Концертный «градус»

— Валерий Юрьевич, оркестр только что вернулся из гастрольного турне по Европе, приуроченного к 60-летнему юбилею. Восемь концертов в разных городах за девять дней — своего рода марафон, как справлялись?

— Был очень интенсивный график: приезд, расселение в гостинице, встреча с солистами, генеральная репетиция, небольшой отдых, вечерний концерт, утром встали, собрались и снова в путь. И программы разные — в один вечер Шостакович, в другой — Чайковский. Пытались все концерты отыграть по максимуму возможностей. Перед гастролями играли их в Новосибирске, готовились к испытаниям.

— Оркестр выступал на самых лучших площадках, где-то уже не в первый раз?

— Такой оркестр, как Новосибирский симфонический, должен играть в столицах, по преимуществу в центральных залах. Так оно и было. Впервые играли в Аликанте на побережье Средиземного моря, в Мадриде выступали в четвёртый раз, в Сарагосе и других городах — то же уже играли и не один раз. К примеру, в Вене, в Концертхаусе, оркестр выступал двадцать пять лет назад с маэстро Кацем, а в этот раз дирижёром был Томас Зандерлинг. Залы, что называется, намоленые, там проходит огромное количество интересных концертов, и я рад, что в реестре таких событий было и наше вступление.

— Как принимала публика?

— Очень тепло, нам не приходилось что-то доказывать, с первых же нот включался обмен со слушателями. Иногда бывает вначале стена между слушателями и исполнителями, потом она постепенно оттаивает, или наоборот — растёт. А тут между оркестром и зрителями не было никаких препятствий. Все вечера проходили при полных залах, с аншлагом. Всего на наших концертах побывало 9 тысяч человек.

— Для музыканта важно, чтобы инструмент звучал, а ещё что-то внутри его самого должно звучать?

— Есть такое. У нас ведь была цель показать достижения оркестра. И мои коллеги, музыканты, несмотря на разницу часовых поясов, а концерты начинались, когда в Сибири уже полночь, каким-то чудесным образом находили в себе силы и играли от души. И маэстро Зандерлинг был всегда на очень хорошем концертном «градусе». Может быть, силы придавали новые впечатления от площадок: было интересно, как оркестр звучит в этом зале, а как в другом, что нужно подправить в звучании. Просто сесть и сразу сыграть невозможно, ты должен освоиться на сцене.

— А может быть, дух маэстро Каца витал где-то рядом и помогал своему оркестру?

— Наверняка, по крайней мере, его внучка была всегда с нами, она сама изъявила желание сопровождать оркестр, а в Дюссельдорф на концерт приехало всё семейство — супруга Сильвия Натановна, дочь Виктория и внучка Елена Петрушанская. Там была очень ответственная площадка и серьёзная публика, которая много слышала и знает. В Дюссельдорфе свой прекрасный симфонический оркестр, они и концерты играют, и оперные спектакли.

— Кроме того, что этот год для Новосибирского симфонического оркестра юбилейный, позади два гастрольных тура, в том числе сентябрьский в Италию, в декабре оркестр был базовым коллективом на Рождественском фестивале, 29 марта состоится большой юбилейный концерт на сцене зала имени Каца, а в апреле грядёт событие мирового уровня — Транссибирский арт-фестиваль под руководством Вадима Репина, который также потребует от оркестра полной выкладки.

— Это действительно очень ответственно для оркестра, всего коллектива и каждого музыканта в отдельности. Я думаю, если бы сегодня Арнольд Михайлович услышал свой оркестр, он бы его не узнал. Коллектив очень вырос. Многое сделано благодаря тому, что мы сотрудничаем с большим количеством дирижёров, выступаем с выдающимися музыкантами. Уже можно сказать: мы и это умеем, и так сможем, а ещё вот так попробуем. И, конечно, работа нашего нынешнего дирижёра и руководителя оркестра Гинтараса Ринкявичуса многое дала коллективу. Он сам очень яркий человек, и оркестр слышит сильным, звучным, выразительным. Мне нравится, как звучит оркестр с Гинтарасом — он производит яркое впечатление. Помню первое его появление перед оркестром, это была Пятая симфония Чайковского, её исполнение вдохнуло в оркестр какую-то особую энергию, и он зазвучал новыми красками.

