В рамках Театральной олимпиады 2019 в Петербурге в БДТ покажут два спектакля Яна Фабра, включенных в программу фестиваля бельгийца «Love is the Power Supreme» («Любовь — высшая сила»). Первый – «Ressurexit Cassandra» – это мировая премьера. В основе – танец Стеллы Хеттлер, берущий свое начало от пластической видеоинсталляции Яна Фабра из пяти отдельных экранов и фильмов о пяти элементах: тумане и росе (зеленое платье), ветре (черное платье), огне и дыме (синее платье), паре (красное платье) и дожде (белое платье).

Вселенная Яна Фабра населена множеством животных, людей-животных и животных-людей. Главным партнером Хеттлер станут черепахи, символизирующие, по словам Фабра, долгую жизнь, соединяя в себе время и пространство.

Второй спектакль, вошедший в программу Театральной олимпиады – «Препарацио мортис», который представляет из себя вариации Яна Фабра на темы жизни, смерти и перерождения человека. Этой постановкой парадоксальный режиссер разрушает негласное табу на тему смерти, создавая посвящение человеческому телу, его трансформации и утопическому идеалу.

Источник публикации Собака.ру, Санкт-Петербург, 02.12.2019

В среду в Электротеатре «Станиславский» состоялась презентация книги знаменитого художника и режиссера Яна Фабра «Я — ошибка», в пятницу на фестивале «Территория» его компания «Трубляйн» покажет спектакль «Ангел смерти», а в субботу в кинотеатре «Октябрь» сам Фабр представит документальный фильм о своем спектакле «Гора Олимп». Накануне этих событий Ян Фабр ответил на вопросы Елены Смородиновой.

— Ваша книга впервые переведена на русский и вышла в России. Расскажите о ней.

— Две книги. Первая, «Я — ошибка»,— некая антология театральных текстов, ее выпустил Электротеатр «Станиславский». Это книга не о моем театральном опыте, это мои тексты для театра, а также тексты про русских актеров. Это мои размышления за последние годы о том, что такое театр, сцена, кто такой актер, что само по себе есть представление. А вторая книга, которую издает «Эксмо», это уже настоящий дневник с 1977-го по 1983 год.

— Вы говорили, что пишете от руки. До сих пор?

— О да! Есть некие эротические взаимоотношения между ручкой, бумагой, рукой. Сначала пишу черновик, потом переписываю набело. Для меня письмо равно живописи и рисованию, а живопись — то же, что письмо от руки. Кстати, в книге будут мои факсимильные записи, вы увидите мой почерк. Я очень старомодный художник, будто из Средневековья. У меня нет ни мобильного телефона, ни компьютера. По ночам я или пишу от руки, или рисую. И, конечно, я — за бумажную книгу, которую можно не только оценить визуально, но и почувствовать тактильно: мне важны качество бумаги, графика.

— И вы, наверное, против глобализации?

— Что вы! Это прекрасно! Глобализация позволяет людям объединяться ради чего-то большего. Однако существует безграничное количество волн непроверенной и неверной информации. В особенности это касается телевидения. Надо стараться понять, где правда, где ложь, где манипуляции. Мы, как высшие существа в этом мире, должны критично оценивать то, что происходит вокруг. Я выступаю за замедление: до сих пор хожу в библиотеку, пытаюсь что-то исследовать самостоятельно. Как художнику мне кажется, что хорошая работа требует времени. Искусство требует времени. Время — жизненно важно.

— Вы следите за политикой?

— Конечно, я же гомо сапиенс — человек разумный. Я верю в человечество. Если сравнивать ангелов и людей, ангел — совершенен, уникален. Он — сама невинность. А мы — люди, мы всегда будем способны к совершению греха. Мы всегда виновны, но при этом мы всегда находимся в некоем движении и поиске совершенства. Люди как разумные существа в целом ведут себя хорошо. Мы падаем, но стараемся исправлять свои ошибки. Поэтому я верю в человечество.

