Балет “Нуреев” режиссера Кирилла Серебренникова, поставленный в Большом театре России, назван “Лучшим музыкальным спектаклем” по версии премии зрительских симпатий “Звезда театрала”.

Церемония награждения лауреатов проходит в понедельник в Театре имени Евгения Вахтангова в Москве, передает корреспондент ТАСС.

“Наш спектакль сегодня живет. Вы знаете, какой путь он проделал, и мы нашли своего зрителя. К сожалению, возможно, главного зрителя не было с нами на протяжении всех спектаклей, которые мы прожили, – Кирилла Серебренникова. И мы верим, что в скором будущем он будет в зале и выйдет со всеми артистами на поклон к зрителю”, – сказал премьер Большого театра, исполнитель заглавной роли в “Нурееве” Владислав Лантратов.

Среди спектаклей для детей и юношества победу одержала постановка Театра Наций “Синяя, синяя птица”.

Зрители назвали “Лучшим русским театром за рубежом” израильский ZERO, а “Лучшим социальным проектом” инклюзивный фестиваль “Гала-фест”.

Источник публикации ТАСС, 03.12.2018

Композитор, лауреат “Золотой маски” и Benois de la Danse Илья Демуцкий вписал свое имя в историю Большого театра двумя балетами: “Герой нашего времени” и “Нуреев” в постановке Кирилла Серебренникова. Сейчас маэстро работает над заказанной театром впервые за 15 лет оперой, а также готовится представить свое посвящение “Для Черного квадрата”. В качестве главного гостя на премьеру 25 ноября в Новой Третьяковке композитор “пригласил” первый вариант знаменитой картины Казимира Малевича, созданный в 1915 году.

В интервью ТАСС Демуцкий рассказал, как адаптировать творчество футуристов начала XX века к сегодняшнему дню, о работе для Большого театра и новых проектах с Серебренниковым.

— За сто лет о “Черном квадрате” Малевича звучали самые разные мнения: от обвинений в шарлатанстве до признания гениальности манифеста. Илья, а что для вас эта картина?

— Меня как раз и привлекает то, что она вызывает такие дискуссии — пожалуй, как ни одно другое произведение живописи.

И я рассматриваю свою оперу именно как оммаж, приношение этой картине, которая меня восхищает тем, что о ней говорят, ее обсуждают, понимают и не понимают, трактуют.

— Как родилась идея написать оперу “Для Черного квадрата”?

— Наша опера вдохновлена футуристической оперой “Победа над Солнцем”, которая была написана в 1913 году Матюшиным и Кручёных. В декорациях к той постановке у Малевича уже появляется идея “Черного квадрата”. Только спустя два года он, может, как-то сложив в своей голове определенную философскую концепцию, создает свой известный холст.

Мы вдохновлены не музыкальной частью оперы, она почти не сохранилась, а либретто. Изначально мы планировали сделать адаптированный перевод с русского на английский и поставить этот проект в Штатах. Но в процессе работы поняли, что надо сделать сюжет более считываемым для современного слушателя, ввести какой-то элемент энтертейнмента. Мой музыкальный язык совершенно другой, а значит, надо было отойти от прежнего перформативного концепта. Ведь по сути это был перформанс, баловство художников: музыка исполнялась на каком-то расстроенном, разбитом пианино, актеры безобразничали, выкрикивали несуществующие слова Кручёных. Это не поддавалось переводу на английский язык, и пришлось переписать сюжет. Тем не менее в подзаголовке мы оставляем “вдохновленные “Победой над Солнцем”, потому что в сюжете мы сохранили эту победу: переворачиваем мир наизнанку и помещаем героев со своими проблемами и какими-то поисками в какое-то новое пространство.

— Какое место в постановке отведено собственно “Квадрату”?

— “Черный квадрат” я рассматриваю не как героя или часть декораций, а как гостя нашего вечера, зрителя. Еще раз повторю: это оммаж. Пусть он посмотрит, осудит и, может быть, даже что-то нам скажет.

