«Просят в эту книгу не чихать»
(Помета С.С. Прокофьева на экземпляре романа В. Брюсова
«Огненный ангел». В 2-х частях.  М.; Скорпион, 1908)

Когда же Прокофьев сделал эту запись над заставкой первой страницы текста? Вероятно, в 1919, при первом прочтении Прокофьевым «Огненного ангела». Книга досталась композитору от бывшего русского офицера, некогда предводителя дворянства Минской губернии, а затем эмигранта Бориса Самойленко. А быть может, это уже другой экземпляр и помета вместе с остальными маргиналиями на полях романа появилась в разгар работы над либретто 1-й или 2-й редакции? Как знать…

Жаль, что Н.П. Савкина, используя в качестве иллюстрации страницы романа «Огненный ангел», не прокомментировала их и не указала выходные данные издания. Тем не менее, Брюсов, «испещренный» карандашом Прокофьева, доказывает предопределенную неслучайность обращения композитора к сюжету «Огненный ангел» для оперного либретто. Выбор был продиктован потребностью в вере, в религиозном осознании бытия.  Символично, что в разгар сочинения музыки по роману из средневековой жизни в русской философской мысли появилось определение послевоенного постреволюционного периода мировой истории как «нового средневековья», что подразумевает, по словам Н. Бердяева, «ритмическую смену эпох, переход от рационализма новой истории к иррационализму <…> средневекового типа».

Сложный период, прошедшей под знаком «Ангелов и Демонов», исповедь гения, пропустившего через собственную душу трансцендентные формы зла целой эпохи. Актуальность сочинения ничуть не потускнела со временем. Музыка жива в развитии истолкований и интерпретаций. Семантика «Огненного Ангела», отходя все дальше от сюжетной линии Рената – Рупрехт, меняется в сторону «мирового аспекта» (по выражению Н.Я. Мясковского) буквально на глазах. Музыкальный текст Прокофьева открывает все новые дали в осмыслении тайн духа и истории человечества. Трагедия времени и драма личности, столкновение с действительностью и крах рационализма повлияли на мировоззрение Сергея Прокофьева необычайно. За десятилетие жизни вдали от России из атеиста, прагматичного «невера», не лишенного порой цинизма Прокофьев эволюционирует в преданного адепта религии Христианская наука («модной Бостонской науки» Cristian Sciens), в дисциплинированного приверженца исцеления с помощью внушения и силы духа.

В творчестве кризис рассудочности, или по Прокофьеву «конфликт разума и веры», уход от пафоса схем прежней жизни обрушился грандиозной музыкой оперы «Огненный Ангел», а затем Третьей симфонии, созданной на основе тематического материала оперы. Современники Прокофьева ценили эту музыку необычайно высоко: «Для меня «Огненный ангел» больше, чем музыка, — восторженно писал Н.Я. Мясковский, — …подлинная и необычайно “едкая” человечность этого произведения сделают его вечным». С.А. Кусевицкий про Третью симфонию отозвался так: «…Это лучшая симфония со времени Шестой Чайковского». «Ничего подобного в жизни я при слушании музыки не ощущал. Она подействовала на меня как светопреставление», — вспоминал С.Т. Рихтер.

Век «Огненного ангела»

За десятилетия, минувшие после создания, прокофьевский «Огненный ангел» собрал довольно обширную дискографию (главным образом за счет записей Третьей симфонии), но не получил ни достойного нотографического списка, ни внушительного перечня театральных постановок. Причины этого — отдельная тема. Библиография «Огненного Ангела» также немногочисленна. Обращения к произведению чаще всего носят специфический музыковедческий характер (черты вокального стиля, тематизм, анализ формы, тональный план сочинения, особенности гармонического языка). Тем с большим нетерпением ожидалась представленная ныне на суд читателей книга Н.П. Савкиной об истории создания «Огненного Ангела» С.С. Прокофьева.

Замысел книги относится к 1997. Сбор материала, его изучение и систематизация были постепенными и поэтапными. Промежуточным по отношению к книге результатом исследований Н.П. Савкиной стала публикация ряда статей и научных докладов, позже вошедших в книгу в переработанном виде на правах отдельных глав. Уникальная возможность работы с материалами собрания Святослава Прокофьева и так называемого Лондонского Архива Прокофьева (SPA «The Serge Prokofiev Arhive», Колумбийский университет, Нью-Йорк, США), а также не ограниченный запретом «не выдается» доступ к фондам Российского государственного архива литературы и искусства (фонд С.С. Прокофьева № 1929) позволили Н.П. Савкиной структурировать и ввести в научный оборот целые пласты источников, малодоступных отечественным исследователям. Это, прежде всего, источники нотного текста — рукописные копии с автографом композитора 1-й редакции оперы, его записные книжки с нотными эскизами, неизвестные фотографии, литературные рукописи, личные документы. Так, вариант либретто «Огненного ангела» Б.Н. Демчинского («тончайшая многостраничная пропорция») можно по праву считать одним из самых ярких впечатлений и сенсационных открытий в современной «прокофьевиане».

Наиболее многочисленный и информативный вид источников, приведенных Н.П. Савкиной — письма Прокофьева и его корреспондентов. Впервые представлены эпистолярные диалоги С.С. Прокофьева с Г.Г. Пайчадзе, Б.Н. Демчинским, Ф.Ф. Комиссаржевским, Э.А. Эбергом, А. Коутсом, Б.С. Захаровым, Б.В. Асафьевым и другими.  Ранее опубликованные письма приведены автором книги во фрагментах по печатным источникам. Эта выборка интересна контекстом, когда история «Ангела» как бы «по касательной» соединяет адресатов и корреспондентов невидимой связью, образуя из разрозненных фактов многообразную, сложную, но зримую картину исторической истины. Так, например, возникает заключительный раздел книги, обозначенный автором «Письма Телеграммы Мистификации (вместо приложения)» с перепиской Прокофьева и Варвары Федоровны Демчинской, вдовы Б.Н. Демчинского, первой публикацией писем Прокофьева к Й. Сигети и И.В. Гессену.