— Как же вы узнаете новости, если вы не пользуетесь ни мобильным, ни интернетом?

— Из газет. Когда я в гостинице, я могу посмотреть BBC, CNN, немецкие и фламандские новости. В любом веке были и есть проблемы и разногласия. Есть хорошие люди с открытыми сердцами, которые стараются сделать мир лучше. Мы должны верить в то, что эти люди есть. И сами должны стараться все разрешать в лучшую сторону. Для меня Европа сейчас находится в некой катастрофе, потому что есть страны, которые закрывают свои границы для беженцев, заставляя страдать совсем маленьких детей. У беженцев нет возможностей въезда в страны — и, по-моему, это человеческая гуманистическая трагедия. Это то, что я не могу принять. Как человек ты должен в первую очередь защищать других людей. В глобальном мире нужно быть человеком с открытым умом и сердцем. Тем, кого называют опенмайндед.

— Так мир в кризисе?

— Нет. Кризиса нет. То, что периодически в разные времена возникают некие проблемы,— нормально. Потому что, если не будет возникать проблем, не будут появляться решения.

— Вы не впервые приезжаете в Москву, давали мастер-классы на фестивале «Территория». Вы что-нибудь поняли про русскую культуру, про русских людей, как вам кажется?

— Думаю — да, потому что хорошо и глубоко знаю русскую культуру, изучал ее и был вдохновлен ее глубиной. Кстати, есть связь между русской и фламандской культурой. Вспомним «Синюю птицу» Станиславского по пьесе Метерлинка. Россия — это юмор превосходного уровня. Чувство юмора у русских просто невероятное. И эти невероятные лица — у вас тут можно увидеть такую красоту лиц… А люди? Люди как люди. Люди — это очень красивые животные. Очень сильные существа. Я люблю их. И еще я очень люблю уязвимость. В человеческой уязвимости — сила.

— В отличие от русских, бельгийцы — космополиты, вы так говорили. Какими качествами нужно для этого обладать?

— Быть очень маленькой страной. Быть оккупированными немцами, французами, всеми на свете. Бельгия — маленькая сюрреалистичная страна. Зато у нас соединилось невероятное количество разных культур. Поэтому у нас такая живопись и литература. Соединение культур прослеживается и сегодня.

— Клим Козинский, ученик Бориса Юхананова, выпустил в вашей компании спектакль. Почему вы решили поработать с русским режиссером?

— У нас была лаборатория в Антверпене, и Ивана Йозич, хорватская актриса, которая уже 15 лет работает в «Трубляйн» (театральная компания Фабра.— “Ъ”), ее вы сможете увидеть в «Ангеле смерти», решила работать с Климом. Она единственная, кто выбрал для работы молодого русского режиссера. Они работали над постановкой в течение нескольких месяцев, и, по-моему, это потрясающе. Ивана — потрясающая исполнительница. Вообще все, кто работали вместе с Климом над постановкой,— большие молодцы. Клим — очень талантливый молодой русский режиссер.

— Эта работа повлияла на ваших актрис?

— Это был глубокий диалог культур. Взаимопроникновение наших культур сделало процесс производства очень интересным.

— Для российских театралов увидеть вашу «Гору Олимп» — как для советского человека увидеть Париж. Вам не обидно, что вас знают прежде всего по этому спектаклю?

— Давайте надеяться, что это все-таки не так. Буду честным: успех «Горы Олимп» просто невероятный, сверхнормальный. Я работал над этой пьесой вместе с сорока актерами и танцовщиками несколько месяцев. За три дня до мировой премьеры в Берлине они спросили меня: что будет для вас успехом, какой вам нужен выхлоп? Я сказал, что, если у входа увижу хотя бы 50 человек, буду счастлив. Но наши зрители выдержали все 24 часа спектакля и еще 15 минут аплодировали после него. В каждом городе люди встают в финале. В каждом! Я вижу, что они испытывают некий катарсис. Когда я над чем-то работаю, то всегда думаю: а вдруг это будет не понято? Поэтому такой отклик на эту работу для меня был фантастикой. Тем более что, как художник, ты бываешь готов к некой красоте неуспеха.

