучались контрапункту и фуге тоже у одного педагога – А.К. Лядова.

В год их знакомства (1906) Мясковскому было 25 лет, он был военным инженером, выпускником Военного училища. Прокофьеву – 15 лет, он поступал в Петербургскую консерваторию с двумя папками своих сочинений, чем потряс экзаменаторов. Переписываться они начали через год после знакомства:

«Я вступил в тот возраст, когда переписка становилась важным моментом в жизни, почти священнодействием, – писал Прокофьев в «Автобиографии». – Так я написал Мясковскому мое первое письмо, вероятно не догадываясь, что оно имело положить начало длинной переписке, прошедшей через всю нашу жизнь. Чрезвычайно живой ответ Мясковского и взаимно-обоюдный разбор сочинений, которые мы друг другу начали посылать, повели к тому, что эта переписка принесла моему развитию несомненно больше пользы, чем сухие, ворчливые уроки Лядова» (письмо Мясковскому, о котором идет речь, написано 26 июня 1907).

Десять лет – заметная разница в раннем возрасте, но это было общение «на равных» двух близких друзей. Одни обращения друг к другу чего стоят! «Свет очей моих», «Прелесть моя», «Многообожаемый Николай Яковлевич», «Шерочка» (от cher – «дорогой»), «Lieber Kola», «Драгоценность моя», «Обожаемый Серж», «Ангелочек», «Дорогой цыпленочек», «ненаглядный Колечка», «дорогой Сержинька», «Миленький безысходно-одинокий Колечка», «миленький Нямушоночек».

Со временем стиль общения поменялся, друзья стали обращаться друг к другу более официально, по имени-отчеству.

«Они сошлись…»

Прокофьев и Мясковский были разными людьми по характеру, темпераменту. Мясковский — погруженный в себя, сдержанный, замкнутый, молчаливый, деликатный, тактичный и застенчивый. Он лишился матери в 9 лет; служил в царской армии, во время Первой мировой войны был контужен и едва выжил; всю свою личную жизнь посвятил заботе о трех младших сестрах; профессор Московской консерватории, он создал свою композиторскую школу.

Прокофьев — единственный ребенок в семье, вундеркинд, enfant terrible, новатор, вызывавший у современников недоумение, раздражение, восторг, преклонение, обожание, шок; баловень судьбы, никогда не служивший в армии; выдающийся композитор и пианист, знавший себе цену, 18 лет проживший за границей и вернувшийся в СССР в 1936, чтобы занять место первого композитора Страны Советов.

Не было ни одного музыканта, которого бы Прокофьев так ценил и которому бы так доверял, как Мясковскому. Николай Яковлевич был, пожалуй, единственным из коллег, чьи критические замечания могли заставить Сергея Сергеевича переделывать свои сочинения. Мясковский писал в письме к Держановскому: «Еще о Прокофьеве: характеризую Вам сущность моих с ним отношений: он мне показывает все свои сочинения и изредка милостиво соглашается с замечаниями; я ему показываю свое, лишь если он настоятельно просит; всегда с самой большой охотой буду для него делать все возможное, но для себя сам от него ничего не требую, не прошу и даже просить не хочу, вообще между нами связь: его музыка и быть может личная симпатия».

Прокофьев посвятил Мясковскому оперу «Маддалена» (1911/1913), Мясковский Прокофьеву – симфоническую поэму «Аластор» (1913). Мясковский делал корректуры ранней симфонии ми минор Прокофьева, фортепианные переложения партитур его симфонической картины «Сны» ор. 6, симфонического эскиза «Осеннее» ор. 8, симфонии № 3, музыки к спектаклю «Египетские ночи», работал над корректурой третьей сюиты из балета «Ромео и Джульетта», присутствовал на всех премьерах сочинений Прокофьева в Советском Союзе, писал статьи о его творчестве.

Благодаря «протекции» Прокофьева произведения Мясковского публиковались в венском издательстве “Universal Edition”. Выдающиеся западные дирижеры – А. Коутс, Г. Вуд, Л. Стоковский, Ф. Сток, Б. Молинари, Э. Сенкар – исполняли премьеры его симфоний №№ 5, 6, 10, 11 12, 13, 15, 16, Симфониетты для струнного ор. 32 № 2. Прокофьев играл «Причуды» Мясковского ор. 25 по всему миру с большим успехом. И читая на западе лекции о советской музыке, Прокофьев начинал их с имени Мясковского.

О чем С.С. и Н.Я. писали друг другу

Переписка Прокофьева и Мясковского захватывает с первых страниц.  Это не просто письма, а литературные произведения. По словам Прокофьева, если бы он не был композитором, то, вероятно, стал бы писателем или поэтом. Среди его литературных опусов — 10 маленьких рассказов, написанных им в поездах в 1917–1919 (к сожалению, не все сохранились), либретто своих опер, «Автобиография», «Дневник» (1907–1933), музыкальные критические статьи. Мало кого из композиторов можно сравнить с ним по степени литературного таланта.