Сверить интонацию

— Давайте проясним, главный концертмейстер, по сути, второй человек в коллективе после дирижёра, на него ложится вся черновая работа по репетициям, и всё-таки — какова зона вашей ответственности?

— Я для себя её так понимаю: увлечь за собой коллег, дать музыкантам возможность выразить себя, показать, несмотря на то, что в оркестре довольно сложные условия музицирования — все должны играть вместе и подчиняться многим вещам, о которых не догадываются слушатели. Моя задача, чтобы музыканты, пройдя все круги подготовки концерта, изучения партий, совмещения оркестра, гармонично вошли в музыкальную палитру сочинения, играли осознанно и с удовольствием. Ведь люди, пришедшие на концерт, слушают не то, как музыканты искусно владеют инструментом, а то, как тонко и выразительно они могут передать характер музыки.
На репетициях важно наладить ансамбль, договориться о характерах, сверить интонацию, понять, что хотел дирижёр, а потом уже когда всё это произойдёт, можно пофантазировать.

— Иными словами, вы постановщик того, как это будет происходить на сцене?

— Один из постановщиков, который имеет самую близкую связь с дирижёром, моя задача выяснить всё по поводу его трактовки сочинения и передать это в оркестр. Концертмейстер, мне кажется, не только лидер среди музыкантов, но ещё и связующее звено между дирижёром и симфоническим оркестром, и, если его позиция активна, процесс работы над сочинением становится творческим, учитываются и пожелания музыкантов, которые я озвучиваю маэстро.

— Такова субординация?

— Разговаривать на репетициях разрешается не всем, но концертмейстер в этом смысле имеет преимущества. И это понятно, чтобы не было какого-то репетиционного хаоса, когда все, кто хотел бы что-то сказать, делают это.

— Как в «Репетиции оркестра» у Филлини?

— Это действительно проекция внутренней жизни оркестра. У нас есть репетиции отдельно по группам. Духовые собираются и репетируют под руководством моего коллеги, скрипача Юрия Прушинского. Я чаще всего провожу репетиции с группой первых скрипок, их у нас шестнадцать. Это сольная группа, с их исполнением связано много разных нюансов, которые затем передаются в оркестр, своего рода штрихи. Есть ещё не менее важные группы — вторые скрипки, альты, ещё одна сольная группа — виолончели. При необходимости какие-то вещи я репетирую со всем струнным оркестром.

Filarmonica-квартет

— Двадцать лет назад, в 1996 году, Арнольд Михайлович Кац назначил вас главным концертмейстером. Он увидел в вас талант организатора?

— К этому времени мы показали себя в камерной музыке. Filarmonica-квартет был создан в 1990 году, и первые же гастроли в Германию на Festival des Horens оказались успешными, а год спустя коллектив самостоятельно подготовился и стал лауреатом Всесоюзного конкурса квартетов, нас приглашали на престижные российские и зарубежные фестивали. Мы играли современную музыку, в том числе и немецкую, Лахенман, Мосолов, Губайдулина, а кроме того, Рословец, Шнитке. Получили очень хорошие отзывы, это тоже, наверное, сыграло свою роль, когда Кац попробовал пригласить меня на место концертмейстера. Конечно, с его стороны это был большой аванс, никто не знал наверняка, чем это может закончиться. Я реалист и прекрасно понимаю, что он рисковал, как и тогда, когда выбирал музыкантов в оркестр, Арнольд Михайлович на этот счёт обладал большой интуицией.

— И вы с этим испытанием справились.

— Со временем многое проявилось, и работа, и звание народного артиста — заслуга не лично моя, а Арнольда Михайловича Каца и, в первую очередь, симфонического оркестра, потому что я занимаюсь коллективным трудом. Плюс, конечно, какие-то мои личные достижения в камерной музыке.

— Filarmonica-квартет для вас даёт больше возможностей, чтобы выйти за рамки академического жанра?