— Вы уже упомянули про язык либретто — английский. Почему так? Это не для нашего зрителя?

— Авторы либретто — американцы, выходцы из России Игорь Конюхов и Оля Маслова. И изначально мы писали на английском языке.

В минувшие выходные главным событием театральной жизни Москвы стала долгожданная премьера балета «Нуреев» в ГАБТе. Спектакль выпускали без режиссера: Кирилл Серебренников с августа находится под домашним арестом. Предваряя премьеру, гендиректор театра Владимир Урин сообщил, что следующие показы спектакля состоятся в мае 2018 года. В соцсетях сразу же появились многочисленные отклики деятелей культуры.

Андрей Плахов, киновед:

– Попасть на «Нуреева» для светской публики Москвы было делом чести, но я решил не проявлять доблести и геройства в охоте за билетами и пропустить это событие до лучших времен. Однако чудеса случаются – и вот мы в партере Большого театра.

Непростые ощущения этого вечера. Часть зала словно бы пришла посмотреть, как гладиатора терзают звери. Другие вообще были не в курсах и спрашивали в финале, а где режиссер, разве его нет на сцене? Но о них не хочется. Писать про балетные достоинства и возможные недостатки спектакля тоже не буду – на это есть специалисты. А вот что скажу: этот элегантный и виртуозный синтетический спектакль (где танец – главная, но все же далеко не единственная составная часть действия) – глубоко лиричное и глубоко трагичное высказывание.

Да, конечно, заборы, турникеты, клетки, железные занавесы – все это метафоры несвободы, которые актуализируются в связи с дикой историей ареста и заключения Кирилла Серебренникова. Но спектакль задуман и поставлен до событий, и смысл его – в том, что большой талант всегда субъективно чувствует себя свободным. И он же всегда попадает в тиски «объективных обстоятельств», сооруженные человеческой посредственностью – завистью, нищетой духа, подлостью, низостью и убожеством. В этом конфликте – суть и внутренний механизм движения искусства, он вечен, и в вечность вписаны имена мучеников, а имена их гонителей или стерты, или превращены в нарицательные с маленькой буквы.

Спасибо всем создателям – Илье Демуцкому, Юрию Посохову, Кириллу Серебренникову, дирижеру Антону Гришанину и всем исполнителям-сотворцам».

Софья Капкова, директор Центра документального кино:

– Два дня все мысли только о спектакле. Какой-то постоянный внутренний разговор. Разговор с Кириллом. Удивительно точное попадание. Необыкновенная музыка и нежная хореография. Драматургия, историческая достоверность и режущая по живому актуальность. И, конечно, за последние много-много лет Большой театр не выдавал миру ничего подобного. Кирилл Серебренников, ты герой. Никто так грамотно не выстраивал продакш, когда задействованы все службы театра: 200 человек на сцене, артисты оперы и балета, оркестр, хор, сценография, сложные декорации. Поражает и ритм мизансцен, и тонкое вплетение текстов и документальных фотографий, и бережное использование архивных данных и специально написанных воспоминаний.

«Нуреев» войдет в историю балета. Пройдут годы: никто не вспомнит имён министров и директоров театров, обыватели даже могут забыть и чудовищную ситуацию, в которой оказался режиссер, да и саму фамилию режиссера тоже могут забыть. А спектакль будет жить. Возможно, как и герой спектакля, будет жить в эмиграции… культурные столицы мира такими шедеврами не разбрасываются. Браво, Кирилл. В первый вечер на граффити стоял твой автограф, это было тонко и душевно, во второй вечер автограф уже убрали, хорошо, что остались фотографии… Ну, и как поется в главной оперной партии спектакля: «Страна, которая не ценит своих героев, это очень обидно».

