Запись «Нижинский» Джона Ноймайера в TheatreHD впервые появилась Музыкальное обозрение.

Запись «Призрачный свет» – новый балет Джона Ноймайера впервые появилась Музыкальное обозрение.

— Вы показываете на гастролях единственный балет — “Пер Гюнт”. Это выбор ваш или Большого театра?

— Мой. И это большой сюрприз для всех. Большой театр и администрация Гамбургского балета планировали представить в Москве “Ромео и Джульетту” и “Золушку” — ведь это сезон Прокофьева. Но после премьеры новой редакции “Пера Гюнта” я испытал сильнейшее желание представить в Москве именно этот балет. Убедил в этом и Большой театр, и собственную компанию. А так как из-за технических сложностей сценографии невозможно привезти на гастроли еще один спектакль, то мы показываем только “Пера Гюнта”. Для меня он тесно связан именно с Москвой, с великим композитором Альфредом Шнитке, с той работой, которую мы вместе проделали.

— Вы заказали ему балет во времена СССР — ситуация из ряда вон выходящая. Как это произошло? И как вы сотрудничали — как Петипа с Чайковским, детально контролируя сочинение музыки, или предоставили Шнитке карт-бланш?

— О нет, в наше время нельзя быть диктатором, как Петипа. Работать с композитором, особенно таким, как Шнитке,— это акт большого доверия и особая честь. Я к этому времени уже работал с его музыкой — в “Отелло” и в “Трамвае желания”, где использовал фантастическую Первую симфонию. Просто поразительно, как русский композитор мог так исчерпывающе выразить суть и смысл американской классической пьесы. Я очень хотел с ним работать, и по моей просьбе берлинская Академия искусств пригласила его на какой-то концерт или лекцию. В Берлине мы и встретились. Знаете, тогда, в 1980-е, Шнитке был самым популярным в мире среди современных композиторов. Его диски издавались на Западе огромными тиражами, но сам он был исключительно, невероятно скромным — считал честью, что я заказал ему балет.

— Вы сами предложили сюжет?

— Я назвал две пьесы: “Три сестры” и “Пер Гюнт”. Альфред выбрал Ибсена. Думаю, потому, что в СССР уже был балет по пьесе Чехова — “Чайка” Щедрина, а он не хотел никаких сложностей внутри советской музыкальной организации (в Союзе композиторов.— “Ъ”). И еще мне кажется, что в истории Пера Гюнта Альфред увидел сходство с Фаустом. А этот сюжет его всегда интересовал. Я написал линейную, четкую первую часть либретто, отдал ему. А вторую часть не мог сформулировать внятно, изложил только идею. В пьесе Ибсена очень важна тема обманчивости славы, иллюзорности жизненного успеха. Пер хочет стать “императором мира”, а в моем распоряжении только визуальные средства — как это показать? И я придумал, как он из своей Норвегии, страны естественных чувств и подлинных ценностей, попадает в совершенно другой мир. Пробивается по кастингу в низкопробный мюзикл, продвигается выше и выше и в конце концов становится тем самым “императором” — голливудской звездой, играет главную роль в блокбастере из истории Древнего мира. Я хотел провести параллель с Майклом Джексоном, таким очаровательным, живым, естественным мальчиком, который по мере достижения успеха изменял своей природе, превращаясь в нечто искусственно сконструированное, вымороченное. Жажда успеха приводит к сумасшествию, к разрушению личности — вот такая была идея. И эта часть балета — открытая структура, как коллаж в кино. Наша работа шла трудно и медленно. А ведь была еще третья часть — возвращение Пера домой, к истокам. Еще менее структурированная, и в либретто еще меньше слов. Там была кульминация — встреча Пера с Сольвейг. Я написал: “Бесконечное адажио”. Альфред спросил: “Бесконечное — это сколько минут?” Я сказал: “Сколько захочешь”.

— Получилось, если не ошибаюсь, 18 минут?

Во время работы Альфред получил инсульт. Месяц провел между жизнью и смертью. А потом вернулся и дописал виолончельный концерт для Натальи Гутман. Я услышал эту музыку, совершенно неземную, невероятную, и понял, что третий акт у меня в любом случае есть — я могу поставить его на последнюю часть этого концерта. В это же время в течение шести недель ушли из жизни мои родители. У меня началась глубочайшая депрессия. И все-таки с помощью Рождественского, своего хорошего друга, Шнитке дописал “Пера Гюнта”. Вот так мучительно рождался этот балет.

— Вы уже показывали балет “Пер Гюнт” в Большом в 1990-м. Для москвичей это стало настоящим потрясением.

— Была перестройка. Все менялось. В России состоялся фестиваль современной немецкой музыки — написанной с 1945 года. Мы были приглашены — Гамбургский оркестр и Гамбургский балет. Но у нас было только одно современное произведение — “Пер Гюнт” Шнитке. Я умолял, чтобы для нас сделали исключение, чтобы нам разрешили привезти этот балет. И мы его показали — в Ленинграде и Москве. Это был пронзительный момент, потому что Шнитке тоже был на премьере.