— В нашей стране публика современного искусства и театра только недавно стала пересекаться. А как в Бельгии?

— В моем случае это одни и те же люди. Потому что я — художник, режиссер, писатель. Мой 40-летний стаж работы в Бельгии привел к тому, что люди приходят смотреть мои работы, и им неважно, в какой сфере они сделаны: я уважаем и как художник, и как театральный режиссер. Но это я. А вообще в Бельгии люди современного визуального искусства и публика театра — два разных мира.

— Если бы вы рассказывали о режиссере Яне Фабре посетителю выставок современного искусства, что бы вы сказали?

— Я делаю скульптуры, инсталляции, графику. Я хороший график и скульптор.

— А что бы вы сказали о художнике Фабре театралу?

— Я междисциплинарный художник. Вы понимаете, что такое междисциплинарность? Это объединение знаний в разных областях искусства. Я ищу связи между визуальным искусством, современным искусством и театральной сценой.

— Что самое главное вы бы сказали маленькому Яну, если бы у вас сегодня была такая возможность?

— О, маленький Ян Фабр — это высокомерный раздражительный маленький мерзавец! Я бы посоветовал ему быть более скромным и кротким.

— В детстве вы мечтали о работе химика или почтальона. Если сегодня вы могли бы мечтать о будущей профессии, какую работу вы бы выбрали?

— Я бы мечтал стать ученым. Почему-то ученые больше всего меня вдохновляют. Мое вдохновение — это работы ученых и классическая фламандская живопись.

— Последний вопрос: спасет ли мир красота?

— Я верю в силу красоты. Это же не только эстетика. Это сплав эстетики и этики, соединение моральных ценностей и эстетических категорий. И вот эта правильная красота предрасполагает людей мыслить и чувствовать иначе, чем основной мир. Красота в своем высшем смысле объединяет людей. Это такая форма любви. Наивысшее ее проявление.

Источник публикации Коммерсант, 11.10.2018, интервью Елена Смородинова

Режиссер, драматург, хореограф, художник, скульптор – все это бельгиец Ян Фабр, суперзвезда современного искусства. Писать сценарии для театра, создавать картины и скульптуры он начал в 1970-е, а в 80-е обратился к театральной режиссуре. Всемирная слава пришла к нему в 1982 г. после постановки «Это театр как ожидали и как предвидели», и с тех пор Фабр не сдает позиций. Увидеть его 24-часовую «Гору Олимп» стало для театралов примерно как «увидеть Париж и умереть».

Этой осенью в России Фабра ждали особенно. В прошлом году фестиваль «Территория» привез Фабра на публичную дискуссию с Мариной Давыдовой и Кириллом Серебренниковым и мастер-класс. В этом году фестивалю удалось заполучить самую настоящую новинку, выпущенную летом, – «Бельгийские правила / Бельгия правит». Но то, как принимал зал Театра наций спектакль Фабра и его театральной компании «Трубляйн», удивило многих критиков – такого масштаба успеха не предполагали. Оба показа заканчивались бурными овациями, а спектакль между тем идет почти четыре часа без антракта. Разбитая на 14 глав «Бельгия правит» (в программке милосердно был глоссарий) говорила на голландском, французском, немецком, английском и итальянском. Смешивала смешное с жутким, стеб с нежностью, пиво с шоколадом. Голубь тут оказывался в объятиях ежа, Первая мировая душила ипритом, а тело и осознание телесности возводились в манифест.