Катерина Гордеева, журналист:

– Я поклялась ничего не писать о «Нурееве» до окончания премьерных дней, чтобы не смазать зрителям-счастливчикам впечатление. И не напишу. Но там случилась вот какая поразительная и абсолютно предсказуемая штука: после невероятного финала случились масштабные (как это обычно в Большом) поклоны. У поклонов логика известная: одни артисты, другие, третьи, к той стене, к этой, хор, солисты… И тут, по логике, должны выйти композитор Демуцкий, хореограф Посохов и режиссер Серебренников. Но все понимают, что этого не будет. Ну как? Зал встает. Стоит. Из разных его мест кричат «браво, Кирилл», «свободу режиссеру» или просто «Кирилл, Кирилл». Но крики эти материализовать человека, без которого этого невероятного спектакля, конечно, не случилось бы, не могут. Крики тонут в аплодисментах, поклоны оказываются незавершенными, в зале зажигают свет. Одновременно с «Нуреевым» в Москве вчера еще шел серебренниковский «Кафка» и серебренниковский же «Лес».

Три спектакля одного арестованного человека в один вечер в российской столице. Ни на одной сцене, разумеется, режиссер не выходил к зрителям и не кланялся. Мне кажется, это беспрецедентная совершенно история.

Анна Голубева, журналист:

Песков в восторге. Кудрин в восторге. Абрамович в восторге. Собчак в восторге. Эрнст в восторге. Государственные СМИ в восторге. Демократические СМИ в восторге. Гламур в восторге. Чиновники в восторге. В ложе сидел кто-то охраняемый ФСО – непонятно кто, но тоже в восторге. Балет «Нуреев» на глазах превратился в скрепу. Серебренников объединяет нацию. Жалко, он дома сидит и не видит.

Ксения Собчак, телеведущая:

– Премьера запрещенного Нуриева в Большом. Весь бомонд, чиновники, бизнесмены… Все кричат «браво». Ставят хэштеги и чекинятся. Артисты и постановщики выходит в майках с портретами Кирилла. И все это очень хорошо, но безумно грустно. Потому, что мы все так мало можем сделать и так бессильны перед этой несправедливостью… А в балете я так и не поняла, что такого запретного?

Рената Литвинова, актриса, режиссер:

– Нуриев. Рукоплещем. Очень грустный спектакль.

Ксения Ларина, журналист:

Читаю восторженные отзывы о «Нурееве». Похоже, в сегодняшнем Большом на генеральном прогоне были все! Не было только автора этого спектакля. Представьте, в зале – лучшие люди города, журналисты, артисты, режиссеры, депутаты, министры! Даже целый министр культуры. А главный виновник торжества – главный обвиняемый по сфабрикованному, наспех слепленному делу. И все об этом знают. Он сидит один в квартире с браслетом на ноге, а Мединский хлопает его спектаклю.

Михаил Зыгарь, писатель и журналист:

– Сегодня целый день у меня в голове играет песня из балета «Нуреев».

Илья Демуцкий написал совершенно гениальный гимн беспощадной родины. Я даже начал гуглить – сначала думал, это какие-то современные слова, очевидный стеб. Но судя по всему, автор либретто Кирилл Сереребнников нашел аутентичный текст. Это слова лауреата Сталинской премии Маргариты Алигер, ставшей потом жертвой борьбы с «еврейским национализмом». Пробирает до костей – так же, как и Агния Барто в «Машине Мюллере». <…>

Это, конечно, не Советский Союз, а так, советский союзик, пародия на былого монстра. Художников по-прежнему сажают, но уже не запрещают. Ну, то есть, запрещают, но потом разрешают. Хотя и не выпускают. То есть, они не определились еще. С одной стороны, в первом акте был танец трансвеститов. Бездуховненько. С другой – пресс-секретарь президента посмотрел и не ушел. (Я по ошибке написал, что он пересел в ложу – но нет, говорит Наташа Тимакова, остался во втором ряду. Оттуда, конечно, ещё лучше видны надписи на футболках, в которых вышли балетмейстер и композитор).