— Зачем же вы переделывали “Пера Гюнта”?

— Лет шестнадцать мы его не возобновляли. А не так давно я был приглашен Фондом Шнитке рассказать о “Пере Гюнте”. Мы показали видеофрагменты спектакля, и я услышал музыку по-новому. Она меня настолько тронула, что я сделал то, чего не делал никогда: заново поставил балет. В июне была премьера.

— То есть это совершенно новая постановка?

— Я бы сказал, там половина нового. Концепция в целом не изменилась, роли и характеры остались теми же, разве что партия Сольвейг стала сильнее. Но все движения пересмотрены заново. Думаю, как хореограф я сейчас лучше, чем был в 1989 году. Во всяком случае жизненного опыта у меня точно больше.

— Вы являете невероятный пример творческой интенсивности и долголетия: уже больше 45 лет вы ставите один, а то и несколько спектаклей в год. Что вас мотивирует, откуда черпаете творческую энергию?

— Знаете, в Германии жил очень известный актер, у него была невероятная память — он мог читать стихи ночами напролет, знал всего Рильке. И когда его спрашивали, как он запоминает стихи, он отвечал: “Не знаю, не спрашивайте, боюсь все забыть”. Вот и я не задумываюсь, просто смотрю вперед. Самое мучительное — подготовка к постановке, сомнения меня грызут и мучают. Но когда я вхожу в зал к артистам, все отступает. Работа с артистами в зале, поиск неожиданного в них, в себе, открытие того, о чем не подозревали ни они, ни ты сам,— это самый важный, самый интенсивный момент проживания жизни.

— Вы любите танцовщиков из стран СНГ. В Гамбургском балете ведущие партии танцевали Анна Поликарпова, сейчас — Иван Урбан, Александр Рябко, Эдвин Ревазов. Чем они вас привлекают?

— Вообще-то новая редакция “Пера Гюнта” была сделана для Карстена Юнга, а он немец. И для Алины Кожокару — она румынка. В этом балете различные ипостаси Пера воплощают француз, испанец, украинец — все смешано. К сожалению, у Алины травма, и это очень грустно: ее работа в возобновлении “Пера Гюнта” и изменении образа Сольвейг была чрезвычайно важна. Из-за травмы Алины первый спектакль в Москве будут исполнять Эдвин Ревазов (он из Севастополя) с Анной Лаудере, которая из Риги. А во втором составе — Карстен Юнг и 20-летняя Эмили Мазон. Эта девочка, несмотря на молодость, обладает какой-то невероятной внутренней силой. Ведь партия Сольвейг — это не просто техника, здесь должна быть мощная актерская индивидуальность. Кстати, мама этой девочки, Жижи Хайатт, в первом “Пере Гюнте” танцевала роль Сольвейг. Вот такая история поколений.

— Генеральный директор Большого театра Владимир Урин и руководитель отдела спецпроектов Ирина Черномурова — ваши горячие поклонники. Когда они работали в Музтеатре Станиславского, там шли три ваших балета, один из них — копродукция. В Большом тоже были поставлены два ваших хита, но они более традиционные. Следует ли полагать, что теперь, с приходом в Большой театр Урина и Черномуровой, вы продолжите сотрудничество с театром в этаком экспериментальном ключе?

— Наверное, надо подождать ответа на этот вопрос до сентября, когда на предсезонной пресс-конференции Большого господин Урин огласит планы театра. Но действительно — у нас с ним прекрасные отношения. И с труппой Большого теперь тоже. Артисты отлично работают в “Даме с камелиями”: я видел прямую трансляцию спектакля и очень рад, что они сохранили стиль.

— Мы разговариваем в кабинете ректора Московской академии хореографии. Что за проект вы готовите в этой весьма консервативной балетной школе?

— В мае в Большом театре будут праздновать юбилей Геннадия Рождественского, и маэстро сам встанет за пульт. Вечер будет в трех частях: хор, симфоническая музыка и балет — “Времена года” Глазунова в исполнении учеников Московской академии. 15 лет назад я в своей школе в Гамбурге поставил балет именно на эту музыку, назвав его “Путешествие через времена года” и заняв детей от мала до велика. Сейчас проводил кастинг в московской школе. Просмотрел за день 17 классов! Минут по 15 в каждом провел. Не могу быть на 100% уверенным, но записал кое-что; мне кажется, было несколько интересных юных артистов. В Москве останется мой ассистент Радик Зарипов со своей женой, за несколько недель они проведут более тщательный отбор, выучат с детьми хореографию. Потом балет будут репетировать местные педагоги. А в апреле приеду я для окончательной отделки.

— И много детей занято в постановке?

— Ха! Сотни! Ну по крайней мере сотня.

Источник публикации Коммерсантъ газета, 20.01.2015, Татьяна Кузнецова

Запись Джон Ноймайер о своем спектакле «Пер Гюнт» впервые появилась Музыкальное обозрение.