До этого на мастер-классе для студентов «Территории» Фабр объяснял Бельгию «на пальцах»: «Мальчик писает на французские бомбы», «Бельгия маленькая, поэтому в центре полотен наших художников человек». Задания, которые давал Фабр, предельно точно предлагали разобраться с состояниями. Актеры Фабра, показывающие физический театр на запредельных для тела возможностях, на удивление про реплику, что в театре не надо страдать, объясняли: не нужно приносить свое тело в жертву. А сам Фабр советовал потеющим от непривычных усилий студентам: «Если вы не верите в бога – верьте в красоту». Фабр, на минуточку, атеист. Но его работа «Человек, держащий крест» выкуплена антверпенским кафедральным собором.

Художник, который рисовал картины собственной кровью и ручками BIC, в детстве сначала мечтал стать почтальоном, а потом химиком. Во время прошлогоднего визита в Москву Фабр в одном из интервью сказал, что стал в итоге химиком-почтальоном: свои эксперименты Фабр показывает по всему миру. И кажется, везде напоминает о хрупкости – красоты, момента, тела и самой жизни. Но предлагает эту хрупкость праздновать. «Celebrate!» – говорил Фабр на мастер-классе, и не сразу становилось понятно, что «празднуйте» в его системе координат равно: «чувствуйте, будьте живыми».

– Когда вы проводили мастер-класс, на одном из заданий – «Вечеринке» – дали студентам «Территории» оценку 6 из 10. А какой должна быть группа актеров, чтобы получить от вас десятку?

– Я никогда не даю оценку 10 из 10 даже в моей компании. (Смеется.) Самая высокая оценка в моей компании – 8,5 из 10. Вчера эта сцена не так уж и плохо получилась! На самом деле это же все про работу, про то, что надо проводить много времени в практике. Если это упражнение делать месяц, то постепенно замечаешь, как люди начинают раскрываться и доверять друг другу.

– В прошлом году вы также давали мастер-класс студентам «Территории» и актерам «Гоголь-центра». Заметили разницу в менталитете российских и бельгийских актеров?

– Да-да-да. Я заметил, что здесь есть очень много талантов. У дам и господ, которые приходили ко мне, очень красивые лица. И для меня это важно, потому что лицо выдает характер человека. По лицам ваших актеров можно понять, что перед тобой сильная личность. Еще мне кажется, что в Европе больше знакомы с моей работой в целом: от итальянских, голландских, немецких, бельгийских актеров есть это ощущение. В университетах, в театральных школах и на курсах там преподают мою работу, рассказывают о моем подходе на протяжении нескольких лет. У меня сложилось ощущение, что российские актеры не привыкли к той работе, которую я им предлагаю, они держатся от нее на некой дистанции. Кажется, что они больше укоренены в систему Станиславского. Но при этом я вижу в людях, которые ко мне приходят, голод и страсть идти куда-то дальше.

– На мастер-классе мне показалось, что вы, отказавшись от Станиславского, взяли для своих тренингов немного от Михаила Чехова и Всеволода Мейерхольда, чьи системы у нас менее популярны.

– Да, одно упражнение я действительно взял из тренинга Мейерхольда. Вообще, мой полный класс идет больше трех часов, там я даю несколько упражнений одно за другим. Это такие оммажи – Мейерхольду, Гротовскому, Жаку Лекоку, французскому педагогу. И четвертое упражнение подарил мне Питер Брук. Он пару раз преподавал в моей компании и подарил мне одно упражнение, которое я даю в конце класса. Вообще, я многое заимствовал у Брука.

Но вот эти четыре имени – Ежи Гротовский, Всеволод Мейерхольд, Жак Лекок и Питер Брук – я выбрал потому, что хотел, чтобы молодые актеры и танцоры чувствовали и осознавали историю театра. И да, еще для меня важен Антонен Арто. Конечно же.

– Ваше искусство очень внимательно к телу и физиологии. Так получилось, что в нашей стране всякая телесность довольно долго отрицалась, так было, например, в СССР. На ваш взгляд художника, это может быть связано с политикой государства?

