Андрей Платонович Климентов родился в Ямской слободе, пригороде Воронежа. Получил техническое образование, долгое время работал специалистом по электрификации и мелиоратором. С 1918 начал работать в воронежских газетах: публиковал свои первые сочинения, писал очерки, статьи. В начале 1920-х взял псевдоним Платонов, образовав его от имени отца. Первым произведением Платонова, вышедшим отдельным изданием в 1921 году, была «Электрификация». Через два года вышел сборник его стихов «Голубая глубина».

В историю литературы Андрей Платонов вошел как создатель нового прозаического стиля. «Платонов непереводим и, до известной степени, благо тому языку, на который он переведен быть не может», – писал Иосиф Бродский писал в предисловии к русско-английскому изданию повести «Котлован». – «И все-таки следует приветствовать любую попытку воссоздать этот язык, компрометирующий время, пространство, самую жизнь и смерть – отнюдь не по соображениям „культуры“, но потому что, в конце концов, именно на нем мы и говорим». Метод Платонова – остранение, эффект неожиданности, который заставляет читателя концентрироваться на тексте. Писатель активно использовал синтаксически неправильные конструкции, советский новояз, канцеляризмы, избыточные речевые обороты: ежеминутное сотворение языка для описания нового мира.

Музыка в разных формах присутствует в текстах Андрея Платонова. В рассказе «Московская скрипка» встречаем описание скрипичной игры и музыки как таковой: «<…> почему скрипка играла лучше, чем он мог, почему мертвое и жалкое вещество скрипки производило из себя добавочные живые звуки, играющие не на тему, но глубже темы и искуснее руки скрипача. Рука Сарториуса лишь тревожила скрипку, а пела и вела мелодию она сама, привлекая себе на помощь скрытую гармонию окружающего пространства, и все небо служило тогда экраном для музыки, возбуждая в темном существе природы родственный ответ на волнение человеческого сердца».

В произведениях Платонова звучат песни (они доносятся извне или поются персонажами) и колокольный звон. «Колокол мрачно пел над большой слободой, ровно перемежая дыхание с возгласом. Дванов заслушался, забывая значение набата. Он слышал в напеве колокола тревогу, веру и сомнение». «Колокольная музыка так же, как и воздух ночи, возбуждала чевенгурского человека отказаться от своего состояния и уйти вперед: и так как человек имел вместо имущества и идеалов лишь пустое тело, а впереди была одна революция, то и песня колоколов звала их к тревоге и желанию, а не к милости и миру. («Чевенгур»).

Платонов также упоминает популярные и классические произведения – в его текстах слышны фокстрот «Рио-Рита» и сочинения Бетховена.

«Честнова положила в эту шляпу рубль и попросила сыграть ей что-нибудь Бетховена. Не сказав никакого слова, музыкант доиграл мазурку до конца и лишь затем начал Бетховена. Москва стояла против скрипача по-бабьи, расставив ноги и пригорюнившись лицом от тоски, волнующейся вблизи ее сердца. Весь мир вокруг нее стал вдруг резким и непримиримым — одни твердые тяжкие предметы составляли его и грубая темная сила действовала с такой злобой, что сама приходила в отчаяние и плакала человеческим, истощенным голосом на краю собственного безмолвия. И снова эта сила вставала со своего железного поприща и громила со скоростью вопля какого-то своего холодного, казенного врага, занявшего своим мертвым туловищем всю бесконечность. Однако эта музыка, теряя всякую мелодию и переходя в скрежещущий вопль наступления, все же имела ритм обыкновенного человеческого сердца и была проста, как непосильный труд из жизненной нужды» («Счастливая Москва»).

На тексты Андрея Платонова написаны музыкальные произведения:

А. Мозалевский. «Триптих» («Мужик», «Лесная говорушка», «Мы пройдем тебя до края») для сопрано, баритона и фортепиано (1999) на стихи А. Платонова из сборника «Голубая глубина». «По прочтении А. Платонова» («Котлован») для симфонического оркестра, чтицы и бас-баритона (2012).

И. Соколов. Цикл «Далекая дорога» для тенора и фортепиано (2002) на стихи А. Платонова из сборника «Голубая глубина».

А. Вустин. «Три стихотворения Андрея Платонова» для голоса и инструментального ансамбля (1992). «Песня из романа Андрея Платонова» для мужского хора и оркестра (1995) на стихи из романа «Чевенгур».

В. Тарнопольский «Чевенгур» для голоса и ансамбля (2001).

Д. Курляндский. «Сокровенный человек» для сопрано и четырех групп инструментов (2002).

12 цитат из книг Андрея Платонова

«Нигде человеку конца не найдешь и масштабной карты души его составить нельзя».

«Равнодушие может быть страшнее боязливости – оно выпаривает из человека душу, как воду медленный огонь, и когда очнешься – останется от сердца одно сухое место».

«У меня личный пессимизм, а оптимизм – весь социальный».

«Искусство должно умереть – в том смысле, что его должно заменить нечто обыкновенное, человеческое; человек может хорошо петь и без голоса, если в нём есть особый, сущий энтузиазм жизни».

«К бараку подошла музыка и заиграла особые жизненные звуки, в которых не было никакой мысли, но зато имелось ликующее предчувствие, приводившее тело Вощева в дребезжащее состояние радости. Тревожные звуки внезапной музыки давали чувство совести, они предлагали беречь время жизни, пройти даль надежды до конца и достигнуть её, чтобы найти там источник этого волнующего пения и не заплакать перед смертью от тоски тщетности. Музыка перестала, и жизнь осела во всех прежней тяжестью».

«Люди давно выдумали все мысли, все думы наши старые, только чувства всегда новые».

«Даже для обыкновенного, несложного труда человеку необходимо внутреннее счастье».

«Скучные книги происходят от скучного читателя, ибо в книгах действует ищущая тоска читателя, а не умелость сочинителя».

«Отчего мы любим и жалеем далеких, умерших, спящих. Отчего живой и близкий нам – чужой. Всё неизвестное и невозвратное – для нас любовь и жалость».

«В человеке еще живет маленький зритель – он не участвует ни в поступках, ни в страдании – он всегда хладнокровен и одинаков. Его служба – это видеть и быть свидетелем, но он без права голоса в жизни человека, и неизвестно, зачем он одиноко существует. Этот угол сознания человека день и ночь освещен, как комната швейцара в большом доме. Круглые сутки сидит этот бодрствующий швейцар в подъезде человека, знает всех жителей своего дома, но ни один житель не советуется со швейцаром о своих делах. Жители входят и выходят, а зритель-швейцар провожает их глазами».

«В тайном замысле каждого человека есть желание уйти со своего двора, из своего одиночества, чтобы увидеть и пережить всю вселенную».

«Любовь – язва нашего сердца, делающая нас умными, сильными, странными и замечательными существами».

«В каждом человеке есть обольщение собственной жизнью, и поэтому каждый день для него – сотворение мира. Этим люди и держатся».