— Монографический вечер из сочинений Стравинского — редкость в российской концертной практике. Чем вы руководствовались при составлении программы?

— У меня уже был подобный опыт со Стравинским в Москве — в 2009 году с Российским национальным оркестром: попробовать это сделать меня убедил музыкальный продюсер Михаил Фихтенгольц, работавший тогда в РНО. Я вообще небольшой поклонник монографических вечеров — они часто бывают однообразными. Но тогда удалось подобрать очень необычную программу — Симфония в трех движениях, Фортепианный концерт, где солировал Слава Попругин, а во втором отделении была «Весна священная».
Стравинский действительно настолько многогранен и разнообразен, что им можно целиком заполнить всю программу, избежав монотонности. Недаром он сам говорил, что вобрал в себя всю мировую музыкальную культуру и историю.

Концерт 2 июня в консерватории мною задуман как приношение Стравинскому к 45-летней годовщине его смерти. Мне хотелось привить молодым людям вкус к его музыке. Учитывая то, что играть будут студенты, я решил сконцентрироваться на сочинениях первого периода — с некоторыми вкраплениями из более поздних. В первом отделении у нас идут почти по порядку Опус три, Опус четыре и так далее — его самые ранние партитуры. Фантастическое скерцо и «Фейерверк» — сочинения, находящиеся еще под сильным влиянием Римского-Корсакова, учителя Стравинского, а также Дебюсси и Дюка — идолов Игоря Федоровича. При этом произведения вполне самодостаточные и являющиеся в определенном смысле предтечами его балетов. Фантастическое скерцо предвосхищает «Жар-птицу», «Фейерверк» — «Петрушку», где, к примеру, есть номер с Фокусником — Le Tour de Passe-Passe, отличающийся невероятным количеством странных диссонансов и полигармоний (кстати, это место в балете, по признанию Дебюсси, нравилось ему больше всего). И вот много похожего есть уже в «Фейерверке», как будто автор упражняется тут в смелых гармонических последованиях.

Кульминацией вечера, надеюсь, станет как раз музыка балета «Петрушка», но я принял решение взять не первую, более пышную, оркестровую версию 1911 года, а более практичную и технически совершенную редакцию, появившуюся в 1947-м. Эта версия — она, может быть, суше, менее красочная — должна легче поддаться молодым музыкантам. И раз уж мы перекинули мостик к более позднему Стравинскому, то сыграем еще одну обработку, также сделанную в 1947 году, — «Симфоний духовых», посвященных памяти Дебюсси. Он умер в 1918 году, «Симфонии духовых» были созданы в 1920-м, и они формально принадлежат еще к русскому периоду, а по сути открывают ворота уже в новый период творчества Стравинского — в значительной мере конструктивистский, кубистический. В пандан к этим поздним редакциям я выбрал «Траурную оду» памяти Натальи Кусевицкой, сочиненную в 1943 году. Жена великого русского дирижера Сергея Кусевицкого Наталья являлась его меценатом. Именно ее деньгами спонсировался Фонд Кусевицкого, по чьему заказу было написано огромное количество выдающихся сочинений. Когда она умерла, Стравинский, которого связывала с семьей Кусевицких многолетняя дружба, написал этот мемориальный опус.

Тут я открою еще один маленький секрет: мне хотелось в значительной мере воспроизвести программы концертов Стравинского, состоявшихся во время его триумфальных гастролей в Москве и Ленинграде в 1962 году. Я поделил сочинения, звучавшие тогда, между двумя оркестрами: со своим Госоркестром несколькими днями раньше я сыграю музыку балета «Орфей», а со студентами Московской консерватории — все вышеперечисленные опусы и на бис то, что и Стравинский тогда исполнял на бис, — обработку русской народной песни «Эй, ухнем», оркестрованную для медных духовых и ударных в 1917 году. Небольшая дань Стравинского революционным событиям тех лет.

— К студенческому оркестру присоединится в какой-то момент и студенческий хор…

— С Камерным хором Московской консерватории меня связывают многолетняя дружба и сотрудничество: еще при жизни его основателя Бориса Тевлина хор участвовал в ряде моих проектов, и я не мог не пригласить этот коллектив в нашу программу. Мужская часть примет участие в кантате «Звездоликий», созданной в 1912 году на текст поэмы Константина Бальмонта. Это еще одна предтеча — на сей раз «Весны священной». Женская группа споет так называемые «Подблюдные» — четыре обработки обрядовых песен, также появившиеся в 1917 году.

— Вы будете дирижировать хором a cappella. Это дебют или уже доводилось выступать в таком амплуа?