«От быта — к бытию»

Первое впечатление (однократное прочтение недостаточно, книгу стоит изучать и перечитывать…) от знакомства с фундаментальной работой Н.П. Савкиной: как глубоко, свежо, оригинально!  В литературе, посвященной музыке С.С. Прокофьева, вряд ли найдешь похожую по жанру, концепции, структуре, подаче книгу. Уход от внешней «наукообразности», доверительная личная интонация, недюжинная эрудиция автора, «метафизичность» в подходе к явлениям и фактам, объем неизвестных и уникальных источников ставят эту книгу на уровень «большой» междисциплинарной литературы, обращенной к самому широкому кругу читательской элиты. К тем, кого в наше «безвоздушное» время потребления все еще волнуют вопросы «бесконечности христианского космоса» и «пути из быта в бытие, от сиюминутного к вневременному».

Автор определила композицию книги так: «…ее конструктивная логика выстраивается сообразно природе разнородного материала. От обстоятельств — всего, что было связано с подготовкой нотного издания сочинения, первых планов постановки, оказавшихся иллюзорными, всевозможных сопутствующих событий, – к вопросам содержания и смысла в понимании автора… Такое расположение, нарушая линейность и векторность хронологии, ведет собственно к музыке…».

Собственно музыка, и не только «Огненного ангела», в книге занимает основное место. Подготовленный, даже завороженный читатель (увлекательный авторский текст по стилю чуть витиеват, по мысли  логичен, эмоционально страстен) без труда и с огромным интересом  входит в проблематику трех редакций оперы «Огненный ангел» (под 3-й редакцией подразумевается совместный с  С.Ю. Судейкиным проект по адаптации оперы для  несостоявшейся  постановка оперы в США в 1930 году) и с неослабевающим интересом вместе с автором книги на правах соучастника следит за подробнейшим и точным, словно скальпель хирурга, анализом изменений в либретто и музыке 1-й и 2-й редакций. «Две редакции «Огненного Ангела» различаются существенно, при этом удачно найденное, как это бывает у Прокофьева, в дальнейшем становится стилеобразующим свойством», — пишет Н.П. Савкина, обозначая и высказывая свою точку зрения по поводу одной из важнейших проблем прокофьевского творчества — проблеме редакций. Вместе с автором книги читатель заглядывает в творческую лабораторию Прокофьева и наблюдает магию процесса созидания, мучительные сомнения Художника и борьбу двух его начал. Ибо вечная общемировая, но такая «русская» тема мучительной амбивалентности творчества, «alter ego», Двойника, в интерпретации Н.П. Савкиной получает новое, «музыкальное» истолкование.

Глубоко трогает посвящение автора «Памяти Святослава Сергеевича Прокофьева». В проникновенных словах, искренне и лаконично Н.П. Савкина благодарит «человека небывалой скромности» – старшего сына композитора за деятельное участие   и помощь в создании книги. Святослав Сергеевич Прокофьев ушел от нас в 2010 году. Как справедливо отметила Н.П. Савкина для всех, кто его знал и помнит «это был канал связи с отцом, о котором он до конца жизни говорил “папа”»…

И все же закончить рецензию на «светоносной терции», как в финале «Ангела», обойтись без критических ремарок «придиры» в адрес книги не удается. Посчитаем их своеобразными черными собаками, возникшими перед Агриппой Неттесгеймским из эффектной мизансцены, придуманной Прокофьевым для либретто «Огненного ангела».  Прежде всего, возникает некий дискомфорт из-за отсутствия поля для сомнения, из-за нехватки альтернативных подхода, версии, мнения. Мощная кладка научных фактов, добротная подборка источников исследователем стянуты до монолитной гладкости цементом субъективного отношения. Исчезают те самые «лохмотья истины», которые дают живое дыхание и стимул к развитию любой научной концепции.

Сложная организация книги Н.П. Савкиной, состоящей из «голосов» Прокофьева и его корреспондентов вкупе с авторским текстом, обширными сносками и комментариями создает неровный в стилевом отношении текст, что может увести читателя от главной темы книги. В выстраданной и прочувствованно-стройной концепции Н.П. Савкиной по поводу «Огненного Ангела» как «вселенского», «межзвездного» произведения музыкального искусства несколько преувеличена роль Христианской науки и философско-религиозных взглядов С.С. Прокофьева. Хотя история влияния Христианской науки на биографию композитора изложена деликатно и корректно, все же философский ландшафт творчества Прокофьева в трактовке Н.П. Савкиной почти лишен общественно-политического контекста эпохи.

Также спорным предстает тезис о «нереальности зала» в качестве главного аргумента возвращения Прокофьева на родину. Дискуссионным моментом книги Н.П. Савкиной является трактовка эмоциональной окраски двух финалов оперы — восприятие музыки глубоко индивидуально, и для каждого слушателя оно свое.

Несомненно, однако, что автору книги удалось главное: с научной тщательностью и творческим вдохновением, исследуя лишь одно сочинение, составить обширный и правдивый путеводитель по удивительному, бесконечному пространству творчества Сергея Прокофьева.