Памяти Ричарда Тарускина (2 апреля 1945 – 1 июля 2022)

Памяти Ричарда Тарускина (2 апреля 1945 – 1 июля 2022)

В США (г. Окленд, Калифорния) скончался Ричард Тарускин – выдающийся музыковед, исследователь музыкальной истории и культуры от эпохи Возрождения до новейшей музыки.

Одной из важнейших тем научных изысканий Тарускина, происходившего из семьи эмигрантов из России и прекрасно владевшего русским языком, была русская музыка: прежде всего оперное творчество композиторов XIX века и творчество Стравинского, а также Прокофьева и Шостаковича.

Благодаря научным открытиям Тарускина, его новаторским подходам к незыблемым, казалось  бы, принципам изучения истории музыки, значительно расширились горизонты музыковедения. В частности, умножился интерес к русской и советской музыке в Европе и США.

В 2019 «Музыкальное обозрение» выпустило специальный номер, посвященный Ричарду Тарускину (№ 4 / 447).

Ричард Тарускин, музыковед, умер в возрасте 77 лет

Литератор, критик, педагог и интеллектуал, он был бескомпромиссным полемистом, бросившим вызов общепринятому представлению о классической музыке.

«Он был самым значительным из ныне живущих авторов, пишущих о классической музыке, как в академических кругах, так и в журналистике», — сказал Алекс Росс, музыкальный критик The New Yorker.

Ричард Тарускин, выдающийся музыковед и интеллектуал, чьи полемические исследования и критические статьи трансформировали традиционный взгляд на историю классической музыки, скончался рано утром в пятницу, 1 июля, в Окленде, штат Калифорния. Ему было 77 лет.

По словам его жены Кэти Робак Тарускин, его смерть наступила в больнице от рака пищевода.

Почетный профессор Калифорнийского университета в Беркли и специалист по русской музыке, г-н Тарускин был автором ряда новаторских музыковедческих исследований, в том числе всеобъемлющей шеститомной «Оксфордской истории западной музыки». Он также был сотрудником The New York Times: его острые, блещущие остроумием и эрудицией статьи представляли ту ушедшую эпоху, когда столкновения по поводу значения классической музыки имели основополагающее значение.

«Он был самым значительным из ныне живущих авторов, пишущих о классической музыке, как в академических кругах, так и в журналистике, — сказал в недавнем интервью Алекс Росс, музыкальный критик The New Yorker. — Он знал все, его идеи были мощными, и он писал эффектным стилем».

В то время, когда классические каноны в музыке считались неприкосновенными, г-н Тарускин выдвинул теорию, согласно которой они являются продуктом политических усилий. Его bête noire (предметом особой неприязни) было широко распространенное мнение, что симфонии Бетховена и кантаты Баха могут быть оторваны от их исторического контекста. Он яростно критиковал это представление о «чистой музыке», являвшей собой, как он писал, «очищенное пространство, в котором музыку можно сочинять, исполнять и слушать в культурно-историческом вакууме, то есть в совершенной стерильности».

Г-н Тарускин был автором новаторских музыковедческих исследований, в том числе обширной шеститомной «Оксфордской истории западной музыки».

Его тексты можно назвать какими угодно, но только не бесплодными: изыскания г-на Тарускина вызывали споры почти по всем темам, о которых он писал. В конце 1980-х он способствовал обострению так называемых «войн Шостаковича», оспаривая подлинность «Свидетельства: Воспоминаний Дмитрия Шостаковича, записанных Соломоном Волковым и отредактированных им» (1979), в которых композитор изображался как тайный диссидент. (Г-н Волков — журналист, историк и музыковед.) Опираясь на тщательное разоблачительное исследование британского ученого Лорел Фэй, г-н Тарускин назвал положительный прием книги «величайшим критическим скандалом, который я когда-либо видел».

В своем спорном эссе, опубликованном в 2001 в New York Times, г-н Тарускин поддержал отмену исполнения отрывков из оперы Джона Адамса «Смерть Клингхоффера» Бостонским симфоническим оркестром после 11 сентября того же года, утверждая, что опера романтизирует терроризм и содержит антисемитские сцены. Отстаивая то, что некоторые критиковали как цензуру, он подчеркивал центральный компонент своего мировоззрения: музыка не может быть нейтральной и концертный зал не может быть отгорожен от общества.