Илья Демуцкий, композитор, автор музыки к балету «Нуреев»:

– У меня самолет в Чикаго через несколько минут. Я не умею говорить. Но не сказать не могу. Спасибо вам, прекрасные, что подарили нам это выстраданное чудо. Всем без исключения. От потрясающих людей в яме, натерпевшихся моих нот, настоящих героев, не сходящих со сцены, до каждого-каждого работающего для спектакля за кулисами. Мы очень вас любим, искренне восхищаемся, счастливы творить с вами. Я пишу эти слова не только от себя… Пожелаю долгой счастливой жизни спектаклю! Вдохновляйте, друзья! Вы – красота и счастье! Ура!

Фото: ГАБТ (Дамир Юсупов, Михаил Логвинов); Keti KHaraidze, Anna Golubeva (Facebook)

Источник публикации Театрал

Кирилл Серебренников. Нуреев. 9 декабря 2017. Двадцатиминутная, а может быть и больше, стоячая овация. Занавес открывался 5 раз, на авансцену из-за занавеса выходили 5-7-8 раз, кажется, никто уже не считал. Стоя аплодировали все, кто пришел (у метро прозвучала фраза – столько “бамбука” я еще в театре не видел).

Песков, пресс-секретарь президента, покидая зал и проходя мимо меня, сказал: «Молодцы ребята, молодцы».

Но это был восторг от спектакля. С комком в горле.

На поклоны постановочная группа вышла в белых майках с портретом Кирилла и надписью: «Свободу режиссеру». В коде спектакля уже было ясно, что эта фраза вызревает в головах каждого, кто пришел сегодня, был вчера будет завтра на спектакле. На заднике сцены в финале граффити мерцал автограф Кирилла – K. Serebrennikov.

И еле видное, размытое слово без первой буквы …V О ВО U(D) A …почти не разглядеть, может быть, мне и показалось.

Сильнейший, мощный финал до комка в горле.

Немощный Нуреев в белом тюрбане медленно идет из глубины сцены. Аукционист (Игорь Верник) объявляет последний лот:

«Лот 1272 – дирижерская палочка Рудольфа Нуреева. Находилась в руках артиста во время его дебюта в качестве дирижера Венского симфонического оркестра 26 июня 1991 года».

На сцене – Руди напевает на татарском (народную песню)

Нуреев в медленно спускается в оркестровую яму, занимает место дирижера. Ауфтакт — и оркестр начинает «Тени» из балета «Баядерка» Минкуса и Петипа. Нуреев дирижирует, Руди на сцене поет татарскую песню, музыка звучит контрапунктом.

На сцене Тени — мужчины и женщины, они заполняют все пространство.

Музыка иссякает, Тени продолжают двигаться, руки дирижера тоже, свет утихает, Нуреев дирижирует тишиной, и темнота поглощает все.

Конечно, это спектакль Кирилла Серебренникова, и было бы верно на афише написать:

Спектакль Кирилла Серебренникова «Нуреев».

Композитор Илья Демуцкий.

Хореограф Юрий Посохов.

Подробности о спектакле потом. А пока… Спасибо всем, кто сделал этот спектакль: авторам, исполнителям, Большому театру. И сейчас не время обсуждать решение о переносе премьеры. Думаю, это было очень непростое, но верное решение.

А спектакль действительно сложный. Это не балет — это ТЕАТР с несколькими сотнями участников спектакля.

Это спектакль об огромной личности, самородке уникального дара. О таланте и его пути среди нищеты, тоталитаризма, пошлости, глупости о судьбе артиста — где всегда побеждает свобода и любовь — но какою ценой иногда! Где художник несет в себе боли, пороки и гнусности мира, прожигая талантом, любовью и свободой свой путь к сердцам людей. А толпы обывателей, зрителей на галерке и в партере, в ложах и амфитеатре, получают наслаждение от силы и красоты таланта, рукоплещут гению и в одно мгновение готовы его предать.