— Я не скажу, что это лаборатория, где мы проводим эксперименты, но это позволяет нам найти новое в давно известной музыке, найти в ней своё звучание, выразить с её помощью свои мысли и чувства. Нам важно, чтобы эта музыка стала частью слушателя, чтобы она была современной, несмотря на то, что написана два века назад.

Первая скрипка

— Во сколько лет вы взяли скрипку и кто этому способствовал?

— Скрипкой я занимаюсь с пяти лет. Маме очень хотелось, чтобы я был пианистом, но так случилось, что в музыкальной школе набор пианистов был завершён, и педагоги, посмотрев мои данные, посоветовали: пусть попробует поиграть на скрипке. Родители согласились, и я вступил на этот трудный путь. После музыкальной школы поступил в музыкальное училище, а затем в Гнесинский институт.

— Родители были музыкантами?

— Да, отец, Юрий Александрович, его уже нет в живых, был баянистом, аккомпаниатором, работал солистом ансамбля песни и пляски СибВО. А мама, Мария Ивановна, будучи солисткой сибирского народного хора, участвовала в Первом международном фестивале молодёжи в Москве в 1957 году, у неё был замечательный голос, кроме того, она очень артистичный человек. После сольной карьеры состоялась как талантливый организатор, администратор культуры — была замдиректора ДК «Строитель», директором ДК «Точмашевец», директором «Тэмп». И все свои первые музыкальные впечатления я получал в тех местах, где она работала.

— Музыка в вас постоянно звучит, пытаетесь ли вы её как-то «выключить»?

— Это моя ежеминутная жизнь, иногда после концертов — квартетных или симфонических — назойливо продолжает звучать, даже до каких-то болезненных состояний. Я стараюсь побыстрее прийти в себя. Такая информация иногда мешает, приходится играть много концертов, нужно быстрее переключаться на другие сочинения.

— У вас абсолютный слух?

— Можно сказать, абсолютный.

— Значит, вы мучаетесь, когда кто-то фальшивит?

— Мучаюсь и доставляю другим мучения по этому поводу. Я преподаю специальность в консерватории. Когда говорю своим студентам, что звучит фальшиво, думаю, это их мало радует.

— С вами в гастрольной поездке были ваши близкие, жена и сын, а дома кто ждал?

— Моя супруга, Оксана Анисимова, работает одним из концертмейстеров симфонического оркестра в группе первых скрипок, и вот уже второй год в нашем оркестре работает сын Ростислав, он тоже скрипач. Дома ждала мама, она наш талисман, помогает в заботах по дому, а я делаю всё, чтобы она чувствовала себя комфортно и не болела.

Операция «Судьба»

— У музыкантов отношение к инструментам особое, почти как к членам семьи, и ваши скрипки не исключение?

— Да, у каждого свои привязанности, я очень люблю свою скрипку, Оксане нравится её инструмент, и Ростиславу мы тщательно подбирали скрипку. Инструмент — это тот голос, который рассказывает о твоих чувствах, поэтому важно ощущать с ним родство.

— Несколько лет назад газеты писали, что у вас украли две скрипки из машины, а спустя время их чудесным образом нашли.

— Нам вернули скрипки через год, в том же состоянии, как и тогда, когда мы с ними расстались. А получилось случайно: один из инструментов принесли мастеру, который с нами хорошо знаком, он позвонил мне, я позвонил сотрудникам, которые занимались поиском, они встретились с этими людьми и вышли на второй инструмент. Вот такая была операция.

— Если говорить о вариантности судьбы, помимо музыки, был другой сценарий жизни или сразу определились с профессией?

— Рассматривался вариант с институтом имени Баумана, мне нравились история и литература. Мама же видела для меня гораздо больше вариантов, но, слава Богу, учла мою привязанность к музыке и оценку профессионалов. Для меня самого то, что случилось со скрипкой, что я играю на этом инструменте — счастливый лотерейный билет. Это приносит мне много радости в жизни, я занимаюсь любимым делом. И, по-моему, это идеальный вариант судьбы… Я бы хотел выразить признательность своим коллегам и всем, кто помогал мне в моём становлении, кто встретился на моём творческом и жизненном пути. Благодарю вас!