Основное место в переписке Прокофьева и Мясковского занимает критический разбор сочинений друг друга. В этой критике они не стеснялись в выражениях и доходили порой до резкой полемики. Только Мясковскому Прокофьев мог простить слова о том, что в его «Интермеццо» «нет ни изобретения, ни фантазии», что конец разработки в «Симфониетте» «довольно бесцветен», что в опере «Маддалена» «персонажи будут все время речитативить и в них нет существенного качества – вокальности». Лишь Мясковский со всей уничижительностью по отношению к себе мог сказать Прокофьеву о своей 8-й симфонии, что она «получилась какая-то несуразная – с простыми темами и с какой-то почти сплошь шершавой гармонией», а романсы на слова Дельвига ор. 22 «это такая дрянь, что я не хочу Вам их посылать».

Критические суждения сочетались с восторженной оценкой творчества друг друга. «Еще стоит жить на свете, пока сочиняется такая музыка!» – писал Мясковский об «Огненном ангеле».

«Доставалось» в переписке и коллегам-композиторам: Шостаковичу, Глазунову, Стравинскому, исполнителям, дирижерам. 

В переписке никогда не обсуждалась личная жизнь. Как-то Прокофьев спросил Мясковского (об этом он упоминает в «Автобиографии»), почему тот не женат, и Мясковский ответил, что его не интересуют матримониальные отношения. Больше они этой темы никогда не касались. Прокофьев ни намеком не упомянул о своем уходе из семьи, о встрече с Миррой Мендельсон и женитьбе на ней в 1948, об аресте Лины Ивановны Прокофьевой в том же 1948.

История издания «Переписки»

Переписка С.С. Прокофьева и Н.Я. Мясковского впервые опубликована полностью и без сокращений.

В новое издание вошли письма, хранящиеся в Российском государственном архиве литературы и искусства (РГАЛИ); документы из зарубежных архивов, в частности из Фонда Прокофьева в Колумбийском университете в Нью-Йорке; материалы из домашнего архива внучатой племянницы Мясковского Т.Н. Федоровской. В прошлом издании было опубликовано 450 писем, телеграмм и коротких записок (из них с купюрами – 91), в нынешнее включены 530 писем.

Издание дополнено новыми комментариями, сведениями из недавно вышедших книг, приложениями редактора, редкими фотографиями из семейных альбомов и архивов, цветными иллюстрациями.

В приложении рассказывается и о том, как проходило редактирование первого издания, работа над которым продолжалась в издательстве «Советский композитор» почти 20 лет: с 1958 по 1977. Из него исключали любые высказывания, прямо или косвенно связанные с политикой и идеологией: обсуждение условий для иностранных артистов, тема выезда за рубеж, тема острого дефицита товаров в магазинах, обсуждение авторских прав, тема денег в любых вариантах (гонорары, переводы, банки), все резкие, иногда грубые слова о музыкантах-современниках. Объем купюр варьировался от одной-двух строчек до более половины письма.

Корректура книги была поручена Д.Б. Кабалевскому (ответственный редактор) и Д.Д.  Шостаковичу (член редакционной коллегии).

В РГАЛИ хранится часть машинописной корректуры (140 страниц), посланной издательством Шостаковичу и Кабалевскому для правки. Текст испещрен их пометками, зачеркиваниями и отметками на полях.

В книге опубликованы образцы корректуры Шостаковича и Кабалевского.

Шостакович делал пометки красными и синими чернилами: он оставлял абсолютно весь текст, без исключения, и писал на полях «оставить. Д.Ш.», «можно оставить. Д.Ш.», «оставить с поправками. Д.Ш.». Даже места с критикой его собственных сочинений он предлагал оставить.

Кабалевский писал фиолетовыми чернилами и на большинстве страниц добавлял свои инициалы «Д.К.», выражая согласие с пометками Шостаковича. Однако он порой перестраховывался и либо зачеркивал комментарии Шостаковича и писал «снять», либо просто вычеркивал «опасный» с точки зрения цензуры абзац.

Владимир Юровский о новом издании:

«…Особенно значительными кажутся возникшие в результате раскрытых “купюр” дополнительные штрихи к портрету Н.Я. Мясковского, который теперь предстает перед читателями гораздо более многомерным – страстным, а порою и пристрастным полемистом, способным на очень меткие, иногда и очень резкие, даже неприятные оценки деятельности и творчества своих коллег, короче говоря – живым человеком, а не иконой! … Выход в свет полного текста переписки – большое и радостное событие для всех почитателей выдающихся композиторов».