«Искусство не безукоризненно, — писал он. — Искусство может причинить вред». (Его работы тоже могли причинить вред; Адамс возразил, что колонка была «уродливой личной атакой и апелляцией к худшему виду неоконсерватизма».)

Наиболее последовательно г-н Тарускин вел кампанию против движения за «исторически достоверное» исполнение старинной музыки. В серии эссе, вошедших в его книгу «Текст и действие» 1995 года, он утверждал, что использование старинных инструментов и техники исполнения является продуктом современных вкусов. Конечно, он не хотел, чтобы такие дирижеры, как Николаус Арнонкур и Роджер Норрингтон, перестали выступать; он просто хотел, чтобы они перестали притворяться «подлинными». И многие так и сделали.

«Быть ​​истинным голосом своего времени (как мог бы сказать Шоу) примерно в 40 000 раз более жизненно и важно, чем быть предполагаемым голосом истории, — писал он в «Таймс» в 1990 году. — Быть выразительным средством своего времени, очевидно, гораздо более достойная цель, чем историческое правдоподобие — не так ли? Ведь что такое правдоподобие, если не корректность? А корректность — ничтожнейшая из добродетелей. Это то, что нужно требовать от студентов, а не от художников».

Г-н Тарускин проявил бескомпромиссный подход в интеллектуальной битве, однажды сравнив защиту коллегой-музыковедом философа эпохи Возрождения с защитой Генри Киссинджером репрессий на площади Тяньаньмэнь. Он столкнулся с обвинениями в создании упрощенных «соломенных чучел» и в отсутствии сочувствия к объектам своих исторических исследований. После того, как в 1991 году он обрушился с критикой на Сергея Прокофьева за то, что его музыка была «сталинистской пропагандой», один из оппонентов посетовал на его «насмешливую антипатию». Ответ г-на Тарускина: «Я сожалею, что не польстил Прокофьеву настолько, чтобы порадовать его поклонников в день его рождения, но он умер. Я беспокоюсь о живых».

Однако его распри с оппонентами часто были продуктивными: они многое изменили как в научной среде, так и в концертной жизни. Такие весомые аргументы, по мнению г-на Тарускина, могут помочь спасти классическую музыку от ее все более маргинального статуса в американском обществе.

«Я всегда считал важным, чтобы музыковеды ставили свои знания на службу “средним потребителям” и предупреждали их о том, что их могут обманывать не только коммерческие интересы, но и услужливые ученые, предвзятые критики и претенциозные исполнители», — писал он в 1994 году.

Г-н Росс сказал: «Независимо от того, судите ли вы его верно или неверно, он заставил вас почувствовать, что форма искусства действительно имеет значение на более широкой культурной сцене». И добавил, что полемический запал г-на Тарускина «в конечном счете послужил конструктивной цели — перенести классическую музыку из мира фантазий в реальный мир».

Ричард Тарускин, 2004

Ричард Филлер Тарускин родился 2 апреля 1945 года в Нью-Йорке, в Квинсе, в еврейской семье Бенджамина и Беатрис (Филлер) Тарускиных. Его семья была либеральной, дерзкой, интеллектуальной и музыкальной: отец был юристом и скрипачом-любителем, а мать — бывшим преподавателем фортепиано. Он начал играть на виолончели в 11 лет и, посещая Высшую школу музыки и искусства на Манхэттене (ныне Высшая школа музыки и искусства Фиорелло Х. Ла Гуардиа), жадно поглощал книги по истории музыки в Нью-Йоркской публичной библиотеке.

В Колумбийском университете г-н Тарускин изучал музыку и русский язык, отчасти для того, чтобы иметь возможность общаться с родственниками, жившими в Москве. Он получил докторскую степень под руководством историка музыки Пола Генри Ланга, который исследовал старинную музыку и русскую оперу XIX века. Он также начал играть на виоле да гамба, выступал на нью-йоркских концертных сценах, а впоследствии, преподавая в Колумбийском университете, руководил хоровым ансамблем Cappella Nova, исполнявшей репертуар эпохи Возрождения. В 1986 году он начал преподавать в Калифорнийском университете в Беркли.