– Конечно. Но это ведь не только в России. Тут нужно говорить осторожно. Сейчас попробую объяснить проще. Вот вы наверняка видели прокладки Always, в которых используется синяя гелевая жидкость? Это вот что, по-моему, означает: внешний мир, создающий пропаганду, в том числе капиталистическую, заставляет вас верить, что ваша кровь голубая. И при этом он говорит вам, что менструальная кровь – это что-то негативное и грязное. Хотя доказано, что менструация – здоровый процесс, подпитывающий тело. Или вот реклама. Я видел много рекламы, где снимались певцы, спортсмены, селебрити, и они все в этой рекламе не потеют. Пот – это тоже что-то негативное, что-то вонючее. Люди не должны неприятно пахнуть. Но у нас в теле очень много воды, поэтому мы потеем. Мне смешно это видеть, и происходит это не только в России. Это вообще идеология – считать свое тело чем-то грязным. Я могу привести много таких примеров.

– Еще у нас сейчас все большее влияние приобретает православие – религия, довольно суровая по отношению к телу. Например, очень долго считалось, что во время менструации женщина нечистая и в церковь ей лучше не заходить, да и сейчас на этот счет нет однозначного мнения.

– В самом деле?

– Да. Так вот, как вы думаете, это оказало влияние на наш театр, на изобразительное искусство?

– Для начала я хочу сказать кое-что про церковь. Точнее, я бы хотел сделать такой призыв, обратиться ко всем людям, которые работают в храмах – католических, православных, мусульманских. В наше время очень важно, чтобы люди, которые работают в храме, передавали гуманистическое сообщение своей пастве, поскольку мы должны заботиться о людях, которые находятся в уязвимом положении в нашем обществе.

Вот что происходит в Европе. Сейчас к нам стекаются мигранты, беженцы. В Венгрии, например, целый скандал: 6000 людей на границе, они не могут войти в страну, а Евросоюз не хочет помогать беженцам, которые приезжают из горячих точек. Мне кажется, в 1956 г., когда советский режим завоевал Будапешт (вооруженное восстание против просоветского режима в Венгрии было полностью подавлено советскими войсками. – «Ведомости»), большой процент людей из Венгрии эмигрировали в разные страны, включая Голландию, Бельгию, Францию. А сейчас Евросоюз не хочет поддержать других людей, находящихся в беде. Так вот, мне кажется, что в это время роль священника в церкви очень важна. Священник должен обращаться к людям, быть открытым к ним и должен им помогать.

– Быть островком гуманизма?

– Да, я так думаю. Художники и священники имеют одно и то же призвание. Мы должны защищать уязвимость животных, людей, меньшинств…

– Возможно, вы в курсе, что российская арт-группа Pussy Riot несколько лет назад получила реальные сроки за панк-молебен в храме Христа Спасителя. С недавнего времени у нас в Уголовном кодексе есть статья, касающаяся оскорбления чувств верующих.

– Я сомневаюсь, что согласен с их позицией в выборе места для высказывания. Мне кажется, интеллигентные, умные художники должны выбирать правильный момент в правильном месте. И еще я думаю, нужно уважать духовность такого места, как храм. Если вы художник и не уважаете дух места, то вы разрушаете это место – точно так же, как люди разрушают искусство. Храм – это тоже место созерцания, и нам надо уважать этот факт. Мне кажется, сообщение вашей арт-группы было верным, но они выбрали для него неправильное место. Слава богу, я атеист, но, когда я захожу в церковь, я уважаю сам факт красоты церкви. И мне кажется, если ты неправильно используешь эту красоту, будучи художником, ты оказался на неверной дороге. Ты как будто бы слишком занят собой.

– В прошлом году ваша инсталляция с чучелами собак на выставке в Эрмитаже («Ян Фабр: рыцарь отчаяния – воин красоты») была принята, мягко говоря, неоднозначно. Вы в курсе?