Подходит к концу год. Это год Кирилла Серебренникова. Потрясающие премьеры — «Чаадский» в Геликоне, «Маленькие трагедии» в Гоголь-центре, «Нуреев» в Большом. Хочется верить, что чувства всех, кто был и будет в зале и на сцене, дойдут до тех, кто не был, не видел и не увидит.

Андрей УСТИНОВ,
главный редактор «МО»

АРИАН ДОЛЬФЮС — РУДОЛЬФ НУРЕЕВ. НЕИСТОВЫЙ ГЕНИЙ

26 июня 1991 г. Нуреев впервые выступает в качестве дирижера с венским оркестром.

Март 1992 г. Нуреев снова приезжает в Россию, чтобы дирижировать «Ромео и Джульеттой» в Казани, Санкт Петербурге и Ялте.

6 мая 1992 г. Нуреев дирижирует «Ромео и Джульеттой» с Сильви Гиллем и Лораном Илером в Метрополитен-опера.

8 октября 1992 г. Премьера «Баядерки» в Парижской опере. Весь мир констатирует, что Нуреев смертельно болен. Он больше никогда не вернется в театр.

6 января 1993 г. Рудольф Нуреев умер от СПИДа в госпитале Леваллуа Перре. Ему было пятьдесят четыре года.

12 января 1993 г. После траурной церемонии в Опера Гарнье Рудольф Нуреев был похоронен на парижском кладбище Сент Женевьев де Буа.

1995 г. Продажа имущества Нуреева на аукционах в Нью Йорке и Лондоне.

6 мая 1996 г. Могилу Рудольфа Нуреева покрывают разноцветным ковром, выполненным из мозаики.

В Большом театре показали балет о Рудольфе Нурееве. Кирилл Серебренников не смог увидеть премьеру своего спектакля — он находится под домашним арестом, но труппа превратила эту постановку в акцию поддержки режиссера.

Эта постановка по уровню общественного внимания может сравниться лишь с давним шумом вокруг появления в том же Большом оперы «Дети Розенталя», когда «Наши» протестовали против либретто Владимира Сорокина. А по накалу «скандальных» страстей атмосфера вокруг «Нуреева» тянет на голливудский блокбастер.

Но главное, эта история красноречиво говорит о сегодняшней России.

Сама личность и биография главного героя может вызвать зубовный скрежет у разного рода «хранителей устоев». Ведь Нуреев всю жизнь на устои – любого рода — плевать хотел.

Ажиотаж вокруг двух премьерных показов балета такой, что дирекция театра придумала особый порядок продажи билетов — именных и по паспортам. Не только потому спрос велик, что на самом деле премьера должна была пройти несколько месяцев назад, но ее внезапно отменили, в последний момент, после генеральной репетиции, под предлогом, что труппа из-за загруженности прочей работой не успела отрепетировать танцы как следует (директор Владимир Урин твердо стоял на своем, хотя версий об истинных причинах запрета ходило много).

И не только потому, что режиссер-постановщик балета Кирилл Серебренников, успевший, к счастью, поставить «Нуреева» целиком, сегодня сидит под домашним арестом, лишенный возможности работать, и спектакль сейчас выпускали без него.

До той летней, отмененной, премьеры сам по себе балет интересовал, кроме балетоманов, разве что любителей «клубнички» на сцене: фото обнаженного Рудольфа, пусть оно мелькает всего пару секунд – это же кайф.

Вопрос «будет или не будет рассказ о Нурееве-гее?» — кайф в квадрате.

Интересовал не балет, но контекст вокруг балета. Вкус запретного плода. Шепоток в кулуарах.

Нынешняя премьера — после ареста Серебренникова – широкой публикой воспринимается как акция в его поддержку, хотел ли этого театр или нет. Крики «Браво, Кирилл» на аплодисментах, хочется думать, будут режиссером услышаны. А граффити на заднике сцены, где нацарапано K.Serebr, как и решение нескольких человек из постановочной команды выйти на поклоны в майках с портретом Серебренникова и надписью «Свободу режиссеру», ведет спектакль от искусства к общественному поступку.