— Люблю работать с хором, хотя не считаю себя профессиональным хормейстером. Есть мечта когда-нибудь исполнить «Всенощную» Рахманинова, но пока что я не рискну сделать это публично. 2 июня я продирижирую «Подблюдные», а худрук Камерного хора Александр Соловьев — три православных хора: «Богородице Дево, радуйся», «Отче наш» и «Верую». Они написаны в конце 1920-х годов и маркируют возврат Игоря Федоровича в веру отцов. Стравинский ведь в какой-то момент поменял конфессию и стал католиком, а потом вновь принял православие. Этот факт биографии роднит его с Шёнбергом, который также дважды менял вероисповедание: вначале перешел в протестантизм — поступил так из общественно-карьерных соображений, а потом, в 1930-е годы, вернулся в иудаизм.

Программу мы символически озаглавили «Вперед, к Игорю Стравинскому». Отдавая дань его памяти, мы не оглядываемся назад, а пытаемся приблизиться к нему. Ведь этот композитор находится в вечном авангарде музыкальной мысли. В СССР долгие годы на его музыку существовал неофициальный запрет, потому что он был композитором-эмигрантом и модернистом (хотя сам он себя модернистом не считал). И до сих пор далеко не все его произведения исполнены в России. В сложившейся программе, как мне кажется, достигнут баланс между экспериментальным и традиционным Стравинским: уху молодого музыканта есть за что «зацепиться», и в то же время партитуры требуют предельной концентрации внимания и подготовки. Так что и с педагогической точки зрения наше общение должно оказать серьезное воздействие на развитие студентов.

— Вы в одном интервью сказали, что «игра в оркестре — это совершенно особый род музицирования, которому надо долго учиться». Но ведь вроде есть такой предмет в консерватории — оркестр. В чем, по-вашему, его недостаточность в российской системе обучения?

— Не хватает верного отношения к этой профессии. Как говорил Михаил Жванецкий (правда, по другому поводу), «может быть, надо что-то в консерватории подправить?» Подправлять надо на самых ранних стадиях обучения. В России прежде всего готовят солистов. Даже камерный ансамбль идет вторым планом. Но задача педагогов — как можно раньше внедрить в головы молодых музыкантов, что игра в оркестре — почетнейшее занятие и реальное будущее многих из них. Чтобы они относились к этому как ко вполне возможному сценарию развития их карьеры. Нужна регулярная работа с настоящими мастерами этого дела — оркестрантами, работающими в наших выдающихся симфонических коллективах, в частности, в Госоркестре, в БСО, в РНО. Также нужны встречи с разными известными дирижерами.

Оркестр должен восприниматься не как «последнее дело», к которому обращаются тогда, когда уже совсем некуда податься, а как своего рода высшая степень музицирования. Чтобы попасть в Берлинский или Венский филармонические оркестры, человек должен быть крепким солистом, не говоря об иных, личностных качествах. Это невероятно почетная работа, к которой относятся с крайней степенью уважения. Мне кажется, что если в консерватории станут чаще делать такие образовательные проекты, как наш, то отношение к игре в оркестре станет меняться.

— Вы недавно обмолвились, что начали преподавать. Кто ваши ученики?

— Преподаю либо частным образом, либо даю мастер-классы. Мне присвоили звание почетного доктора, фактически профессора лондонского Королевского колледжа, и с его симфоническим оркестром я регулярно провожу различные проекты. У меня были мастер-классы в Мюнхенской консерватории, когда я работал в Баварской опере, два мастер-класса в Вене, в консерватории имени Вагнера. Сейчас меня попросили встретиться с молодыми дирижерами Московской консерватории. 7 июня я проведу мастер-класс в Музее Голованова — под фортепиано. К сожалению, на симфоническую репетицию времени не остается.

— Концерт проходит в преддверии 150-летия Московской консерватории. Вы не учились здесь, но, возможно, ощущаете родство с этим учебным заведением?

— Московскую консерваторию окончили и мой дед, и отец. Многих педагогов я знал, поскольку учился в Мерзляковском училище, которое до сих пор имеет статус «при Московской консерватории». И я собирался поступать сюда, но так получилось, что моя семья уехала из России, и я продолжил свое образование за границей. В каком-то смысле я испытываю определенную ностальгическую грусть, что в то время не поучился в Московской консерватории. Но с 2002 года я постоянно работаю в Москве. И время, которое я активно провел здесь с тех пор, — это уже как минимум два срока обучения в консерватории.

— Что пожелаете Московской консерватории в юбилейный год?

— Оставаться флагманом музыкальной культуры России и быть и в дальнейшем достойным членом мировой семьи консерваторий.