В 1970-х годах музыковедение было в основном все еще сосредоточено на возрождении малоизвестных мотетов и анализе западноевропейских шедевров. Г-н Тарускин участвовал в движении «Новое музыковедение», принадлежа к поколению ученых, которые встряхнули музыкальную науку, опираясь на постмодернистские подходы, феминистскую и квир-теорию и культурологические исследования.

«Ричард очень остро чувствовал политические веяния в истории музыки, — сказала Сьюзен Макклари, одна из инициаторов «Нового музыковедения». — Он был и выдающимся музыкантом. И поэтому он не собирался жертвовать самой музыкой ради контекста; для него они всегда были едины».

Изучая для своей докторской диссертации творчество русских композиторов (в то время как основная масса музыковедов отвергала их как второстепенные фигуры), г-н Тарускин убедился в том, как политика XIX века коварно сформировала классический канон. Он убедительно доказывал, что Бах, Моцарт и Бетховен не случайно были так почитаемы: их популярность и признание явились следствием долго не признаваемой и глубоко укоренившейся немецкой националистической идеологии. Его монографии о русской опере и Мусоргском изменили подход к изучению музыки Восточной Европы, развеяв давние мифы.

В 1984 г. г-н Тарускин начал писать для недолго существовавшего журнала Opus Magazine по приглашению его редактора Джеймса Р. Эстрайха. После того, как г-н Эстрайх перешел в The New York Times, г-н Тарускин публиковал в NYT в разделе «Искусство и досуг» подробные эссе, в которых критиковал композиторов, часто считавшихся полубогами; вскоре почтовый ящик раздела наполнился письмами разгневанных читателей. (Сам он без колебаний рассылал письма видным музыкальным критикам, в которых разоблачал их ошибки и логические заблуждения.) Его эссе для The Times и The New Republic позже были собраны в книгах «О русской музыке» и «Опасность музыки».

Ведение семинара Стравинского в Колумбийском университете вдохновило г-на Тарускина на создание двухтомника «Стравинский и русские традиции» — оригинального исследования 1996 года, перевернувшего с ног на голову космополитический образ, который композитор и его помощники долгое время культивировали. Г-н Тарускин обратил внимание на традиционные славянские мелодии, которые Стравинский вложил в «Весну священную», и на то, как сам композитор намеренно затушевывал народные корни своего революционного балета.

«Оксфордская история западной музыки», опубликованная в 2005 году, выросла из лекций г-на Тарускина в Беркли и его неудовлетворенности учебниками, которые представляют собою «парад неоспоримых шедевров». На более чем 4000 страницах он привел сложный анализ  наряду с богатой контекстуализацией, раскрывая музыкальную историю как сферу пересечения аргументации, политики и власти.

Одетый в пурпурный блейзер, г-н Тарускин был яркой фигурой на конференциях Американского музыковедческого общества, где его презентации были событием-блокбастером. В последние годы он воздерживался от докладов, при этом часто посещая лекции своих многочисленных учеников.

В 1984 он женился на Кэти Робак, программистке из Беркли, и жил в Эль-Серрито, Калифорния. У него остались сестра Мириам Лоуренс, брат Раймонд, сын Пол Робак Тарускин, дочь Тесса Робак Тарускин и двое внуков.

Среди многочисленных наград г-на Тарускина — престижная премия Киото, которую он получил в 2017 году в Японии. Его последней книгой стал сборник 2020 года «Проклятые вопросы: о музыке и ее социальных практиках». В последнее время он работал над завершением книги эссе, которая послужила бы его научной биографией.

Несмотря на свой властный характер, г-н Тарускин отличался добротой, хорошо известной коллегам и ученикам. Так, в течение многих лет он полемизировал с музыкальным теоретиком Питером ван ден Торном по поводу значения музыки Стравинского: г-н Тарускин утверждал, что ее нельзя отделить от политики ХХ века, в то время как г-н ван ден Торн считал, что эти проблемы не имеют отношения к музыке.

Тем не менее, г-н Тарускин посвятил одну из своих книг г-ну ван ден Торну с дарственной надписью: «Общественному противнику, личному другу».

Источник публикации The New York Times, 1 июля 2022, Уильям Робин

Перевод Павел Райгородский, “МО”

«Музыкальное обозрение» в социальных сетях

ВКонтакте    Телеграм