– Конечно. Директор Эрмитажа Михаил Пиотровский и Дмитрий Озерков (заведующий отделом современного искусства. – «Ведомости») сделали отличную работу, вообще люди из Эрмитажа были очень открытыми – куда более, чем сотрудники Лувра в Париже. Что касается противников выставки, то дело вот в чем. Почему-то люди, которые защищают животных, бывают глуховаты к моему призыву. Обычно эти люди принадлежат к экстремистским радикальным группировкам. В своей выставке я пытался сказать, что я люблю животных. Я считаю, что животные – лучшие врачи, лучшие философы в мире. Я нашел этих собак на бельгийских дорогах. Их сбили. В Европе – в Германии, Франции, Бельгии, – к сожалению, такое часто бывает. В Германии, например, люди уезжают в долгий отпуск и выпускают собак на дорогу, чтобы не платить налог на животных за то время, когда их не будет дома. И собаки оказываются под колесами. Эта инсталляция на самом деле защищала уязвимость, хрупкость этих животных. Карнавал – это средневековая традиция. Это воспевание плоти, воспевание человеческого тела. Все работы, которые я показывал в Эрмитаже, защищают хрупкость животных. И люди, которые вроде как радикально защищают животных, оказываются в глупом положении, высказываясь против этой идеи.

– А насколько подробно вы изучали российский контекст? У нас ситуация с бездомными животными довольно критичная. Настолько, что находились и те, кто не мог поверить, что перед ними привезенные сюда чучела, а не специально убитые звери.

– Серьезно?! Вообще, инсталляция входит в коллекцию Музея Женевы. И инсталляция с царапающими стекло котами – тоже. Эти коты тоже умерли на улице. Возможно, вы знаете, что коты почти не представлены в европейском визуальном изобразительном искусстве, а вот собак, наоборот, много. Если вы пройдетесь по Эрмитажу, вы это заметите. Объясняется это тем, что коты считались «женским» животным, «ведьминским» животным, животным эмансипированных женщин. Собаки были символом верности, а кошки – символом чего-то негативного. Поэтому в моей инсталляции они скребутся по стеклянным пластинам, жалуясь на свое положение. Поэтому этот разговор еще и про женщин, про силу женщин и про жалобы женщин, а также про уязвимость и хрупкость женщин.

– Сегодня в России есть мем: сильная независимая женщина с котом. Кот стал почти обязательным атрибутом эмансипированной, как вы сказали, женщины. Слышали про это?

– Нет. (Смеется.) Я не пользуюсь ни компьютером, ни мобильным. У меня их даже никогда не было, представляете?

– Читала, но представляю с трудом. Как же переговоры, переписки?

– У меня есть офис, где работает много людей. Есть представители изобразительного искусства, перформанса… Да и вообще, 15 лет назад так жили все. Конечно, то, что сейчас происходит с технологиями, кажется невероятным.

– Вам так удобнее жить или вы так выступаете против диджитализации?

– Хм. Знаете, вот вчера, например, я был в своей комнате: делал какие-то рисунки, писал тексты для будущего проекта… Так бывает обычно каждый вечер. Мне нравится эротическое ощущение от письма вручную, нравится, как царапается бумага, как протекают чернила, мне нравится работать с бумагой. Мое письмо превращается в рисунки, а рисунки – в письмо. Меня увлекают тактильность и ощущение эротического отношения между моей рукой, ручкой и бумагой.

– Ручка – это ручка BIC? (С помощью этих ручек Фабр делает рисунки, самая известная работа – огромное панно «Синий час» из коллекции Королевского художественного музея Бельгии. Для Эрмитажа Фабр рисовал серию реплик на работы Рубенса. – «Ведомости».)

– Вообще, я использую очень разные материалы. У меня всегда есть с собой маленькая акварель, китайская тушь, карандаши и BIC.

– Райдер спектакля «Бельгийские правила / Бельгия правит» еще до показа стал обсуждаемым. 360 кг картошки фри, 300 бутылочек бельгийского пива, брюссельские вафли и шоколад, взбитые сливки… Это все ваш манифест чувственности в театре?