Но спектакль оказался таким, что стоит говорить о нем самом.

Балет о Рудольфе в Москве — географическая странность. Нуреев – вообще-то фигура питерская. Его биография перед невозвращением с гастролей во Франции связана с ленинградской балетной школой, в которой он учился, с Кировским (ныне Мариинским) театром, где он служил.

Но идея балета о знаменитом танцовщике родилась в Большом. Название предложила команда: композитор Илья Демуцкий, режиссер Кирилл Серебренников и непосредственный автор замысла — хореограф Юрий Посохов (дирекция ГАБТа пригласила их поставить спектакль во второй раз, после успеха первого проекта – балета «Герой нашего времени»). На обложке программки стоят даты жизни Рудольфа и написано: «К 80-летию со дня рождения».

Нуреев – один из двух балетных мировых звезд родом из СССР (второй, конечно, Барышников), имя которого известно каждому.

Но главное – жизнь танцовщика, которого за буйный нрав и вздорный характер прозвали «диким зверем в гостиной», полна эффектных и совершенно театральных моментов. Тем не менее, постановщики не пошли по проторенной дорожке «родился-учился-женился».

Серебренников, который еще и сценарист, и сценограф, и не пытался это сделать. Соавторы мудро сосредоточились на узловых моментах. Они взяли биографию Нуреева как точку отсчета – и сочинили спектакль, который можно было бы назвать хлестким журналистским слоганом, родившимся после истории побега от «совка» в парижском аэропорту.

Балет «Нуреев» — это, конечно же, история прыжка к свободе. К свободе «от» — и к свободе «для».

К возможности прожить свою, а не навязанную кем-то жизнь. К мании разноликого творчества, обуревающей танцовщика с тремястами спектаклями в год. Все детали биографии, использованные в этом не балете даже, а придуманном Серебренниковым конгломерате танца, драмы и оперы, работают на такую идею.

Композитор Илья Демуцкий, по его словам, творил партитуру по наказу хореографа: написать с эмоциями, «чтоб прям душу рвало». Музыку, которую оркестр Большого театра играл под управлением дирижера Антона Гришанина, отдельно вряд ли будут слушать, но она идеальна для балета-байопика: автор бесхитростно, почти без иронии, оперирует готовыми клише, что и воссоздает нужную картину.

Сам Демуцкий рассказывает о «примитивной, удушающей музыке» в эпизоде ленинградской балетной школы, о «патриотической удушающей советской песне», о миксте нескольких классических балетов, перетекающих друг в друга и обратно — так нам напоминают о коронных партиях Нуреева.

Есть еще вальсики и марши, цитируемый Малер, обработанный Люлли с Рамо и джаз с саксофоном. И все покорно звучат «в ноги». Кроме грустной татарской песни, возникающей в ключевые моменты жизни.

Идея вспомнить вехи биографии через вещи героя, посмертно продаваемые на аукционе, в балетном театре не нова.

Но в нынешнем спектакле – сквозь призму реальных посмертных аукционов Нуреева — это драматургически работает. Сквозной персонаж балета — Аукционист (Игорь Верник), распродающий документы, картины, мебель и личный остров Нуреева.

В продаже дневник успеваемости Рудольфа, а на сцене танцкласс ленинградского балетного училища имени Вагановой, с конъюнктурно сменными — от Николая Второго до Хрущева — портретами вождей на стене и бессменной рутинной ежедневного экзерсиса.

С талантливым юным эгоцентриком Рудиком, вихрем – он все делал вихрем — врывающимся на сцену, в действие, и грубо пихающим партнершу.