– Это, во-первых, критическая декларация моей любви к моей же стране. Я родом из маленькой сюрреалистической страны. Знаете немного Бельгию?

– Нет. Мое представление сводится к фламандской живописи.

– Вот видите! Когда я в Америке говорю, что я из Бельгии, у меня обычно спрашивают, где это, а потом вспоминают, что когда-то в Брюсселе у них была пересадка по пути куда-то в другой город Европы. Все-таки мы очень маленькая страна. Но наши традиции в изобразительном искусстве потрясающе богаты. Мы изобрели масляные краски, мы были первыми людьми, чья живопись была основана на пропорциях тела. Ян Ван Эйк – невероятно революционный художник. Рубенс так работает со светом и мизансценой, что мне кажется, что это до сих пор лучше, чем все фильмы, вместе взятые. А посмотрите на воображение Босха! Он намного более авангарден, чем бÓльшая часть современного искусства. Мы такая маленькая страна, и у нас выросло такое большое поколение отличных художников. И еще, когда наша страна была сформирована как государство, мы были открытым обществом, даже утопичным немного. Поэтому Рембо и Бодлер в итоге переехали жить в Бельгию. И еще нужно понимать, что мы мировые чемпионы по демократии! А однажды мы смогли выжить почти 600 дней без правительства, и все работало! (19 декабря 2008 г. ушел в отставку премьер-министр Бельгии Ив Летерм из-за скандала. Новое правительство во главе с премьером Херманом Ван Ромпёем включило в себя представителей тех же партий, что и прошлое, и 13 июля 2010 г. на внеочередных парламентских выборах не произошло формирования правительства. Новый кабмин во главе с Элио ди Рупо принес присягу королю 6 декабря 2011 г. – так Бельгия 540 дней жила без правительства. – «Ведомости»).

– Робер Лепаж, чья работа также в программе «Территории», говорит про себя, что он сначала квебекец, а потом уже канадец. Вы можете сказать, что вы сначала фламандец, а потом бельгиец?

– Нет, я бы так не сказал. Это бы звучало очень националистично и очень политически. Фламандские правые националисты хотят развалить страну. А я за единую Бельгию. И несмотря на то что название моей работы иронично, это все-таки критическое проявление любви. Я за монархию, и я за Бельгию, поскольку король и королева – символы открытости, символы приятия разных различий – религий, национальностей, мнений. Люди, которым удалось сохранить целостность нашего государства.

– Сейчас под домашним арестом находится один из арт-директоров «Территории», режиссер Кирилл Серебренников.

– Я знаю об этом.

– У вас есть идеи по поводу того, как художник должен выстраивать отношения с государством? И должно ли государство защищать художников?

– Я думаю, что художник должен быть независимым. Цвет художника – это цвет свободы. Мне кажется, художник должен быть свободен от любой идеологии – и в своей работе тоже. В моей стране я трижды сталкивался со сложностями в общении с экстремально правыми организациями, это случалось и физически, и ментально. Однажды меня избили шесть человек, когда я создавал работу «Небо восхищения» в королевском дворце (работа была создана Фабром в 2002 г. по заказу королевы Бельгии Паолы. Художник покрыл плафоны роскошного потолка в Зеркальной комнате королевского дворца, а также одну из люстр надкрыльями более чем 1 млн жучков-златок. – «Ведомости»). В той работе я использовал 3 млн чешуек, похожих на драгоценности. И примерно восемь месяцев, что я работал, мне приходилось все время переезжать, я сменил четыре квартиры, представители экстремистских организаций все время хотели меня избить. Я хотел сделать посвящение королеве Бельгии, а они выступали против.

И еще мне кажется, что художник должен быть критичным – даже в королевском дворце я критиковал колониальное прошлое Бельгии в своей работе.

Конечно, я думаю, если государство здоровое, оно должно защищать красоту и художников. Потому что иначе оно в конечном счете убьет собственное общество.

Источник публикации Ведомости, 20.10.2017, Елена Смородинова