На аукционе интимная записка, а на сцене дуэт с брутальным скандинавом Эриком Бруном — коллегой, наставником в профессии и любовником по жизни, человеком контрастных, по сравнению с Нуреевым, качеств. Выразительный Денис Савин (Брун) в черном и смятенный Владислав Лантратов (Нуреев) в белом.

Хореография Посохова здесь удивительная: как можно было достичь одновременно откровенного эротизма и воплотить несомненный душевный, артистический порыв? Если вообще говорить о танцах этого балета, то они сделаны уверенной рукой, которая знает толк в небанальном комбинировании классических па. И в уместной пластической интонации, придающей обычному — необычный смысл, а привычному – довольно неожиданный ракурс.

Типичная для Серебренникова саркастически-социальная сцена побега в Ле Бурже, когда родина, насильственно тянущая артиста в цепкие объятия, воплощена в казенном женском хоре в плюшевых платьях, с солисткой (Светлана Шилова), штампованно поющей о любви к отечеству.

А в Европе — вольная жизнь, среди молодежи в костюмах прет-а-порте, гулянка у богачей в шубе на голое тело, перемигивания с компанией упоительно порочных («манких», как сказано в либретто) трансвеститов в Булонском лесу.

Завсегдатаи «Гоголь-центра» весь спектакль отмечали кое-какие, то здесь, то там, отсылки к «Машине Мюллера». И, наконец, съемка обнаженного Рудольфа у фотографа Аведона, Да, знаменитая фотография с голым телом анфас, бурно обсуждаемый хит летних репетиций, теперь в глаза не маячит. Самое интересное в проекции срезает линия окна.

Можно сгоряча подумать, что так, с остроумным и злым смаком, будет до финала: мало ли что учудил по жизни эксцентричный нуреевский гений! Хотя мы любим его не только за это. Но второй акт меняет дело.

Аукционист, что двигал действие рассказом о жизни, теперь говорит о творчестве. Грядет череда перефразированных Посоховым ролей Нуреева. От его «барочного» балетика «Сюита Баха», здесь поданного как нарядный апофеоз а-ля семнадцатый век. С выходом Короля-Солнца со свитой, на пару с разодетым в пух и прах контртенором в золотой маске. (Художник по костюмам Елена Зайцева постаралась).

Через дуэт Руди с любимой английской партнершей Марго Фонтейн (Мария Александрова), напоминающий об их коронном спектакле «Маргарита и Арман». И грезы Нуреева, парафраз его Лунного Пьеро из одноименного балета на музыку Шенберга.

Тут, кстати, поет та же Шилова, но уже не в плюше, а в черной коже, что не мешает ей вставлять прежнее, рефренное, мучительное для героя: «Родины себе не выбирают».

Аукционист зачитывает письма, написанные сейчас, в 2017 году, соратниками и учениками Нуреева. Звучат пафосные воспоминания, а Вячеслав Лопатин и Светлана Захарова (оба превосходны) их как бы «отанцовывают».

Пафоса иной раз слишком много, как и произносимого текста, и повторений аукционных сцен. Да и хороший, но слишком интеллигентный для этой роли танцовщик Лантратов, обладающий отнюдь не нуреевским темпераментом, все-таки не передает его легендарную грубоватую харизму. Так что яркая нецензурная брань, которую Нуреев, всесильный глава балета Парижской оперы, обрушивает в спектакле на труппу, кажется насущно необходимой художественной краской.

Но пафос — это дорога к реально трогающему финалу, когда на аукционе продают последний лот — дирижерскую палочку.

По сцене плывут Тени из балета «Баядерка», которыми слабеющий Нуреев руководит из оркестровой ямы. Постепенно музыка затихает, Рудольф управляет тишиной. И это трижды символ. Нуреев в последние годы серьезно увлекся дирижированием. А своей «Баядеркой», которую он репетировал с артистами Оперы полумертвым от СПИДа, «дикий зверь» попрощался с миром: после премьеры в октябре 1992 года он прожил всего три месяца.

Источник публикации Газета.ру, 10.12.2017, Майя Крылова